Лёва Каретников

     1
          Получив  долгожданную  квартиру,  я  заканчивал в ней приборку. Дня за два до переезда  в дверь позвонили. За дверью стоял мужичок тщедушного вида в «трениках» и с оголенным торсом. Жилистые руки и грудь – в тюремных наколках; глаза внимательные, цепкие. Мужичка заметно покачивало. В руке его был нож –  настоящая финка с наборной рукояткой.
          – Ты чего к моей жене пристаешь? – первое, что он произнес.
          – ???
          Я закрыл дверь перед его носом.  И тут же резко  опять открыл и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
          – Ее как зовут-то, жену твою?                – Римма…                – А мою – Люся. С другими женщинами в нашем доме я пока не знакомился.
          Мужичок опешил.
          – Ты  всё  же  ножичек  убрал  бы от греха подальше? – я захлопнул дверь и
пошел докрашивать стены в ванной.
         
…Машина с мебелью и прочим домашним скарбом  с трудом протиснулась к подъезду. Грузчиков  у  меня  не  было, разгружал  машину  сам. Я только-только успел затащить  на  пятый  этаж  всё  мелкое, когда  подошел мужичок в ветровке, джинсах  и  синей  кепчонке,  и  предложил  помощь. В  нем  я  не сразу распознал вчерашнего непрошенного визитера.
          – Одному не тяжело будет?
          Он  взялся  за  упаковку  с  мебельной  стенкой, и мы потащили ее на пятый, последний, пятый этаж. Так сделали пять ходок.
          – Помочь собрать? – спросил он.
          – Мне на сегодня хватит. Спасибо!
          – Меня кличут Лёвой. Ты уж меня извини за вчерашнее.
          – А ты сам-то помнишь, что было вчера?
          – Римма мне утром сказала, бегали уже к ней жаловаться. Она слышала тот наш разговор. Боится, что ты можешь заявить на меня куда надо.
          – С детства не приучен.
          – Тебя,  я  слышал, Петром зовут? Пойдем  к  нам, прошу.  Моя Римма очень просила.
          Мы спустились этажом ниже. В однокомнатной квартире, уже  обставленной мебелью,  на  кухне  был  накрыт столик. Римма, невысокая полноватая женщина, достала бутылку водки и, взглянув на меня, произнесла:
          – Моему-то вообще вина нельзя – дуреет.
          Встрял Лёва:
          – Да  ладно  тебе,  Римма!  Ну, перебрал  немного  вчера. Налей-ка гостю по полной, мне можно поменьше.
          Римма разлила нам одинаково, себе – на самом донышке.
          – Вы уж извините моего дурака, он и в тюрьму по глупости попал, вступился за меня на танцах и дело дошло до убийства.
          – Чего болтаешь зря? – встрял Лева, – что было, то прошло.
          – Так может мне лучше уйти?
          – Что вы, что вы! – встрепенулась Римма.
          И добавила с едва заметной ехидцей:
          – Лёва давно  не  ревновал  меня, мы ведь долго жили на одном месте, всех своих соседей знали наизусть.
          Выпили. Закусили.
          – Замечательные грибочки у вас!
          – Это  всё мой Лёва! Всегда из лесу что-нибудь да принесет, даже зимой за вешенками и чагой ходит.
          – А куда ходишь, Лёва, если не секрет?
          – Чего секретного? В Романово. Могу взять тебя в следующие выходные.
          Моя участь была решена. Я недавно окончательно забросил с  поездками  в Пешково, а новых грибных мест пока не разузнал.
                2
          Решили мы с Лёвой съездить в Романово вечером в пятницу. В  те  времена  исправно  ходили  пригородные  автобусы.  Добираться  было  недалеко,  деревня находилась  в получасе езды от города. Вышли на захламленной остановке.  Лёва
показал рукой влево через дорогу.
          – Тут недалеко деревенский погост. Не зайдем? Там  у  меня  дядька родной лежит – давно не навещал. Один боюсь туда ходить.                – Чего ж не сходить…               
         
          Рядом с новым путепроводом сохранился старый мост через запруду. Через него и перешли, сокращая дорогу. По старой  булыжной  одноколейке  взобрались на косогор и свернули резко влево. Кладбище угадывалось сразу по  разросшимся вековым соснам. Здесь уже почти не было новых захоронений. Немного вдалеке виднелась  нежилая   деревня  (судьбой  мне  была  уготована миссия  через  пару  лет проектировать на месте бывших совхозных угодий новое городское кладбище, точнее – расширение этого старого).
          Возвращаясь с кладбища, мы повернули чуть выше нового моста. Вечерело.
          – Пойдем за Корбовским оврагом, – сказал Лева, – быстрее доберемся.
          Двинулись по самому его краю. Внизу еле просматривался ручеек Корба.
          – Я всегда здесь захожу. Сейчас начнутся мои опеночные места.
          Конечно, ничего мы не нашли – рановато еще было для опят.
         
