Кусочек пармезана!

Калейдоскоп судеб… Кажется, всё у нас похоже –  идём в садик, потом в первый класс, учимся, заканчиваем школу. Кто-то построит блестящую карьеру, кто-то станет отличным семьянином, при этом каждый стремится быть успешным. Но что это значит – быть успешным? Теорий на этот счёт много, моя заключается в том, что  всё зависит от твоего мироощущения. Не так уж важно, беден ты или богат,  но если ты смотришь на мир с радостью, видишь его красоту, то ты успешен. А вот Саньку успешным никто не назвал бы. Впрочем… Сейчас я вам расскажу его историю.
В школе он мало отличался от других мальчишек – весёлый, порой  застенчивый, иногда мог и пошалить. Класса с шестого часто можно было его видеть в компании курильщиков возле школьного туалета, а потом и к выпивке потянулся. Пацанские тусовки, танцы, девочки – всё обычно, как у всех. Спорт и техника,  манившие  некоторых одноклассников, его не привлекали. И вот – выпускной. Школа закончилась, началась взрослая жизнь. Устроился Санька в столярку. Но табуретки, рамы, плинтуса, вагонка его совсем не радовали, волновала душу и влекла к себе совсем другая, «красивая» жизнь. Дружок его музыкантом в ресторан устроился, туда и Саньку ноги вели. Перезнакомился там со всеми, подружился с гардеробщиком Герой. Тот приторговывал водкой, и это Саньке нравилось больше всего. Зачем пахать в столярке, рискуя отрезать себе пальцы циркуляркой, когда тут, в гардеробе, продал десять бутылок из-под полы пьяным посетителям – и вот тебе месячный заработок, а то и побольше, чем в столярке. Чем не жизнь? Но бросить столярку Санька пока не решался.
Годы летели, начиналась перестроечная жизнь. Может быть, кого-то ресторанная тусовка и вывела наверх, но только не Саньку. Против ресторанных соблазнов – выпивки, курения травки, девочек, драк – он устоять не мог. Теперь уже столярка осталась в прошлом, Саньку накрыла и понесла уличная романтика. Вскоре он стал карманником, обосновался в Екатеринбурге, под покровительством уралмашевской группировки. Поначалу всё шло гладко, но в конце концов он всё-таки попался, и даже обидно стало, на какой ерунде.  Целыми днями шнырял он по остановкам, киоскам, кассам, где толпится народ, тут щипанул, там украл – такова воровская реальность. Жил в обшарпанной гостиничке на первом этаже. Пришёл как-то с «работы», в сумке – накраденное, в основном, кошельки. Перебрал их, что не нужно, в форточку швырнул – вот тут и просчитался. Какая-то женщина набрела на эту россыпь кошельков под окном гостиницы, заявила в милицию, тут Саньку и взяли. И вот первый срок – в колонии под Иркутском.
Многие говорят об отсидке просто – а что здесь такого? Сиди, пайку свою ешь, никто не отнимет, языком не чеши и жди, когда срок окончится. Но Саньке тяжело там было, жаловался он друзьям, а куда денешься? Семь лет отсидел, вышел. Куда идти, когда в кармане ни копейки? На рынок. Ноги принесли его туда, как пушинку ветер. «Хоть денег не украду, зато хавчиком разговеюсь», – думал он, гуляя между рыночными рядами, вглядываясь в лица продавцов. И вот перед ним  – «карман». Мужик потянулся за каким-то фруктом, а из заднего кармана торчали несколько крупных купюр. Мгновенно они были изъяты у владельца, но тут же крепкие руки взяли Саньку за локти, и началось... Подстава! И вновь – восемь лет в иркутской колонии. Так судьба распорядилась жизнью вполне нормального мальчика. Или не судьба, а сам он? Как в известной поговорке, каждый – кузнец своего счастья. Отсидел наш Санька и второй срок. Сгорбился, морщины пошли, жизнь-то – она летит, «годы – гады». Твёрдо решил – больше никаких карманов, ничего противозаконного, только дом, огород, работа.  Отказаться от всего прежнего ему почти удалось, от всего, кроме друзей и пагубных привычек юности.
У Юрки, одноклассника, судьба такая же горькая, как у Саньки, только что не сидел. Родители умерли, осталась квартира в деревянной двухэтажке – вот, пожалуй, и всё. Отец был опытный сиделец, мошенник, картёжник, менял машины, хорошо отрабатывал по ветеранам Великой Отечественной войны, которым в те перестроечные годы без очереди давали машины ВАЗ. Стоил такой автомобиль как однокомнатная квартира, деньги немалые. Ветераны покупали машину за копейки и сразу спешили её выгодно продать, вот тут-то и появлялись пред ними такие, как Юркин папка – представительные, приветливые, строго одетые, благоухающие парфюмом.
– Продаёте машину?
– Конечно! – отвечал счастливый обладатель автовазовского чуда.
Торг, покупка – всё это совершалось, как правило, дома, и кидалово происходило обыкновенно, даже обыденно. Покупатель приносил с собой журнал или газету, и если, к примеру, машина продавалась за шесть тысяч рублей, то в журнал или газету вкладывались две суммы, одна – шесть тысяч рублей, другая – две тысячи, одинаковыми купюрами в разных вкладках. Покупатель и продавец расписывались в договоре купли- продажи, покупатель клал на стол журнал, открывал и предлагал продавца-ветерана пересчитать деньги. Тот надевал очки и старательно пересчитывал купюры. Пересчитав, удовлетворенно поднимал глаза и говорил:
– Всё верно, шесть тысяч.
Покупатель, расстегнув воротник, просил:
– Приоткрой форточку, душно, я ведь инфарктник, что-то плохо мне!
Ветеран услужливо кидался к форточке, а тем временем покупатель делал переворот страницы. Вместо пересчитанных шести тысяч там лежала такая же на вид стопочка, но две тысячи рублей.
– Заберите денежки, – говорил покупатель, вставал, брал документы и ключи от авто и уходил, наказав ветерана на четыре тысячи рублей. Вот таким «переворотчиком» и был Юркин отец. Скончался от передозировки наркотиков. Как говорят, яблочко от яблони недалеко падает. Юрка недалеко ушёл от отца, никем не стал, нигде не работал, считал, что все ему обязаны помогать, так и волочился по жизни. Распивая с Санькой водку, он так оправдывал своё  тунеядство:
– Если я не могу проснуться ни в шесть утра, ни в восемь, ни в девять, какая мне работа?
– Если б ты, Юрка, отсидел хотя бы пятёру, то вставать бы научился, я тебе гарантирую, – говорил умудрённый опытом Санька, покуривая травку.
– А сам-то ты, Саня, работал? – парировал Юрка.
– Работал!
– В зоне, что ли? – хохотал Юрка.
– В ресторане я, Юрий, работал на гардеробе!
– Барыжничал, торговал водкой – это разве работа?
 – Ещё бы не работа! А риск какой,  продай не тому – и к «хозяину». Статья 157 УК РФ – спекуляция.
Не зря говорили классики марксизма, что бытие определяет сознание. Ресторанная жизнь оставила на Санькином сознании заметный отпечаток. Нагляделся он тогда на многое, «светские» манеры усвоил. К примеру, бутылку он никогда не открывал кулаком или ладонью, как некоторые лихачи. Бережно взяв её, Санька красиво срезал верхушку и,  по-доброму глядя на её стеклянный бочок, виртуозно вскрывал. Сыр нарезал тоненькими ломтиками, аккуратно раскладывал и никогда пальцами не брал, ножом и вилочкой изящно  манипулируя и думая о чём-то прекрасном, потчевался. Но это не успех, а всего лишь  манеры. Наверное, каждый из нас желает красиво жить, вот только не каждый прилагает к этому усилия.
«Рай» у Саньки с Юркой быстро закончился. Юрку нашли мёртвым в его квартире,  остановилось сердце, как сказал местный врач – из-за курева. Лёгкие его сжались и разжаться не смогли. Заходит к нему Санька на кладбище. Посидит, покурит, вспомнит былое – и бредёт восвояси.
Жизнь у Саньки ухудшалась. Не мог работать нигде, ни дворником, ни сторожем вообще никем, какая-то апатия одолела. Материнский домишко, в котором он жил, начал  ветшать, ворота упали. Огород, в прежние годы засаженный  картошкой, зарос сорняками. Корил он себя за огород. Выживал за счёт своей картошки зимами, а тут запустил.. Только и радости было, что выпить изредка да травки покурить, если повезёт. И ловил он себя на мысли, что шестьдесят пять уже, пожил – и хватит, братки все там уже лежат, под землёй, и идти туда вроде, как и не страшно. Да только привкус ресторанного прошлого нет-нет, да и напомнит о себе.
