Анапа и бес в ребро...

Жить в Анапе – это вам не в какой-нибудь Москве или даже Краснодаре. Здесь другие законы, другая физика. Воздух такой густой от запаха моря, жареной рыбы и цветущих лип, что им можно не только дышать, но и закусывать. Время течет не по часам, а по приливам и отливам, а главной валютой является не рубль, а хорошее настроение, желательно с легким налетом беспечности...

Я, Василий Петрович Чайкин, живу здесь давно. Настолько давно, что уже и не помню, каково это – просыпаться под аккомпанемент не криков чаек и детского смеха с пляжа, а под дребезжание трамвая.

Моя жизнь – это сплошное индийское кино, как верно подметил некий поэт. Только вместо затяжных танцевальных номеров у меня  затяжные посиделки на балконе с видом на море, а вместо мелодраматических сюжетных поворотов внезапные встречи с курортниками, которые способны перевернуть весь твой устоявшийся мирок...

И всё в охотку, между прочим.
В охотку есть персики, пахнущие солнцем. В охотку пить холодное вино по вечерам. В охотку идти на рынок не за продуктами, а за новостями, потому что наш рынок, это клуб анапских новостей и всяких сплетен. И, что самое главное, в охотку хочется  жить!

Но вот беда,  годы-то идут.
Мне стукнуло уже шестьдесят два. По паспорту. В душе же, уверяю вас, не больше двадцати пяти, да и то с хвостиком. И этот внутренний двадцатипятилетний юнец периодически поднимает бунт.

Начинает шептать:

— «Вася, а не махнуть ли нам на набережную? Посмотреть на молодых девушек в сарафанчиках? А не купить ли те самые дурацкие шорты с пальмами? А не влюбиться ли нам?»

Этот шепот я называю «бес в ребро».
Не тот классический, что ломает семьи и заставляет бросать всё к чертям. Нет!
Мой бес,  он чисто анапский, приморский.
Он не искушает, а просто напоминает:
— «Ты же живой, Вася! Не проспи весь этот праздник!»

И вот однажды, в один из таких дней, когда море было цвета расплавленного бирюзового стекла, а солнце ласкало кожу, а не жгло ее, как это бывает в июльский полдень, я сидел в своем любимом кафе «У Ашота».

Ашот – философ, кофевар и по совместительству мой друг. Мы с ним частенько обсуждали судьбы мира, попивая его фирменный кофе с кардамоном.

— Василий Петрович, — сказал Ашот, протирая бокал с задумчивым видом шамана, готовящегося к важному  и таинственному обряду. — Ты сегодня похож на кота, который увидел сметану, но боится, что миска находится под током. Что случилось?

— Да так, Ашот, ничего особенного. Бес мне в ребро какой то  стучит!

— А-а-а, — протянул Ашот, и его лицо расплылось в улыбке. — Сезонное. Это у всех в твоем возрасте. Пройдет!

— В том-то и дело, что не хочу, чтобы проходило! — оживился я. — Хочу, чтобы он сильнее стучал! Это же доказательство жизни, как ковырялка в ухе. Неприлично, но приятно!
Хочу удивляться! Хочу, понимаешь, чтобы случилось что-то этакое… Ну, как в кино!

— В индийском? — уточнил Ашот.

— Хотя бы в итальянском! — вздохнул я.

Судьба, как это часто бывает, услышала мои стоны и решила подкинуть сюжет.
Но не итальянский, а самый что ни на есть анапский детектив, с элементами абсурда и романтической комедии...

В кафе вошла Она.
Нет, так, с большой буквы, это не описать.
Это была не просто женщина! Это было похоже на  порыв морского бриза, воплощенный в шелковом платье с рисунком под морскую волну. Лет ей было, наверное, под пятьдесят, но держалась она с такой грацией, что возраст становился просто цифрой, вроде номера на лотерейном билете.
Седые волосы, собранные в небрежный пучок, пронзительные голубые глаза и улыбка, от которой в кафе стало светлее.

