Новое платье Левтолстоя

Наблюдая людей, всякие ихние дурацкие обыкновенья, невозможно порою не залюбоваться. Вот разве не замечали  вы, государи мои, как смешно иногда меняется повадка некоторых личностей, стоит им только обзавестись какою-нибудь обновою? Да-с, смешно, именно смешно!
 Однако тут надобно было бы поставить отдельно тех людей, коих сама природа определила в разряд барышень и дам.  Над этими насмехаться по поводу одёжи следует с чрезвычайною опаскою. Желательно молчком и отбежавши подалее. Мы же, дорожа почему-то никчёмною своею жизнию, и вовсе отставим сей предмет. А обратимся лучше к странностям особ пола мужеского. Например, к Левтолстою.
Имея  занудливую привычку  к проповедованию  в обиходе аскетизма (совершенно, к слову,  декларативного, показушного, о да!), Левтолстой всякий раз приступал к ношенью новых, к примеру, брюк с самою суровою и брюзгливою миною. Что это, дескать, за новости, что за транжирство! Нешто нельзя было ещё в старых походить? Тоже, придумали…
Но тщетно, о тщетно бурчал и хмурился милейший наш старичок! Тут уж притворяйся, не притворяйся – не скроешь никак приобретённой с новыми штанами специальной многозначительной походки. И куды, куды, скажите на милость, спрячешь ты теперь уморительнейшее вот это кокетливое приосаниванье? Или непреодолимое стремленье как бы ненароком прошагать, шурша необмятыми брючинами, мимо пресловутых барышень? Устремишься  по какой-нибудь невинной нужде, однако  ни за что в нужное место не попадёшь, зато  в самом скором времени неизбежно, неотвратимо  проклятые штаны притянут тебя к женскому обществу  и принудят ими красоваться! И даже взгляд тогда у тебя от них переменится, грозно засияют на постной морде записного аскета роковые новобрючные очи!
Ах стыдоба-то, ах! Немыслимым напряженьем всех своих несчастных принципов и идеалов скрутишь тогда волю в тугой кукиш и сбежишь от людей куда-нибудь в поля…
О свет, о свобода! О целительная эта печаль пустых осенних полей, осиянных вечернею зарёю!
Но даже и там,  в  блаженном уединении, увы, не суждено было достигнуть Левтолстою желанного успокоенья.  Ни в полях, ни в огородах…
В огороде увидит, скажем, брюкву и моментально углядит в её облике самого себя в новых штанах.  А кому, ответьте, отрадно было бы ощутить себя брюквою? Брюквою, нижняя часть которой крепка и свежа, а верхняя, которая ботва – давно потускнела и увяла?
Остановится тогда Левтолстой и обратит на штаны свои взор, исполненный тяжкой укоризны. А они как бы глядят в ответ. Безмятежно и даже радостно. И как бы отвечают, мол, сэ ля ви, дружочек…  Сэ нотр  инэксорабль дестэн. Неумолимая наша судьба. Ибо наша жизнь, почитай, только началась, а твоя уж на извод пошла…
И вот тут Левтолстой разобидится не на шутку.
« Знаете что… – ответит брюкам, – знаете что? Сами вы старый пердун!»