Записка

Шёл я тогда через серые развалины. Пыль скрипела на зубах, сапоги вязли в чёрной жиже. Ветер свистел меж проржавевших труб, будто в кости дохлого зверя. Карманы были пусты, сердце тяжёлое — значит, жив. Или почти.

В одной воронке я нашёл её — записку, слипшуюся от влаги и крови. Развернул.
На ней дрожащим почерком было выведено:

«Я — солдат. Нашёл записку среди тел. В ней другой солдат писал, как нашёл свою.
И в той было сказано, как третий солдат нашёл записку.
И в каждой строке — одно и то же: грязь, холод, усталость и бесконечный поиск смысла.»

Я перечитал. И вдруг почувствовал — как будто кто-то изнутри моих глаз подглядывает за мной, словно я сам написан в чьей-то записке.
Ветер перелистнул бумагу, и там, между строк, проступили слова:

«Каждый из нас нашёл записку, чтобы не забыть, что всё это — уже было.
Кто-то читал нас до тебя, солдат.»

Я пошёл дальше. В каждой траншее, в каждом ржавом ящике — новая записка.
И в каждой — история о солдате, нашедшем записку.
И в каждой из них кто-то писал про следующего.
И я уже не знал, где конец, а где начало.
В одной из записок солдат говорил:

«Я нашёл записку, где описано, как другой солдат читал записку, в которой описано, как другой солдат нашёл записку, где описано, как другой солдат нашёл записку...»

Текст шёл бесконечно, как отражения в двух зеркалах.
Я смеялся, пока не пошла кровь. Смех был тяжёлый, будто гвозди из горла.

Ночь накрыла чистилище. Я бродил меж руин, и всё казалось, что я уже был здесь.
На каждом повороте — я сам, с запиской в руке.
И каждый я шептал следующему:

«Ты тоже ищешь последнюю?»

Когда я нашёл последнюю записку, бумага была сухой, будто только что из-под пресса.
Почерк был моим.
Я прочёл:

«Мы все потеряли что-то на этой безумной войне.
Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?»

Тогда я понял.
Я умер давно.
Эти лабиринты — не поле боя, а коридоры моей вины.
Я не ношу оружие, я ношу только память.
Мои карманы — тяжёлые, потому что полны прошлым.
Сердце — лёгкое, потому что в нём больше нечего убивать.

И всё равно я иду.
Потому что, может быть, в следующей записке я наконец найду выход.
А может, только самого себя —
— снова.