Она села за столик неподалеку, заказала кофе и, достав из сумки книгу, погрузилась в чтение. Я, конечно, тут же забыл и про кофе, и про Ашота, и про моего  беса в ребро, который теперь не стучал, а колотил в там-тамы с такой силой, что, казалось, его услышат даже на том берегу ближе к Турции...

— Ну что, Вася? — ехидно прошептал Ашот. — Твоё «этакое» только что вошло в дверь. Действуй, герой индийского кино!

Но что я мог сделать?

Подойти и сказать:

— «Здравствуйте, я Василий Петрович, местный философ и сибарит, и Вы мне невероятно понравились»?
Смешно...
В моем-то возрасте. Хотя… почему бы и нет? Ведь охота же! Охота влюбляться!

Пока я мужественно боролся с приступом внезапно нахлынувшей юношеской робости, в кафе ввалился Он. Нет, так, тоже с большой буквы,это  не описать.

Это был её  Антипод. Если Она была морской бриз, то Он был материковый шквал, принесший с собой густую пыль и жаркий суховей.
Кричащая рубашка «а-ля Бари Алибасов», золотая цепь толщиной с якорную, шорты, не скрывавшие его солидного живота, и начищенные до зеркального блеска туфли без носков...
Классический курортный «пахан», каких тысячи...

Он громко поздоровался с Ашотом, бросил на меня оценивающий взгляд («А, местный старик!») и, заметив Ее, замер на секунду. Потом, расправив плечи, втянув максимально пузико и приняв вид донельзя самоуверенный, направился к ее столику...

— Разрешите присесть? Места нигде  свободного нет, — прогремел он голосом, привыкшим командовать.

Она подняла на него глаза, и в них мелькнула легкая досада.

— Я жду, — вежливо, но холодно сказала она.

— А я Вас не задержу! Михаил Семеныч, — отрекомендовался он, протягивая руку, от которой пахло дорогим парфюмом и еще более дорогим коньяком. — Из Москвы. Отдыхаю, так сказать, душой и телом!

Я видел, как она внутренне съежилась.
Михаил Семеныч сел без приглашения и начал вещать.

О своем бизнесе, о деньгах, о том, какой Анапа была деревней двадцать лет назад и как он, Михаил Семеныч, рад, что здесь теперь «цивилизация» в виде его любимого ресторана...

Мое сердце сжалось.
Нет, не от ревности. От возмущения. Это же наглый вандализм! Подойти к такой женщине и вместо комплимента или интересного разговора сыпать цитатами из журнала "Форбс"? Это все равно,  что поливать шампанским орхидею!

И тут случилось нечто...

Она, пытаясь игнорировать поток сознания Михаила Семеныча, отвлеклась, и ветерок перевернул страницу ее книги. С закладки выпала маленькая фотография и упала на пол. Она этого не заметила. Михаил Семеныч, увлеченный рассказом о своей новой яхте, тем более не увидел...

А я заметил.
И мой внутренний детектив, дремавший все эти годы, вдруг проснулся.

Когда они наконец поднялись (она – с облегчением, он – с уверенностью, что произвел на неё  неизгладимое впечатление), и Она ушла, а Михаил Семеныч удалился в сторону набережной, я подошел и поднял фотографию.

Это было старое, немного выцветшее черно-белое фото. На нем были запечатлены двое молодых людей. Парень и девушка. Они сидели на том самом старом пирсе, что еще остался в тихой бухте за центральным пляжем. Девушка, смеясь, обнимала парня, а он смотрел на нее с такой обожающей нежностью, что даже мне, старому цинику, стало как то немного тепло на душе.

Я перевернул фотографию. На обороте была надпись выцветшими чернилами: «Анапа, 1978. Люся и Коля. Навсегда».

Вот это да!
1978 год!
Это же почти полвека назад. Кто эти люди? Та самая женщина – Люся? А Коля? И где он теперь?

Мой бес в ребро мгновенно трансформировался в Шерлока Холмса. Охота удивляться сменилась охотой расследовать.
Это было уже не просто мимолетное увлечение. Это был квест. Шанс сделать что-то действительно важное. Может, даже вернуть кому-то кусочек прошлого.

— Ашот! — торжественно объявил я. — Отменяем все планы. У нас дело!

— Какое еще дело? — удивился он.

— Дело о потерянной памяти, — сказал я, показывая ему фотографию. — Мы должны найти эту женщину. Или этого мужчину. Или их  обоих...

Ашот взглянул на фото, потом на меня, вздохнул и спрятал свою философскую сущность под маской прагматика.

— Василий Петрович, в Анапе сейчас сезон. Тысячи людей. Найти одну женщину по старой фотографии – это как найти… ну, я не знаю… свою совесть на дне морском.

— А ты часто ищешь свою совесть на дне морском? — поинтересовался я.

— Нет.

— Вот и мы ее не будем искать. Мы будем искать Люсю и Колю. Это проще. У нас же есть зацепка!

— Какая?

— Во-первых, она только что была здесь. Она местная или гостья? Если гостья, то где живет? В гостинице? В частном секторе?
Она ходила с пляжной сумкой, значит, где-то неподалеку остановилась.
Во-вторых, она читала книгу. Это была не какая-нибудь дамская слезоточивая серия, а, если я не ошибся, «Мастер и Маргарита».

Женщина со вкусом.
В-третьих, у нее грустные глаза. А у того Михаила Семеныча  нет. Следовательно, они не пара! Ищем одинокую интеллигентную женщину лет пятидесяти с небольшим, которая остановилась в районе Центрального пляжа и любит Булгакова!

Ашот смотрел на меня с восхищением и почти с ужасом.

— Вася, ты либо гений, либо ты слишком много смотришь сериалов. Ладно. С чего начнем,  товарищ Шерлок?

План мой был прост, как морская галька на пляже.
Мы разделились.
Ашот, как человек, знающий в лицо пол-Анапы, должен был обойти ближайшие гостиницы и поспрашивать на ресепшн о такой гостье.

Я же, как специалист по наблюдению, решил дежурить на набережной и в окрестностях пляжа.

Мои поиски напоминали съемки немого кино. Я прохаживался мимо кафе, притворяясь беззаботным курортником. Зашел в книжный магазин – нет ли там ее? Заглянул в пару сувенирных лавок. Ничего!

Через пару часов мы встретились с Ашотом у его же  заведения. Он был мрачнее тучи.

— Ничего. Ни в одной гостинице нет женщины, подходящей под твое описание. Может, она в частном секторе? Тогда все, Вася!
Это иголка в стоге сена, причем в стоге, который постоянно шевелится.

Я не сдавался.
Во мне проснулся азарт. Я чувствовал себя героем, пусть и не индийского, а самого что ни на есть анапского кино.

Вечером я снова пошел на набережную. Огни, музыка, толпы гуляющих. И среди этого праздника жизни я искал одинокую фигуру с грустными глазами.

И вдруг я ее увидел!

Она сидела на той же скамейке, где мы впервые встретились взглядами у Ашота. Сидела и смотрела на море. В руках у нее была та же книга. Сердце мое екнуло. Теперь или никогда!

Я подошел, стараясь дышать ровно и не выглядеть,  как маньяк в тёмном лесу...

— Простите за беспокойство, — начал я, чувствуя, как немного  краснею.
— Мы  сегодня утром виделись в кафе «У Ашота». Вы, кажется, обронили кое-что!

Я протянул ей фотографию.

Она взглянула на нее, и ее глаза расширились от изумления. Потом она посмотрела на меня, и в ее взгляде мелькнула не то чтобы радость, а скорее растерянность, даже какая то тревога.

