Курица или рыба?

Купе № 34 поезда Ленинград-Адлер было примечательно хотя бы тем, что о двух его пассажирах потом напишут в википедии. О первом, Никифорове Василии Тимофеевиче (род. 1911, дер. Верхние Лужки, Симбирская губ., ум. 1990, Ленинград), статья получится сухой и лаконичной: доктор филологических наук, профессор кафедры советской литературы ЛГУ, специалист по творчеству пролетарских писателей, автор диссертации на тему «Демьян Бедный и пролетарская литература 1920-х гг.». Член КПСС с 1935 г., лауреат Государственной премии. Обязательно упомянут (кратко) его участие в разгроме филфака ленинградского университета, роль в травле нескольких видных ученых. О втором, Садовском (в википедии будет проставлено ударение на последний слог) Константине Марковиче (род. 1933, Ташкент, ум. 1997, Тель-Авив) написано будет тоже немного, но более эмоционально, возможно, кем-то, кто хорошо его знал: крупнейший в СССР специалист по творчеству поэтов-акмеистов, один из первых открыл и ввел в научный оборот наследие Гумилева, Георгия Иванова, принимал участие в издании собрания сочинений Мандельштама, автор первых научных комментариев к дневникам Ахматовой…  О третьем пассажире не напишут ничего, да и мы знаем о нем (точнее, о ней) немногое, а из неоспоримых фактов только одно: ранним утром 3 июня 1987 года, на стоянке в Воронеже, распушив тонкими пальцами копну огненных кудряшек, Ксюша распахнула дверь купе и очаровательно улыбнулась:
– Доброе утро, господа. Пустите несчастную скиталицу на ее законную верхнюю полку!
На нее синхронно уставились двое сидевших напротив друг друга мужчин. Тот, что справа, – помоложе, лысеющий брюнет в круглых очках, жилетке и джинсах (само по себе шик, но как-то без лоска) первым улыбнулся и промямлил что-то типа «пожалуйста, пожалуйста, очень рады». Угрюмый старикан с кустистыми бровями в поношенном пиджаке опомнился через мгновение – подскочил, помог закинуть чемодан, выдавил из себя какую-то гримасу, видимо, призванную изобразить приветливую улыбку. Тут не сплоховал и брюнет в очках – любезно подвинулся, почти вжался в стенку, освобождая прелестной попутчице (весьма, заметим, изящного телосложения) почти всю полку, на которую она легко опустилась, мимолетным движением полупоправив юбку.
За следующие несколько минут Ксюша узнала, что перед ней два профессора-филолога из Ленинградского университета, один с кафедры русской литературы (чернявенький), один (старикан) – советской (зачем нужны целых две кафедры и в чем между ними разница, Ксюша не поняла), и едут они представлять свои вроде как конкурирующие отделы на какой-то конференции. Профессора же узнали, что посетивший их гений чистой красоты в коротком сиреневом платье, зеленоглазый и рыжеволосый ангел с милым детским личиком – журналистка, сотрудница «Смены», отправляющаяся из Москвы на черноморское побережье проездом через Воронеж, чтобы писать репортаж о выставке местных художников-маринистов (о, да мы почти коллеги! – воскликнул брюнет, назвавшийся Константином Марковичем, для вас просто Костей; бровастый ВасильТимофеич глянул осуждающе, но для порядка кивнул). На столике вдруг появилась еда – две морковки, фляжки с коньяком и водкой и – благоуханные, завернутые в листки «Правды» (Тимофеич пробежал глазами и уважительно сложил, Костя презрительно скомкал) – куриная ножка и целая, с головой, селедка. Ксюша сама кушать как-то не взяла: собиралась в спешке, насилу утрамбовала в чемодан два платья, несколько комплектов хорошего польского белья и так, кое-что по мелочи, так что места ну никак бы не хватило.
