137. Потрясение

Предыдущая глава: 136. "Планов громадьё"
http://proza.ru/2025/10/23/1496


                На несколько дней я остановилась в квартире у Люды, моей салаватской закадычной подружки. Мы очень рады были видеть друг друга после трёх лет разлуки, но, в тоже время почувствовали, что былая теплота и тесная дружеская связь как-то поугасли — новые друзья, новые события, новые места проживания оттеснили, отдалили нас друг от друга, несмотря на непрерывавшуюся в течение этих лет переписку. И у неё, и у меня были и радостные, и печальные перемены: у Люды за это время умерла мама, а отец женился на сестре её матери, так что теперь у неё была мачеха, впрочем, у них с тётей сохранялись хорошие отношения.

                Люда заканчивала медучилище,  ей, как и мне, оставалось учиться ещё один год, она повзрослела, похорошела — тёмные локоны обрамляли красивое личико, а её слегка подкрашенные, орехового цвета глазки притягивали всякий взгляд — столько в них было привлекательности, доброты и приветливости. Подружка нашила себе всяких нарядов — и сама, и с помощью тёти, так что было в чём пофорсить. У Люды теперь появился друг, умный, симпатичный, да ещё и пишущий стихи в честь любимой девушки — как тут дополнительно не порадоваться за подругу!

                Люда напомнила или дополнительно ввела меня в курс дела насчёт дальнейшего продвижения наших одноклассников в жизни — те ребята пошли после 8-го класса в ГПТУ и теперь уже работают, а те поступили в институты — кто в Салавате, кто — в Уфе, а кто и маханУл в Ленинград; та вышла замуж и уже родила, а эта уехала аж в Москву и как-то закрепилась там. Только об Игоре у Люды не было никаких сведений. Нам понятно было, что успешный амбициозный Игорь, конечно же, поступил в какой-нибудь технический ВУЗ, но конкретной информации  — ноль.

                На следующий день я с независимым и нарочито невозмутимым видом, пряча внутреннее волнение и участившееся сердцебиение, прошлась по знакомым улицам, в том числе, и по нашей Парковой, в некоторой надежде, что жизнь одарит меня случайным сюрпризом, и я встречу Игоря. Но чуда не произошло, и я, вздохнув, поняла, что все мои былые страдания — дела давно минувших дней. Как говорится, это было давно и неправда!

                Салават все так же был дорог мне, он вроде и не изменился за эти короткие три года, и, одновременно, в чём-то неуловимо изменился и стал мне немножко чужим. Это слегка печалило меня, но, в то же время, я понимала, что теперь всё, связанное с Салаватом, стало моим прошлым, хоть и недавним.

                В тот же день я с двумя большими букетами отправилась и на Салаватское кладбище, навестить дорогие моему сердцу могилы — дяди Женину и Галкину.  Жаркий июльский солнечный день напомнил мне те страшные августовские дни 1970 года, когда я, уливаясь слезами, молила Бога, чтобы дядя Женя выжил...
               
                И вот опять тишина и кладбищенский покой, людей почти нет, запах нагретых металлических оградок перемешивается с запахом разнотравья и цветов, а я с букетом роскошных гладиолусов мечусь вдоль знакомого ряда могил, но не могу найти могилу дяди Жени. Галкину нашла сразу, а вторая могила, как заговорённая, прячется от меня. Это очень странно и непонятно для меня — за три года, прошедших со времени нашего отъезда, не должно было произойти никаких радикальных перемен... Где же тогда  его могилка?

                Потом я по памяти соотнесла примерное расстояние от Галкиного памятника до примерного захоронения дяди Жени, и тут же вдруг обнаружила абсолютно заброшенную, заросшую бурьяном могилу. Памятник был небрежно перекрашен в другой цвет, но покраска уже давнишняя... Никакой таблички с именем, никакой фотографии, которые раньше были прикреплены на памятнике, теперь нет... Как будто кто-то, злонамеренно и жестокосердно, постарался уничтожить всякую память о дяде Жене...

                Как странно устроен наш бренный мир, думалось мне. Жил человек жизнью, наполненной событиями прошлого и настоящего, любовью, мечтами, надеждами на счастливое будущее, но внезапная смерть стирает всё, вырывая цепкими своими лапами близкого человека из этой реальности. Как горячо мне хотелось верить, что где-то есть и другая реальность, куда перемещаются души умерших — и людей, и животных, и птиц; где нет ни боли, ни страданий, ни злобы, ни горя; где всё освещено любовью, пропитано милосердием и доброжелательностью. Невидимая реальность, из которой смотрят на нас дорогие ушедшие люди, слыша каждый наш горький вздох, видя каждую горячую слезинку.

                Потрясение моё было столь велико, что я тут же с отчаянием начала вырывать высокий, до пояса, бурьян, молча роняя слёзы на сухую землю. Потом набрала свежей воды в захваченную с собой стеклянную банку, установила гладиолусы, и, вцепившись руками в оградку, постояла какое-то время, прощаясь с дядей Женей и прося прощения у него сама не зная за что. Я совершенно не ведала, когда ещё теперь вернусь в Салават. Может, никогда... Прощай, дядя Женя...

Продолжение: