Занзибар

- Ты чё? Слепая курица? – Настя, с которой мы месяц назад поженились, обеспокоенно опустилась на кухонный табурет, видя то, как я скукожил нос и подтянул к глазам поближе чек, припечатанный мне в ладонь злой, измотанной предновогодней суетой продавщицей. 
- Какая я тебе курица? – взвился двадцати пятилетний я, давно подозревающий себя в близорукости. - Зови меня Зоркий сокол. Не иначе.
- Ага, буду, - скептически хмыкнула жена, – ты только к офтальмологу - то срочно запишись. А то в Новый год курицей ввалишься.
- Нет, соколом влечу! - затеял, было, я бестолковый спор, но рассмотрел в чеке деталь, которая показалась мне, между прочим, обидной, - зелёный горошек без скидки пробит!
- Поздравляю, - иронично подтрунила меня Настя, - мечты начинают сбываться. Теперь ты гол, как сокол.
- Я не сокОл, а сОкол, -  уточнил я, уже ища в телефоне координаты глазного врача.
***
То был будний день, понедельник.
Зима (в этом году слишком слякотная) как растрёпанная домохозяйка, издерганная ежедневными утомительными хлопотами, нервозно нахлобучила на шпиль телевизионной башни туманную облачность, разродившуюся ледяным дождём.
«Ничего, ничего, мы с Настюхой на море, вот-вот, сиганём! - почувствовав большим пальцем левой ноги, воду в отяжелевшем ботинке, подбодрил я себя, - только нас и видели!».
 Для лучшего эффекта я представил себе море. Оно вообразилось мне прозрачным, залитым солнцем, похожим на витрину ювелирного магазина, где сквозь толщу воды, на дне, каждый драгоценный камушек видно. Вот мы с Настей подходим к кромке волны, а я говорю: «Хочешь кольцо с бриллиантом? Ныряй!»
 В этот момент новый порыв ледяного ветра вонзил мне в лицо сотни иголок.  Я ускорил шаг.
 Желание сэкономить на врачебном осмотре, вело меня к зданию районной поликлиники. Обычно, сюда с раннего утра подтягивается народ. Но, то ли, понедельник – день тяжелый. То ли, последние дни уходящего года, были тому причиной, в вестибюле я объявился, как «кум королю», один-одинёшенек.
***
- Здрасьте, - обратился я к женщине благородного пенсионного возраста, хозяйке регистрационной кабинки, которая смотрелась, как сова в дупле, нахохленная и развернутая к окошку боком.
Сова не ответила.
Сидела, являя свой профиль, невозмутимо молчала.
   «Может, спит? – мелькнула мысль, -  совы, кажется, спят по утрам».
«Извините, - прокашлявшись, усилил я звук и, пытаясь рассмотреть, открыты ли у женщины глаза, - скажите, пожалуйста, в каком кабинете офтальмолог принимает?».
Сова встрепенулась.
«В тридцатый идите!». – ухнула она.
«Видимо, все-таки дрыхла», – решил я и пошёл, куда сова послала.
***
Регистрационной сове, а вернее, Декабрине Тимофеевне Теплоуховой, которую матушка, после скорых, крепких потуг, выпихнула в белый свет, незадолго до боя курантов, семь десятков лет назад, оставалось работать чуть – чуть. До Нового года. 
Потом Декабрина Тимофеевна мечтала полететь на Занзибар.
Её покойная мама Рая, когда – то, красивая, как артистка, была тому причиной.
Та жила свою яркую жизнь, ни в чём себе ни отказывая. Декабрина всегда тосковала, брошенная то на полупьяную соседку, то на няньку, злую от того, что ей мало платили.
  При упоминании своего имени (доставшееся ей по месяцу рождения) девочка представляла зимний лес, ёлки по пояс в сугробах, и такой трескучий мороз, от лиходейства которого птицы на землю замертво падали. 
 Другое дело – Раиса. Имя мамы пахло райскими цветами. Когда усталая от житейских сует, та возвращалась домой, то Декабрине казалось, что над её гиблым лесом внезапно вспыхивало солнце, таял снег, текли ручьи, на проталинах пробивалась трава, к которой стекалось стадо овец, и молодой пастух зачарованно играл на дудочке.
- Иди, книжку почитай, - как –то раз отмахнулась от шестилетней дочки Раиса, во время позднего ужина. Рая была голодной, как волк, а девчонка, сидя под столом, вцепилась в её ноги и воткнулась носом в коленку. Это жутко раздражало.