Соцзащита курировала Саньку, одежда была – хоть на свадьбу иди. И Санька этим по-своему пользовался. Наступала суббота, этот день Санька почему-то считал праздничным. Сбривал он отросшую за неделю клокастую бородёнку, отбросив лохмотья в сторону, доставал  парадную одежду, придавал себе самый важный вид – и ноги сами несли его в один из любимых городских супермаркетов. Впрочем, были у него и нелюбимые, их Санька тоже иногда посещал. Каждый шаг, приближающий к дверям этого громадного продуктового заведения, наполнял его ощущением праздника и торжественности. Он представлял себя богатым горожанином, и чем меньше оставалось расстояния до супермаркета, тем отчётливее шлепали его ноги по пешеходному парапету. А вот и вестибюль, тёплый ветерок от кондиционеров дует в лицо, тележки… Поморщившись, Санька выбирал целую, не расхлябанную, с крутящимися колёсиками, и так, не спеша, придав себе устало - уверенный вид, шёл с тележкой в торговый ряд. Помыслов что-то здесь похитить у Саньки не было, но полакомиться – сам Бог велел, и дело начиналось. Что за карманник без  специальных приспособлений? В руке у него было небольшое лезвие, которым он виртуозно вскрывал пакетики с сыром, колбасой, копчёностями, да так умело вскрывал, что после него покупатель приносил домой товар и не замечал срезанного. Самым элитным товаром в его представлении был сыр пармезан. По телевизору видел он сотни рецептов и сюжетов, связанных с этим сыром, поэтому Санькина тележка сначала подкатывалась к стеллажам с сырами. Треугольничек с пармезаном плюхался в тележку, а глаза уже выискивали другую упаковку, послабее.
– Вот она! – радостно выхватывал её с полки Санька и откатывался с тележкой от этого стеллажа в массу людей. Лезвием подрезалась упаковка, и вот первый кусочек сыра у Саньки на языке. А ноги уже описали круг по торговому залу и вернулись к пармезану, подрезанная упаковка легла на своё место, а Санька взял на дегустацию  вторую, с которой проделал всё то же, что и с первой, с наслаждением осмысливая пармезановое послевкусие.
– Копчёности, – бормотал Санька, следуя к стеллажам к копчёными изделиями, – вот они. Красиво разложенные голени, рульки, свиные рёбра, грудки, куры совсем не казались неприступными.
– Рулечка, – сладким шёпотом проговорил Санька, ласково держа её  в руках, подрезал целлофан, срезал хороший шмат мяса, повернулся ко входу в торговый зал лицом и мило проговорил:
– Бичи всех стран, объединяйтесь!
Кусочек рульки таял во рту, даря ощущение сытости и достатка. «Жалко, не июнь,–думал Санька, – закусил бы мяско абрикосами».
А ноги вели его по торговому залу, руки успели стащить с полки африканский экзотический фрукт, Санька, пожевав его украдкой, выплюнул косточку, поморщившись, проговорил:
– Лажа какая-то… Пусть негры их и едят, а я сегодня полакомлюсь красной икоркой!
И вот он уже около стеклянной двери икорного холодильника.
В памяти возник сюжет из воровской свердловской жизни. Уралмашевский смотрящий за карманниками как-то позвал его в гости. Звали смотрящего Тузиком. Оправдываясь, пояснял он, за что дали ему такое погоняло:
– Любил раньше конфеты, ириски такие – «Тузик». Как приду в магазин, спрашиваю: а конфеты «Тузик» есть у вас? Вот один и подметил, и погоняло прилипло ко мне сразу.
После «работы» Санька отстёгивал ему денег, так и говорил: «Работаю с Тузиком». Тузик с девчонкой жил, Катькой, погоняло у неё было Скрипка – наверное, за её скрипучий голос,  похожий на скрипичный звук. Оба они были ворами-карманниками. Катька Скрипка работала у касс, а Тузик – где придётся. Судя по одежде и содержимому холодильника, денег у них хватало.
– Садись, – указал Тузик Саньке место на диване у стола. А сам открыл холодильник, достал литровую банку чёрной икры, батон, поломал его на куски, поставил на газовую плиту чайник, и потекла беседа о профессиональной воровской жизни. Привстала со своего дивана и Скрипка, отложила в сторону какие-то комочки, которые держала в руках,  и в деликатной, в отличие от Тузика, манере порезала хлеб, намазала на него масло и икру.
– Аристократка! – похвалил её Тузик, – отец у неё вором был, от него и манеры. В Соликамске умер.
Санька кивнул одобрительно и, взглянув на комочки, которые держала в руках Скрипка, спросил:
– А это что? Конопля.?
Тузик хмыкнул, черпанул ложкой чёрную икру и ответил:
– Хлебный мякиш!
– Зачем? – спросил Санька.
Тузик кивнул ей:
– Покажи!
Скрипка встала, взяла один комочек и пояснила:
– Представь, твоя рука в «окне»- кармане у бабушки, ты работаешь, – ладошка сжала хлебный мякиш, сделала его плоским, потом перекинула его между пальцами – и игра началась, хлебный мякиш, как жирная гусеница, лениво ползал по её ладони. – Твоя ладошка должна делать всё, даже то, чего не может делать. А чтобы так получалось, надо  что б чётко работали все рецепторы и мышцы ладони. Достигается это постоянными тренировками. Если ты не умеешь работать так виртуозно, то ты – баклан, завтра спалишься.