Мы  поднялись  чуть выше  и по уже зарастающей лесовозной дороге дошли до разрушенной плотины.
          – Когда я был еще пацаном, мы бегали сюда ловить карасей. Вот здесь, в кустах прятались от сторожа  и,  когда  он  уходил  для обхода  фруктового сада, закидывали свои удочки. Во-о-о-т такие – по локоть – караси тут водились!
          Широкая промоина в плотине была как раз с этой стороны,  чуть ниже бобры устроили свою полукруглую плотинку из  веток  и  земли. Вода  в  бывшем пруду почти  отсутствовала. Мы  перешли  на другую сторону оврага и по крутому склону взобрались на ровную луговину. На ней стояло несколько вековых серебристых тополей. Лёва пояснил, что раньше здесь стоял барский дом, который позже приспособили под сторожку. В одну из зим  семидесятых годов  все  фруктовые  деревья  полностью  вымерзли,  а  позже  и  плотину весной прорвало. Земли бывшего сада отвели под дачные участки.
         
Начинало темнеть. Минут через десять мы добрались до лесного пруда. кем-то прозванного Птичьим.
           – Смотри-ка!  Бобры тут завелись.  А до речки почти километр будет, – Лёва показал  на  норные  отверстия  в  откосе  пруда  и «спиленную» бобрами березку, упавшую в воду, – все ветки были отгрызены бобрами.
          Сели перекурить под сосенкой.
          – Минут через пять прибудем на место.
          Собрав сушняк и бересту, двинулись дальше. Нырнули  в молодой березняк и вышли на небольшую полянку.                Лёва  громко присвистнул: – Вот паразиты!  Ведь только  две  недели  назад мы  тут  были  с Риммой. Какая замечательная будка была – с топчанами, столом, лавками и печкой-буржуйкой.                На  месте,  где  раньше  стояла  бытовка,  брошенная  когда-то лесорубами, осталось выгоревшее кострище.
          – Надо располагаться на ночлег, – предложил Лёва.
          Мы  расчистили  место  под  лёжку. Нарубили берёзовых веток и разостлали их  на  земле – постели  были  готовы. Шалаш сооружать не стали – ночь обещала быть тихой. Подтащили к месту костра  недогоревшие брусчатые  полозья от быв-
шей бытовки.
          – Нодью соорудим, – пояснил Лева
          – Как это?
          – Когда основной костер почти догорит, мы их параллельно уложим  на  угли с  небольшим  просветом – будут  всю  ночь  тлеть,  дымом  от  комаров  и  теплом обеспечивать. Если ожидается дождь, то сверху докладывается третье.
          Чуть  позже,  когда  уже  ужинали, Лёва  по  моей просьбе стал рассказывать про свою жизнь…         
                3
          Детство  его  беспризорное так перекликалось с моим! До  службы  в  армии  он  имел разряды по волейболу, бегу, лыжам и, кроме того,  прыгал  с  парашютом  при  местном  ДОСААФ.  По призыву попал в разведроту  десантной  части – туда  набирали  выносливых  и некрупного телосложения ребят.  О  том,  где  служил  и  чем  занимался три года, Лёва  не стал распространяться, да я и не настаивал.
          – Римма упоминала про драку…
          – А-а! Вернувшись из армии, устроился на работу. Дали место в общежитии. Район  фабричный,  опасно  было  одному выйти куда-то. А кровь играет – хочется погулять. На танцах в клубе познакомился с Риммой. Ее постоянно и упорно один кент домогался, морду  однажды пришлось ему набить. В тот злосчастный вечер я провожал Римму до ее дома. Нас догнали три пацана  (среди которых был и тот) – разобраться со мной решили. Ну и пошла махаловка. Меня в армии этому учили – раскидал их. Пошли мы с Риммой дальше, а тут – в спину болезненный удар  камнем. Поднял его и вернул в кидавшего. Попал, так как был вскрик боли.  Мы  дальше с Риммой пошли. Под утро меня разбудили, повязали и отвезли в участок. Там узнал, что потерпевшего привезли  в больничку чуть теплого, где он и умер.

Следствие  прошло  быстро. Суд тоже скорым  был. Дали пятнадцать лет. Сидел в тюрьмах Москвы и Тольятти, потом уральские и мордовские лагеря.  Через десять лет  изменили  условия  содержания,  дали  пять  лет  поселения  с  отработкой на лесоповале в Коми. Мне повезло, что еще  в лагере выучился на рамщика: работа не очень тяжёлая, а зарплата хорошая. Тогда-то ко мне и приехала Римма. Поженились. Там же у нас родилась дочь.                4
          Под утро закрапал дождичек. Решили в лес  не заходить, а переждать где-нибудь под навесом. Лёва начал разговор:
          – Надо подумать, как дальше нам быть. Я  часто  останавливаюсь  в  домике моего знакомого. В мансарде окна пока целы, есть даже кровати и стол.
          Дошли до дачных участков прямо  к  крайнему  кирпичному домику: столбики веранды  кто-то   уже  разломал,  а  так – ничего,  жить  можно. В  этот  кооператив  так  и  не  провели  электричество,  вода была только  в  бочажинках – прудах. По  соседству  с домиком сохранились несколько заброшенных деревянных времянок.
          Это жилище  еще долго служило нам верой и правдой в те дни, когда погода не радовала.
          Через  знакомых  охотников  я  раздобыл  генштабовскую  километровку,  а в лесничестве – карты лесосек романовских угодий. Лёва пришел в восторг:
          – Тут  и  Дальний лес и Марьин суходол есть! Мы пацанами  в  детстве часто туда бегали.
          Все  два  года,  что  мы вместе бродили по романовским лесам, Лёва таскал эту  карту,  и  каждый раз сверялся по компасу, но точно указать конкретное место
положения так и не мог. Но как собирать чагу, корень калгана и другие полезности мне успел передать.