– Попробуйте рыбку, Ксюша, рыба полезна. По радио недавно рассказывали, что помогает даже вот, хм, для женского здоровья. Это, конечно, вольности, вы меня извините, да и у вас, полагаю, всё должно быть с ним благополучно, и вообще такие темы им бы поднимать не следовало, – Василий Тимофеевич заговорился вконец, буквально суя Ксюши под нос рыбину, неверно схваченную трясущейся большой красной рукой.
– О, это любопытное наблюдение. Я, знаете, стараюсь как-то не слушать советские радиостанции… Не читайте до обеда советских газет, знаете ли… – Костик непонятно почему подмигнул Ксюше, как соучастнице, хотя почему газет и почему до обеда? – Но вот кура (мы, петербуржцы, говорим только так) действительно полезна чрезвычайно. А проблем, кстати, у вас, полагаю, и правда нет, – профессор окинул фигуру Ксюши взглядом плотоядного кролика.
Ни того, ни другого пробовать она не стала, сославшись на то, что не голодна (лучше купить пирожки на станции, а то еще подерутся, да и запашок, честно говоря, аппетита не вызывал). Так что дальше в основном пили, доставали из-под подкладок новые фляжки, говорили что-то о литературе (А вот кто ваш любимый автор, Ксеньюшка? – А, ну мой… Ой, я про Перри Мейсона люблю! Гарднера! – А, хм, любопытно! А вам приходилось читать «Жатву» Галины Николаевой? – Господи, Василий Тимофеевич, ну какая жатва, мы не в колхозе! Конечно, Ксения это не читала. А вот попадал ли вам уже в руки платоновский «Котлован»? Говорите смело, тут все свои, а кое-кому кляузничать некуда: роман-то напечатали, так-то-с. – Кто, кому, куда кляузничать?..) Читали стихи: дребезжащий старческий голос вещал о том, как что-то достает из широких штанин, Костик прокартавил красивое – про розовый бисквит и немного красного вина. Потом, конечно, бились за то, кто из них уступит свою нижнюю полку, причем старикан надрывался не меньше (а пусть бы попробовал залезть), но Ксюша на уговоры не поддалась и легко вспорхнула наверх, блеснув напоследок голым ногами – пусть полюбуются.
Следующим утром прибыли в Адлер. Василий Тимофеевич пожал руку (и, кажется, погладил своими шершавыми пальцами), наказал непременно писать и звонить и вообще обещал найти, но ленинградский номер не оставил (Понимаете, дома… Семейные обстоятельства кое-какие… Но я найду, непременно найду…). Хотел даже облобызать по русскому обычаю – не дала, больно воняло изо рта. Костик галантно полушутливо поцеловал ручку, номер оставил (сразу скомкала в кармане, чтобы выкинуть на платформе: терпеть не могла хранить лишний мусор). Ксюша ласково улыбнулась обоим и первая вышла из купе, за ее спиной профессура боролась за набитый дамский чемодан. Потом оба взглядом провожали девушку, пока та не скрылась в толпе.
– А все-таки есть надежда на нашу молодежь, Константин Маркович! Не всё порушили ваши перестроечники, вот ведь – умная, грамотная, целеустремленная, настоящая комсомолка. С такими мы и коммунизм построим.
– Ну уж не знаю, как насчет вашего коммунизма, Василий Тимофеевич, а России вот такие и нужны – свободные, открытые, интеллигентные! Вот он, завтрашний день. Как там у вашего излюбленного Маяка, отечество славлю, которое есть…
– Но трижды – которое будет, Константин Маркович, верно. А всё же…
Двое не по-южному одетых мужчин удалялись от вокзала в сторону моря, не переставая спорить.
Ксюша в это время уже шутливо била по руке Ашота (кажется, так), норовившего облапать ее ягодицы (в первые десять минут знакомства – нагловато, но чувак был крутой, в отпадном кожаном прикиде, с золотым зубом и массивными заграничными часами). Этим вечером она много во все дырки трахалась и ела бараний шашлык, вкус которого смешался у нее во рту со спермой. Ночью она наконец пошла смотреть на море.