Служение Отечеству

        Офицерская служба.


      Я никогда не собирался посвящать себя Армии, военной службе, но так бывает, так сложилась судьба.

      Декабрь 1970 года. Мне уже почти двадцать четыре. После «офицерских курсов» я отгулял очередной отпуск и прибыл в часть. Меня назначили начальником продовольственной службы в Иркутский радиотехнический полк, что дислоцировался в том же военном городке «Красные казармы».
      
      Когда ты впервые берешься за новое дело, которое хорошо или плохо делалось еще до тебя, попадаешь в новую обстановку, к новым людям, когда у тебя нет опыта, кроме теоретического представленья о новом предстоящем деле, то бывает трудно сориентироваться, трудно определить, что главное и как и с чего начинать.
      Я решил, что главное: - хорошенько принять дела и должность, в ходе приема и на первых порах, пока приглядываешься ты, пока приглядываются к тебе, изучить реалии вверенной тебе службы.
      А реалии при внешнем благополучии оказались не столь блестящими, потому что мой предшественник уволился на гражданку более полугода назад, естественно, что перед увольнением уже морально исчерпал себя, к тому же, немного баловался спиртным, и в продовольственной службе было много недостатков – все это мне стало понятным позже.
      В 1970 году ввели институт прапорщиков, и все старшины сверхсрочной службы стали прапорщиками. Я познакомился с непосредственными подчиненными.
      -Делопроизводитель прапорщик Прудников Виктор Кириллович – возрастом за сорок, знающий свое дело в совершенстве, но как потом оказалось, слабоват на спиртное.
    - Начальник солдатской столовой, старший прапорщик Иващук Терентий Семенович, участник Войны, в возрасте пятьдесят с небольшим, орденоносец, чистюля, исключительно подтянутый и энергичный, со звонким, как колокольчик, голосом.
   - Начальник продовольственного склада прапорщик Гусевский Адександр Федорович – покладистый и невозмутимый, имеющий выслугу 29 лет.
   - Повар-инструктор прапорщик Панчишин Степан Григорьевич – самолюбивый и напористый, возрастом тоже на 10 лет старше меня.
      Понятно, что по уставной субординации и воинскому этикету они с первых минут приняли меня как начальника, что называется «во фрунт», но по жизненному и служебному опыту, по человеческой психологии наверняка думали: - «Мальчишка, желторотый птенец!».
      Я старался, чтобы отношения мои с подчиненными складывались нормально и ровно, и, вникая во все, не считал зазорным спрашивать, учиться у них, но при этом сохранять свое мнение и необходимую между нами дистанцию.
      Александр Федорович Гусевский при внешней своей простоте и покладистости оказался тонким психологом. Подчеркивая при любом случае: - «Начальник - есть начальник! Как начальник прикажет, так и будет» - он, конечно же, все исполнял, но чувствовалось, что своё истинное отношение ко мне он прячет.
      С Иващуком Терентием Семеновичем, человеком ответственным за наиболее важный и сложный объект – солдатскую столовую, в которой питалось более семисот человек - мы с самого начала встречались наиболее часто, и чувствовалось, что соблюдая субординацию, он знает цену себе и ничего менять не станет. С ним, в том числе и по моей неопытности, у меня складывались наиболее острые отношения. Конечно, теперь я так бы не поступал, а тогда…

      В войсках в мирное время солдатская столовая самый первостепенный, самый напряженный и самый хлопотный объект, который всегда в центре внимания и людей, и должностных лиц, и всевозможных комиссий. В ней всегда что-то происходит: кому-то показалась маленькой порция, кому-то показалось не вкусно, иль опоздали с хлебом, иль опоздали с приготовлением, иль не соблюли нормы санитарии, или выключили электро энергию и воду, или что-то сломалось. И, чтобы постоянно владеть ситуацией, быть в курсе дела, я старался бывать в ней как можно чаще, при этом памятуя о том, что, если начальник, находясь на объекте, не хвалит или не критикует подчиненных, значит, он узаконивает существующее положение дел: - видел, но ничего не сказал, значит, хорошо, так должно и быть.