— Ой! Спасибо Вам большое! — сказала она, быстро забирая фото. — Я даже не заметила, что потеряла. Это очень… очень ценная для меня вещь!

— Да я понимаю, — кивнул я. — 1978 год. Это же целая эпоха!

Она снова удивленно посмотрела на меня:

— Вы это прочли?

— Вину свою признаю, — скомандовал мой «внутренний военкомат». — Меня зовут Василий Петрович. Я местный. И, если честно, я не просто нашел фотографию. Я… попытался Вас найти.

— Найти? Меня? — она нахмурила брови. — Зачем?

Тут я понял, что мой план заканчивается ровно на этом моменте.

Что я должен сказать?
«Хотел познакомиться, а фотография – повод»? Звучало бы жалко. «Хотел вернуть вам память»? Звучало бы пафосно!

— Видите ли, — начал я, садясь на скамейку неподалеку, без приглашения, но стараясь сохранять дистанцию. — Я человек любопытный. И эта фотография… она такая живая. В ней столько счастья. Мне стало интересно, что это за люди. И, если уж быть совсем откровенным, Вы мне напомнили эту девушку. Люсю с фотографии...

Она смотрела на меня молча, изучающе. Потом уголки ее губ дрогнули в слабой улыбке.

— Вы не ошиблись. Это я. Людмила. А это… — она взглянула на фото, и ее глаза снова стали грустными. — Это Коля...

— Он Ваш муж? — осторожно спросил я.

— Был бы, — она вздохнула. — Скорее, мог бы быть. Это была наша первая и последняя встреча в Анапе. Мы познакомились здесь, на курорте. Тогда я была студенткой, он  молодым инженером. Это было самое романтическое лето в моей жизни. Мы поклялись друг другу в вечной любви, пообещали писать и встретиться через год. Но… жизнь распорядилась иначе...

— Что то  случилось? — не удержался я.

— А ничего драматического. Обычная жизнь. Мы переписывались какое-то время, но потом письма стали приходить реже.

Я вышла замуж за другого. Уехала в Сибирь, по распределению. У меня родилась дочь. Потом развод…

А о Коле я ничего так больше и  не слышала.
Прошло сорок пять лет.
И вот теперь я снова здесь. Впервые с того лета.

Наверное, это кризис среднего возраста в его поздней стадии, — она усмехнулась. — Захотелось вернуться туда, где было по-настоящему счастлива. Походить по тем же местам. Может, найти какие-то следы. Смешно, да?

— Нисколько! — горячо воскликнул я. — Это прекрасно! Охота же жить, охота вспоминать! А Вы не пытались его найти? Сейчас есть эти… как их... интернеты всякие!

— Пыталась, — призналась Людмила. — Но Коля  человек не публичный.
Николай Орлов.

Самые обычные фамилия и имя. Найти его – все равно что искать того самого беса в ребро, не зная, в каком он ребре живет.

Николай Орлов.
Имя и фамилия отпечатались у меня в мозгу. Мой внутренний детектив снова довольно  потер руки.

— Людмила, а Вы позволите мне Вам  помочь? — сказал я с такой решимостью, будто предлагал на пару  штурмовать Зимний дворец. — Я здесь свой человек. У меня связи. Ашот, тот, из кафе, он знает всех. Мы что-нибудь придумаем.

Она смотрела на меня с нескрываемым изумлением:

— Василий Петрович, я с Вами знакома всего пять минут. Почему Вы готовы тратить свое время на поиски какого-то Вам незнакомого человека?

Я задумался.
Почему? Потому что она красивая?
Отчасти. Потому что скучно? Возможно. Но главная причина была в другом!

— Потому что, Людмила, в наши годы очень важно чувствовать, что ты еще можешь быть агентом маленьких чудес.
Что ты не просто старик на пенсии, который ждет, когда придет его час, а тот, кто может повернуть сюжет в сторону хэппи-энда. Мне до сих пор охота удивляться.
А что может быть удивительнее, чем спустя сорок пять лет соединить две разорванные ниточки?