– Богиня, – восхищенно взглянул на неё Тузик. – А я грецкие орехи катаю.
Он прихватил со стола пару грецких орехов, и они начали ползать вокруг его не шевелившейся ладони.
– Без этого никуда! – подмигнул он Саньке. Потом протянул ему орехи и сурово сказал:
– Катай!
Санька взял орехи, сжал пальцы, но Тузик рявкнул:
 – Не сжимай!
Санька поднял ладонь, и Тузик начал учить:
– Мышцами ладони катай их по верху!
У Саньки ничего не получалось, потом орехи всё же начали шевелиться.
– Учись, студент, – проскрипела Катька. И Тузик протянул Саньке руку на прощание. Больше судьба с ними его не сводила. Да и приглашение к Тузику означало в их кругу желание показать, кто настоящий карманник, а кто – так, гастролёр.
От души наелся Санька тогда чёрной икры, по дороге в свою гостиничку вытянул у какого-то зеваки кошелёк, и день для него закончился. Вспоминая после эту воровскую парочку, своих мимолётных учителей, он сделал вывод, что профессионалов такого уровня ещё не встречал.  На зоне было много карманников, но в основном все шло по схеме: украл – сел. А вот эти...
Большую, на полкило, банку лососевой икры снял Санька с полки холодильного шкафа, внимательно прочитал, увидев слово Магадан, удовлетворённо кивнул и, положив банку в корзину, подумал: «Красную поем, хоть и не чёрную, как у Тузика, но тоже неплохо!»
И покатил дальше, вдоль рядов с полуфабрикатами. Вот они, красавцы голубцы с говяжьим и свиным фаршем – выбирай! Сглотнув слюнку, вспомнив, как в Иркутске его задержали на рынке, увезли в отделение милиции и посадили в «стакан» – помещение на одного человека, где сидит дежурный офицер. Долго не приходил к нему следователь, голод брал своё, не давали ни еды, ни питья. И поздним вечером этому жирному лысому  дежурному офицеру жена принесла обед – тарелку с пятью отваренными, ещё тёплыми голубцами, а в придачу хлеб и банку компота. Офицер деловито расставил это перед собой и прямо за рабочим столом начал есть. Жевал неспешно, сосредоточенно, кусочек за кусочком, с умилением оглядывая голубцы, улыбаясь им, как живым. Казалось, ещё чуть-чуть, и он заговорит с ними. Но он не говорил, а просто поедал их, запивая компотом прямо из банки. Не хотелось Саньке видеть это безобразие, но ничего он с собой поделать не мог, шел к дверному глазку и смотрел. История эта осталась у него в памяти на всю жизнь. Постоял у голубцов Санька и сейчас, склонил на прощание перед ними голову и пошагал дальше.
Ряды печенья, красивейшая коробка, а в ней круассаны, так и просятся в рот. Улыбнулся Санька коробочке, бережно взял её, подрезал внизу целлофан, отложил троечку круассанов, сделал с телегой по залу пару кругов и водрузил убавленную коробку на место. Круассаны таяли во рту. «Вкусно! – сделал он вывод, – но бабушкины блины со сливочным топлёным маслом вкуснее были».
Ещё ходил Санька по торговым рядам. По телу разливалось блаженство, ощущение  покоя и сытости, теперь можно было и покинуть этот богатый уголок.
Немножко помедлив в узком ряду c  чаем и кофе, Санька выскользнул на широкий парапет торгового зала, уже без телеги стооваром. Надменно поглядывая на сотрудников магазина, он мысленно обратился к ним: «Ну что, закройте меня! Или кишка тонка? Взять-то у вас я ничего не взял!». Выйдя на улицу, задумался, как провести остаток дня: «В загашнике есть полпачки гречки, раздобыть бы только маслица растительного и дровишек! Выброшенным кем-то стулом хату не согреешь, ничего, поброжу, что-нибудь да найду». 
А тут, как во сне, заголосили колокола расположенной неподалёку церкви. Санька остановился, замер, слушая красивый перезвон, глядя вверх, откуда он лился. И глаза его встретились с куполами храма Божьего.
– Ух ты! – воскликнул Санька, – а почему я раньше их не замечал? Почему не говорил никогда: «Помоги, Господи»?  А может, ещё не поздно прийти туда и попроситься на разговор к батюшке? А если выгонят? – терзали сомнения.
– Будь что будет, пойду! – сказал он себе и решительно направился к храму.