      Поначалу я больше интересовался и спрашивал. Перед принятием решения я допускал различные мнения, возможные обсуждения, выслушивал их, но, если решение принято и отдано приказание, оно должно быть неукоснительно выполнено. С такой позицией я подходил к делу, подходил к людям. Через некоторое время назрела пора, когда в столовой, с моей точки зрения, нужно было что-то менять, что-то усовершенствовать. В первый раз, учитывая возраст Терентия Семеновича, его заслуги и авторитет, я, примерно, так говорил ему: - «Терентий Семенович! В нашей столовой всегда это делалось так, а теперь давайте будем делать вот этак». В его службе подобные эксперименты, наверняка, бывали, он имел огромный опыт, и, видимо, знал, что в корне это ничего не изменит, но он не мог этого мне объяснить или не хотел, и в следующий раз я убеждался, что все оставалось по-прежнему. И в голове моей начинала пульсировать досадная мысль: «Не счел нужным!  Проигнорировал!». В молодое самолюбие вонзалась заноза, и возмущалось упрямство и спесь. Но, сохраняя спокойствие, я в следующий раз говорил: - «Терентий Семенович! Прошу обратить Ваше внимание на мои предыдущие требования!». Он козырял, но изменений не наблюдалось. Возмущение моё нарастало. А начальникам моим уже казалось, что пора указывать и мне на недостатки, поскольку объект это мой. Предупредив Иващука в более жесткой форме еще и не получив результатов, в следующий раз я объявил ему «выговор». Я лишен тщеславия и злорадства, но нужно было видеть, как больно это его зацепило. Не дрогнув ни единым мускулом на лице, сохраняя равнодушие, он подчеркнуто звонко ответил: - « Есть, выговор, товарищ младший лейтенант!». Не особо рассчитывая, я все-таки думал, что этот выговор на него повлияет, что Иващук отбросит амбиции и согласится с банальной, но справедливой для военных истиной: - начальник всегда прав. Прав не потому, что прав по сути, а потому, что закономерна эта истина. В среде военных бытует поговорка: - «Я - начальник, ты – дурак. Ты – начальник, я – дурак». Эта поговорка не характеризует конкретных людей в их взаимоотношениях, она только подтверждает все ту же истину: - начальник всегда прав, потому что подчиненный, будучи хотя бы и гениальным, но является зависимым винтиком и не может действовать вопреки всему механизму. А начальник, отвечая за весь механизм, задает ему ход и вектор движенья. Однако, Терентий Семенович не нашел в себе силы побороть свое честолюбие: - видно, выговор очень больно задел его. При внешнем благополучии напряжение между нами нарастало. Оценивая свою принципиальность и бескомпромиссность, я несколько упрощенно смотрел на вещи: - не было подвижек со стороны подчиненного, я усиливал давление. Дошло до того, что я арестовал  его на трое суток и отправил на гауптвахту. Он, сохраняя достоинство, подчинился. Взыскания в форме замечания, выговора или строгого выговора достаточно обычны в армейской среде: - велика персональная ответственность – велика и взыскательность. Но, когда молодой офицер, еще, что называется, «не нюхавший пороха», хотя бы и по всем основаниям арестовывает зрелого, много видавшего, заслуженного и уважаемого всеми своего подчиненного, это производит эффект молнии. Факт ареста Терентия Семеновича моментально стал достоянием всех офицеров и прапорщиков. Нет, меня ни кто не осуждал и не вправе был осуждать, но эта беспрецедентность, необычность свершившегося факта и возрастная контрастность стала подобна зимнему грому. Наверное, Терентий Семенович очень давно не видел столь вопросительных взглядов со стороны сослуживцев. Он отбыл наказание, вернулся к исполнению обязанностей и исполнял их в обычной форме, но в нем появилась какая-то тень, исчез задор его звонкого голоса, он стал каким-то вялым и равнодушным.

      В солдатской столовой было оборудовано помещение для питания офицеров на случай необходимости. Там мы угощали комиссии, угощали начальников. Оборудовано оно было не плохо. Все называли его «Греческий зал». Однажды, будучи в столовой, я зашел в «Греческий зал». Овальные стулья были расставлены вдоль стен, и на одном из них ничком сидел старший прапорщик Иващук. Он был в верхней одежде - в шинели, в шапке. Когда в воинскую аудиторию входит начальник – кто бы он ни был – подчиненные встают, таков  неизменный порядок. И я к такому порядку уже привык. Но Терентий Семенович не двинулся. В голове пронеслось: «Что с ним?». Я окликнул, но он молчал. Я подошел и тронул его за плечо: - «Терентий Семенович!» - и почувствовал запах спиртного. Я знал, что он не употреблял спиртного, и еще ни разу не видел его выпившим и, вдруг… Это было больше чем удивительно, однако, нужно было хотя бы отправить его домой. Я стал трясти его за плечо: «Терентий Семенович! Что с Вами! Терентий Семенович…»
      Он тяжело поднял голову.  По щекам его текли слезы, лицо искажала мучительная гримаса - он беззвучно рыдал. Я опешил… Вы видели когда-нибудь рыдающего мужика?! Воина?! Чужим голосом он произнес: - «Товарищ младший лейтенант. За что Вы меня так?..». Меня это ошеломило. Я не знал, что делать. Сердце готово было разорваться на части. Я не чувствовал вины перед подчиненным, но сейчас передо мной был отец, человек значительно старший меня по возрасту, видавший виды, прошедший войну, и мне хотелось упасть перед ним на колени или быстрей убежать куда-то, чтоб самому разрыдаться.
      После этого случая он засобирался на пенсию. У меня с ним был не один откровенный разговор, в которых я не то, чтобы извинялся, считая себя правым, но пытался объяснить свою позицию, ту ситуацию, пытался сгладить углы, просил его изменить свое решение и работать дальше. И он не то, чтобы на меня обижался, но сказал, что, видно, время пришло. Через пару месяцев он оформил документы и уволился со службы в запас.
      После него начальники столовой менялись часто. В основном, это были молодые прапорщики, ребята после солдатской службы, не имеющие достаточной настойчивости, характера, опыта, авторитета, и в связи с их частой сменой проблемы не покидали меня. Я не раз вспоминал Терентия Семеновича и со временем понял, что с людьми нельзя обращаться бездушно, формально в какой бы ситуации и в каких бы рамках ты не был. Нужно было найти способ, проявить хоть капельку гибкости, мудрости, чтобы воздействовать на Иващука по другому. Но тогда, в моем возрасте, где было взять этой мудрости?