Она улыбнулась. На этот раз улыбка была теплой, искренней:

— Вы странный человек, Василий Петрович!

— Это комплимент? — уточнил я.

— Пока что констатация факта. Но… — она вздохнула. — Хорошо. Почему бы и нет? В конце концов, я приехала за чудом. Может, Вы и есть тот самый местный волшебник?

Так началась наша с Ашотом операция «Найти Колю». Мы стали детективами-пенсионерами. Наш штаб располагался в кафе «У Ашота». Наша база данных,  это память Ашота и моя записная книжка с телефонами всех, кого я узнал за тридцать лет жизни в Анапе...

Мы обзванивали всех подряд. Старых друзей, знакомых риелторов, врачей в поликлинике, работников архивов.

Имя «Николай Орлов» не сходило с наших уст.
Мы выяснили, что в Анапе и окрестностях проживает одиннадцать Николаев Орловых!

Шестеро были младше нас, двое  старше, один оказался дальнобойщиком и никогда не бывал дома, а еще двое  уже, увы, покойными...

Мы сузили круг.
Нас интересовал Николай Орлов в возрасте примерно 65-70 лет. Мы нашли троих.
Первый оказался рыбаком, человеком суровым, который на мой робкий вопрос:
— «А не вспоминаете ли вы лето 1978-го года и девушку Люсю?» — ответил нецензурной бранью и посоветовал «не ёрничать».

Второй Николай Орлов жил в соседнем поселке и был страстным филателистом. Когда я, дозвонившись, начал свой заученный текст, он перебил меня:
— «Молодой человек, если Вы предлагаете мне марки с изображением морских судов, я готов выслушать. Все остальное мне не интересно!».

Третий…
Третий был самым загадочным. Он числился в базе местной администрации, как владелец небольшого домика в старом районе города, но телефона у него не было. Соседи, с которыми я поговорил, охарактеризовали его,  как «странного старика, который живет один, ни с кем не общается и целыми днями что-то мастерит в своем сарае».

— Бинго! — сказал я Ашоту. — Странный старик, который ни с кем не общается? Идеально подходит под образ человека, хранящего старую любовную драму!

— Или под образ обычного антисоциального типа, который просто не любит людей, — прагматично заметил Ашот.

Но я уже был во власти азарта. Мы с Людмилой, которая с каждым днем всё больше втягивалась в нашу детективную эпопею, решили пойти туда на разведку.

Домик оказался старым, но ухоженным. Во дворе цвели розы, а в саду стояли причудливые деревянные скульптуры – какие-то птицы, животные, даже русалка. Это придавало месту очарование и некую  загадочность.

— Ну что, Людмила, готовы? — спросил я, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги.

— Боюсь, — прошептала она. — А вдруг это он? А вдруг он меня не узнает? А вдруг он женат? А вдруг он выгонит нас?

— А вдруг он будет счастлив Вас видеть? — возразил я. — Рискнем?

Мы рискнули.

Я постучал в калитку. Из сарая послышался шум, и через мгновение на пороге появился мужчина. Лет семидесяти, в рабочей одежде, с седой щетиной и умными, внимательными глазами.

Я посмотрел на Людмилу. Она замерла, вглядываясь в его лицо. Потом ее губы дрогнули.

— Коля? — тихо сказала она.

Мужчина нахмурился, подошел ближе. Он смотрел на нее, и в его глазах что-то менялось. От недоумения к попытке вспомнить, от попытки вспомнить к изумлению, а от изумления… к радости...

— Люся? — выдавил он наконец. — Не может быть… Люська?

Они стояли и смотрели друг на друга, два седых человека, в глазах которых снова были те самые молодые парень и девушка с фотографии. Время сжалось, распалось на куски, и сорок пять лет исчезли, как утренний туман над морем.

— Я… я подожду Вас у калитки, — пробормотал я и отошел, понимая, что моя миссия выполнена. Я был агентом чуда, причём уже несчастным. Для себя несчастным...
Но довольным всё же!
И это чувство было круче, чем любая моя влюбленность.

Я стоял, смотрел на море и улыбался, как дурак. Прошло минут двадцать. Потом дверь дома открылась, и они вышли уже  вместе. Оба с сияющими глазами.

— Василий Петрович, — сказала Людмила, и в ее голосе звенели слезы счастья. — Это он!

— Спасибо Вам, — просто сказал Коля, и его рукопожатие было крепким и честным.

Оказалось, что Коля тоже не был женат. Его жизнь сложилась по-своему: работа, какие-то неудачные отношения, а потом тихая, уединенная жизнь здесь, в Анапе, среди его деревянных скульптур. Он тоже помнил то лето. И он тоже, как признался нам позже за чаем, иногда ходил на тот старый пирс.

Мы сидели в его маленьком садике, пили чай с мятой, и они рассказывали друг другу о своих жизнях. Я чувствовал себя немножко волшебником, немножко режиссером, который только что снял самый кассовый фильм сезона. И он был абсолютно бесплатным для всех...

На прощание Людмила обняла меня.

— Вы не просто странный человек, Василий Петрович. Вы – самый удивительный человек, которого я встречала. Вы действительно несёте добро!

Я шел домой по вечерней набережной.
Море шумело, звезды зажигались одна за другой. Во мне пело всё. Да, годы идут!
 Да, где-то там есть седина, морщины и ноющие суставы.
Но внутри-то, внутри,  все тот же двадцатипятилетний парень, который только что устроил для кого то  маленькое чудо. И бес в ребро мне  не стучал, он сейчас  отплясывал победный танец...

Я зашел к Ашоту, который уже закрывал кафе.

— Ну что? — спросил он, зажигая свет.

— Миссия выполнена, — отрапортовал я. — Хэппи-энд!

Я рассказал ему все. Ашот слушал, кивал, а потом сказал:

— Знаешь, Вася, я тут подумал. Ты искал Колю для Людмилы. А может, ты на самом деле искал самого себя? Того самого Васю, который не боится удивляться и удивлять кого то?

Я задумался.

Может, и так. Вся эта история была не про любовь Людмилы и Коли. Она была про меня. Про то, что когда охота жить,  это не состояние, а действие. Это глагол. Это идти и искать, рисковать, ошибаться, но не сидеть сложа руки!

На следующий день я проснулся с ощущением полета.
Я купил себе те самые дурацкие шорты с пальмами.

Вышел в них на набережную, поймал себя на том, что улыбаюсь молодым девушкам в сарафанчиках, и не испытывал от этого  ни капли стыда. Потому что я был сейчас очень даже живой.
Потому что наша жизнь,  это,  как  индийское кино, где всегда есть место для танца, мелодрамы и счастливого конца. Или, что еще лучше, – счастливого продолжения.

А вечером я снова сидел у Ашота, пил кофе с кардамоном и опять  смотрел на море.
И думал о том, что самое главное чудо,  это не найти потерянную любовь спустя сорок пять лет. Самое главное чудо,  это когда есть возможность найти себя. Сегодняшнего. И понять, что охота жить, охота любить, охота удивляться,  это и есть тот самый вечный двигатель, который не дает нам засохнуть, как старому сухарику на пляже.

И знаете, что?
Я чувствовал, что несу всё же кому то добро. Несмотря на седину, на возраст, на эти шорты с пальмами. Потому что, когда ты по-настоящему живой, энергичный, это очень  заразительно. Ты, как маяк в ночи,  можешь и не знать, кому нужен твой свет, но ты всё равно обязан светить. Просто потому, что ты это можешь.

Вот такая она, жизнь в Анапе. Расслабляет всех даже очень.
И заставляет двигаться. И всё это одновременно. И всё в охотку. Между прочим...