- Как? – встрепенулась Декабрина, резко вздёрнув голову, и хряснувшись макушкой о столешницу.  - Я ж не умею.
- Не умеешь? – искренне удивилась мать, забыв о переживании, что дочь размажет сопли-слюни о её новые чулки. – Ладно, в школу пойдёшь, быстро научишься.
И Декабрина научилась. Её путешествия по фантазийным мирам стали столь же долгими, как реальные загулы, всё ещё молодой и головокружительно прекрасной, мамы Раи.
 Первоклашка полюбила «Айболита». Она так вдохновилась историей про волшебного доктора, что, закончив десятый, поступила в медицинский институт, чтобы стать неонатологом, первым доктором у новорожденных детей. Так и вышло, а после выхода на заслуженный отдых, она подрабатывала администратором в районной поликлинике, потому что дома было скучно.
 Женщину, сидящую в регистратурной кабинке,  то и дело догоняли воспоминания из детства.
 Слова «Мы живём на Занзибаре» действовали на Декабрину Тимофеевну магически, принуждая блуждать её сознание по далёкому острову, среди рабов и их работорговцев; звонко хохочущей, подмигивающей правым глазом акулой Каракулой; и лобстером на ужин.
Перед Новым годом там сладко мечтается. Фантазии успокаивают. Не то что погода, которая, как злая колдунья, бесилась, то снегом, то дождём в людей швырялась. У Декабрины скакало давление.
Её клонило в сон. 
Администраторша клюнула носом. А потом, и вовсе закрыла глаза, плюхнулась животом на белый островной песок, небрежно махнула рукой мальчишке с шоколадной лоснящейся кожей, дескать, манго хочу. Тот кинулся исполнять прихоть вальяжной мадам, сверкая розовыми пятками. 
А изо рта у Декабрины капнула слюнка. И кто её осудит?
***
Странно, но табличка с надписью «офтальмолог» крепилась сразу к двум кабинетным дверям. К номеру тридцать, и к номеру тридцать один.
Этот факт меня смутил.
  «В тридцатый, к окулисту будешь?» – беспардонно пресекла мои сомнения насчет кабинетной нумерации крупная незнакомка, шумно выплюнутая мне под нос больничным коридором.
- Буду, - неуверенно буркнул я.   
- Тебе аксессуары новогодние нужны? – женщина рывком располовинила пуховик, хрустнув стальными кнопками; стянула с головы зелёную вязаную шапку с огромным помпоном, тряхнула её, обдав пространство вокруг обильными брызгами и, накренясь телом к пузатой клетчатой сумке, выудила из неё коробку.  – Я вообще – то на рынке торгую. А сегодня с утра не вышла, потому что к глазному хочу…Вот гирлянда «Сосулька». Надо?
- Нет, - категорично замотал я головой.
- Всем надо, а тебе не надо? – фыркнула моя раздражённая собеседница, - Антагонист начинающий!
- Почему же начинающий? – ехидно, но вежливо поинтересовался я.
- Так ты Гёте не читал, - с бухты барахты брякнула торговка, а потом по -театральному, удивительно чисто, воспроизвела отрывок из вокальной партии, - Сатана там правит бал, люди гибнут за металл!
 Пока я соображал, что к чему, пытаясь выстроить нейронную связь «антагонист – Гёте -  опера», поющая бизнесменша вновь подалась к своей поклаже.
Теперь чрево сумки явило рога. Они светились мистическим алым светом в полумраке больничного коридора, как пара отростков от адского пламени.
- Вкл – выкл, - щёлкнула переключателем владелица рогов, приляпанных к пластмасске, и водрузила их себе поверх шевелюры. – Купи Мефистофеля! У меня и тризубец есть. Берёшь?
- Нет.
- Ну тогда корону Снегурочки своей девушке купи!
- Не куплю.
- Вот не люблю я скупых мужчин! – картинно надувшись, обречённо вздохнула владелица баула с рыночным хламом. Теперь рога на её шевелюре сменились короной, - эх, такой молоденький, а уже жадный.
Потеряв ко мне интерес, она осмотрелась.
– Ух ты, тут ёлка есть! – мгновенно оживилась Снегурка.
Тотчас забыв о неудачах в продажах, Деда Морозова внучка устремилась к огромному фикусу, растущему в кадушке и, по случаю Нового года, обмотанному мишурой.
 Лыбясь в экран телефона она принялась самозабвенно селфиться. И, похоже, была очень довольна собой.

***
 Шаркая ногами, аккуратненько несла себя вдоль коридора тучная бабуля.
«Вот балда! Забыла спросить, куда к глазному надо, - вслух, обращаясь к себе самой, рассердилась она.
Лицо у бабки, как масляный блин, сытое, довольное. Было понятно, что хоть, в сердцах, она и ругнула себя «балдой», но сделала это шутя – любя, как будто, не нарочно.
- В тридцатый, - просветила её Снегурка.
Бабуля плюхнулась грузным телом на стул, ничуть не удивившись рекомендации полученной от сказочного персонажа, крякнула и замерла. Повисла тишина.
«Бортч вчера варила, – решив разогнать тоску, затеяла беседу заскучавшая пенсионерка, – вкусный бортч получился».
При слове «бортч» её вместительная утроба, как будто бы, вспомнив вчерашнюю вкусность борща, непроизвольно зазвучала резким долгим гулом.
 Такой звук можно было услышать в фильме «Титаник».
Случился он, когда громадная стальная махина, парализованная объятьем ледяных бездонных вод, в агонии мигнула электричеством, вздохнула, почувствовав неизбежность, булькнула, квакнула, чавкнула и захлебнулась. 
 Бабулька смутилась. «От капусты пучит», - покаялась она. Потом нарочно скрипнула стулом, закашлялась. И замолчала.
Вскоре набежал-таки народ.
Очередь на глазах удлинялась, словно змея раздваивала жало: к кабинету номер тридцать и к кабинету номер тридцать один.
***
 Лет в десять, Декабрина узнала, что у людей бывают дни рождения.
- Мам, у меня день рождения сегодня, - подкравшись к Рае, аккуратненько, как будто боясь её вспугнуть, напомнила девочка.
Раиса куда-то собиралась, придирчиво, с прищуром разглядывала в напольное зеркало фигуру кино - звезды в облегающей синтетической комбинации с кружевными вставками на груди. 
- Так сегодня ж Новый год! - Капризно чиркнула бровями вверх, застигнутая врасплох, мама Рая.
- И мой день рождения тоже.
- Ну, ладно, что – нибудь придумаем, - пообещала Рая. - Я в одно место схожу, ненадолго… Потом торт куплю. Вместе чаю попьём. 
Декабрина, прям, осела на диван.
- Я быстро, - уже облачённая в пальто, шагнула за порог Раиса. – Я мигом, я сейчас.
Но ни сейчас, ни через час, мать домой не вернулась. Уже корячилось, вползая в окна, в двери, измождённо - пьяное, сонное утро первого января.
Декабрина нашла в шкафу кусок залежавшегося чёрного хлеба, намазала на него маргарин, присыпала сахарным песочком.
Это был её торт.
- Торт хочу, - сказала мама Рая, лет тридцать спустя, умирая на больничной койке. – Медовик со сгущёнкой.
Через полчаса Декабрина стояла в палате с коробкой в руках.
- Сама поешь, - прошептала ей мать. – Как будто ты маленькая. А я смотреть на тебя буду.
***
В кабинет номер тридцать один пришёл врач. И уж долго длился его прием. А в тридцатый доктор всё не шёл.
Очередь заволновалась.
«Нужно узнать…нужно спросить в чем дело…», - сердились пациенты.
- В тридцатом кабинете приём после обеда начнётся, - коротко и сухо прояснила ситуацию женщина в белом халате, случайно шагавшая мимо.
- Да что ж такое! – первой сорвалась Снегурка. – Ну, регистраторша! За ней, реально, косяк за косяком! Сначала она сидит, в упор тебя не видит. Потом шлёт, куда подальше!
«Как же так? Что нам теперь делать»? – всколыхнулась толпа.
«Цыц»! – пресекла людскую смуту Дедморозова внучка. – Тут по справедливости рулить надо. Щас всё решим, как положено.
 Народ замер. Все глаза были направлены на Снегурушку. Очередники в тридцатый кабинет смотрели на неё с надеждой. Очередники в тридцать первый – с опаской.
- Вот, ты, уважаемая, - Снегурочка обратилась к высокой, ширококостной, стриженной «под каре», одетой во все чёрное, брюнетке, – сейчас пропустишь вот этого.
Бизнесменша ткнула пальцем в меня.
- С какой стати, стесняюсь спросить, я должна его пропускать? – взбрыкнула брюнетка. – Я никого пропускать не собираюсь.
В знак твердости своих намерений женщина в чёрном заслонила вход в кабинет своим громоздким телом.   
С такой стати, дорогуша, - ловко поднырнула под брюнетку Снегурочка, – Он раньше тебя пришёл!
- И что?
 - А то! Заходить к врачу согласно купленным билетам, ни у кого не получится! Потому что врач один, а очереди две, – вошла в раж торговка, - заходим через одного! Пациенты тридцать первого кабинета вежливо и культурно пропускают людей из тридцатого. Всем ясно?
Ситуация с завоеванием коридорной власти казалась уже киношной. Хотелось заказать попкорн.
***
  В этот момент дверь кабинета тридцать один распахнулась. Обследованная пациентка лоб в лоб столкнулась с бронетранспортёром прущей вперёд брюнеткой.  Но Снегурка снова изловчилась, подскочила и заслонила собой проход. Алые пятна, как кристаллики марганцовки в воде, хищно расползались по её шее. 
Брюнетке сохранить спокойствие не удалось.
- Щас в кокошник как дам! – взвилась она на дыбы, - мигом растаешь!
Возник затор.

Из-за стола поднялся усталый доктор, стянул очки, резко потёр красивыми длинными пальцами покрасневшую переносицу.
 - Дамы, в чем дело? – голосом измученного бессонницей человека, обратился к пациенткам врач.
«Очереди две…администраторша всё перепутала…разобраться не можем…что нам делать?» - перебивая друг друга, только усугубляли ситуацию «дамы».
- Нужно заходить через одного, – Снегурочка вновь захватила бразды правления в свои руки.
- Дама в короне права, – решил доктор, – делайте, как она велит и всё наладится.
Посчитав инцидент исчерпанным, врач проследовал на место.
Снегурочка уставилась на меня. Слегка кивнула головой. Дескать, сигай, за меня, никого не бойся.
Я мигом подхватил под локотки круглую бабулю, объевшуюся «бортчом», и колобком вкатил её в прореху у Снегурки за спиной.
Брюнетка аж остолбенела.
***
 
Декабрина, с раннего детства, рыхлая и приземистая, была похожа, скорее, на раздобревшую Фиону, супругу романтичного хозяина болот, интроверта и доброго орга Шрека, но точно ни на мать. До пятого класса девочку красила коса соломенного цвета. Но и тут случился швах.
 В начале учебного года классная руководительница рассаживала детей по партам. Она велела Декабрине садиться к мальчику, в которого та, втайне, была влюблена, и даже представляла себе их свадьбу, где воображала себя в фате, а его – в белых брюках клёш и в туфлях на высоких каблуках (она такое по телевизору видела). 
Декабрина занять предложенное место наотрез отказалась. Чтобы, парень, не дай бог, не догадался об её опасных фантазиях.
Учительница усадила нехочуху с одноклассником, от которого та наловила вшей. И Рая дочкину косу пустила "под нож".
 Позже, уже учась в медицинском, Декабрина узнала, что её возлюбленный за мелкое хулиганство сидит в тюрьме, а свою жену он в пьяном виде колошматил.
Такая вот лав - стори.
***
 С семьёй, с любовью не сложилось и потом, когда приятельницы Декабрины, как по команде, одна за другой, повыскакивали замуж. В своё тридцатилетие она сказала себе: «Поздно». И отдалась работе без остатка.
 Вот и сейчас, хоть тело задремавшей Декабрины Тимофеевны Теплоуховой, находилась в регистрационной кабинке районной поликлиники, её душа витала в вертолёте, который нёс её над сибирской тайгой, чтобы спасти рождённую в глуши, недоношенную девочку. Молодую докторшу, непривычную к полётам, мутило, крутило так, что она плашмя, лицом вниз, подложив под голову ладони, легла на пропахшее мужской вонючей обувью, антисанитарное брюхо вертолёта.
  - Как зовут – то её? – спросила врач, когда вусмерть перепуганная, рожавшая с местной фельдшерицой, почти юная, новоиспечённая мамочка, аккуратно сняла с тёплой печки кроличью шапку, внутри которой спала кроха.
- Ещё никак не назвали… вдруг не жилец? - водрузив шапку на стол, разрыдалась женщина, - в медпункте холодрыга и приборов нужных нет.
- В областную больницу вертолётом полетим, - стянув из ушей стетоскоп, приняла тогда решение врач.
- А Вас как звать? – почувствовав спасение, перестала всхлипывать мамочка.
- Декабрина.
- Если дочка выживет, в честь Вас, Декабриной назову.
Декабрина Тимофеевна Теплоухова проснулась. Мимо, цокая каблучками, торопливо прошагала заведующая поликлиникой, Ирина Фёдоровна Колокольцева.
 Почти тридцать лет назад, для новорожденного сына заведующей, Декабрина сдала свою кровь.
***
Получив – таки рецепт на покупку очков, я вышел из кабинета и направился к выходу. Минут пять протоптался у раздевалки, в ожидании, гардеробщицы. Потом, пристроившись в углу, долго говорил по телефону.
 Тем временем, у регистраторской разгорелся сыр-бор.
- О! Как Вы кстати навстречу мне идёте, - шмякнув тяжёлую сумку на пол, горлопанила Снегурка, как будто для объятий раздвинула руки навстречу женщине в белом халате, с надписью «заведующая поликлиникой Ирина Фёдоровна Колокольцева» на бейдже. – Жалобная книга есть? Я пожаловаться хочу!
- Повод? – поинтересовалась доктор Колокольцева.
- Халатное отношение к должностным обязанностям, - скандалистка кивнула в сторону кабинки, - дрыхнет днём, ещё и на рабочем месте! Всё перепутала. Я из-за неё два часа в очереди протолкалась.
- Извините. Я разберусь, - заверила Снегурочку заведующая.
- А финансовый убыток кто вернёт? – не унималась та, - я на рынке торгую. А утром не пошла, ничего не продала!
- Декабрина Тимофеевна, зайдите после смены ко мне в кабинет, - строго обратилась к подчинённой заведующая, - разговор есть.
Декабрина? – заслышав знакомое имя, застыл я.  Душу мою, как будто детством окатило. Декабриной звали мою мамочку. Согласно семейной легенде, она родилась недоношенной в сибирской глуши, а дозревала на домашней печке, лёжа в заячьей шапке. Она шила мне халат Айболита на утренник в детском саду. А однажды, под самый Новый год, купила один апельсин, потому что в моём подарочном кульке со сладостями попался гнилой. А денег на два апельсина – уже не хватало. Не дожив до пятидесяти, мамочка умерла… слабое сердце.
- Не-е-е, так дело не пойдёт, - прервала мои грёзы Снегурка. – Разговоры разговорами, а кто финансовый ущерб, кто восполнит?
- Я восполню, давайте Вашу сосульку! – молниеносно вызвался я и полез в карман за деньгами.
- И Мефистофеля? – не растерялась наглая бабёшка.
- Ага, с трезубцем вместе.
- И корону?
- И корону тоже.
***
- Декабрина Тимофеевна, у меня торжественное поручение от всех благодарных мамочек, детей которых Вы спасли, - сообщила в своём кабинете, заведующая поликлиникой Ирина Фёдоровна, Колокольцева. – Вы выходите на заслуженный отдых, к тому же Новый год «на носу», поэтому мы дарим Вам общий подарок. Поездку на море!
- На Занзибар? -  Ни в лад, ни в попад, не веря ушам, осторожно уточнила Декабрина.
- Нет, -  рассмеялась Колокольцева. – Лучше! В Абу – Даби.
К тридцать первому декабря в нашем городе подморозило. Многие отправились за город, чтобы покататься на лыжах, устремились на горки, в ледовый городок, а я с Анастасией мчался на такси в аэропорт.
- Мы соседи, - тепло улыбнулась мне женщина в самолёте, которому предстояло доставить нас в Абу - Даби.
- Да, конечно, устраивайтесь поудобнее, - предложил ей я. А потом въедливо вгляделся в профиль, показавшийся мне знакомым.  Для лучшего рассмотрения я даже напялил очки и меня осенило!
- Это же она! – от удивления я вцепился в руку жены, сидящей по другую сторону от меня.
- Кто? – аккуратно покосилась на мою соседку Настасья.
- Декабрина! – одними губами, чтобы не нарушить правила приличия, сообщил я, потом невольно покосился в иллюминатор. Там, ангел, с лицом моей мамочки, приветливо махнул крылом и сразу растаял.
- Только что ангела видел, - жарко вдохнул я в ухо Анастасии срочную тайную новость.
- Ой, у тебя очки новые…вот и видится всякое, - апатично отмахнулась жена. И, устроившись поудобней, закрыла глаза.