Легенда о начале

   Давным-давно, у истоков времён, когда Мир только родился из Великой пустоты, правили им древние боги. Они и сами внезапно появились из таинственных светящихся вихрей, вспыхнувших в темноте, словно звёзды — и тем самым дали начало своему существованию. Эти боги были мудрыми и в целом справедливыми, не злыми, однако по причине своей божественной незрелости порой немного вспыльчивыми.

   Мир только начинал своё путешествие. Он был пуст, как чистый холст. Но вдохновение богов наполнило эту пустоту, и они создали новую обитель — прекрасную, полную светлого волшебства. И населили её дивными существами, ставшими олицетворением красоты и гармонии.

   Так появились Перворожденные. Словно сотканные из девственной чистоты юной природы, с глазами, в которых сияли осколки ярких звёзд, и волосами, подобными текущим рекам. Движения прекрасных тел были плавными и грациозными, а голоса звучали, словно мелодия утреннего ветра да перезвон хрустальных капель в журчащем ручье. Их речи завораживали, пробуждая в сердцах чувство искренней радости и тепла. Перворожденные были созданы по образу и подобию богов, а поэтому, помимо прекрасной внешности, Великие наградили их дарами творчества и созидания, магическими умениями. Однако, ведая о своих маленьких недостатках, создатели не стали наделять свои творения вспыльчивостью, сделав их добрыми, мудрыми, справедливыми и всегда стремящимися к гармонии.

   Стали Перворожденные жить в этом юном мире, наслаждаясь каждым мгновением своего существования и почитая богов. Им были чужды уныние и тоска, ибо пытливые умы с радостью открывали тайны мироздания и погружались в волшебство искусства. Их творческая энергия находила выражение в созидании, рождая удивительные творения — волшебных существ да чудесные растения. Души Перворожденных переполнялись восторгом и благоговением перед красотой сотворённого, вдохновляя их на написание чарующих песен и дивных картин. Мир, наполненный гармонией и светом, расцветал и полнился под их чуткой заботой.

   И для себя Великие боги тоже создали великолепную обитель, но о детях своих не забывали. Являлись они порой в их мир в облике Перворожденных — наблюдая, восхищаясь, гордясь. А после собирались в своих дворцах и вели беседы с братьями да сёстрами, делясь восторженными впечатлениями об увиденном. Ах, и сами они были молоды — с пылкими сердцами, с умами, ещё не уставшими, полными жажды творить и покорять неизведанное. Очень нравилось Великим созерцать то, как живёт, наполняется красками и дыханием жизни мир, который они сотворили. Гордились они своими изумительными детьми, способными теперь удивлять и вдохновлять даже самих творцов.

***
   Как-то, пасмурным днём, один из Великих, но юных богов прогуливался среди Перворожденных. Накрапывал мелкий дождик, оседая почти невесомой прохладной пылью на лице божества. Возможно, эта мелочь повлияла на его настроение, вызвав лёгкую раздражительность. Он шёл, задумчиво разглядывая свои создания, которые, несмотря на неприятную, на взгляд бога, погоду, весело смеялись, танцевали, пели и явно были счастливы. Впрочем, как всегда. Путник размышлял, почему же он ни разу не видел ни одного Перворожденного хоть в малейшей печали. Неважно, какая погода, неважно, что происходит вокруг. Хотя, справедливости ради, ничего плохого и не происходило. Однако он думал, даже если их мир треснет, разрываясь надвое, первородные, наверное, возведут между половинками хрустальные мосты и оплетут перила дивными растениями. А после, опять конечно же, будут радоваться. Как и всегда.

   Бог брёл, ощущая, что его одеяние уже совершенно промокло и этот факт никак не способствовал улучшению настроения. Он пнул подвернувшийся на пути камешек и проводил взглядом задорно поскакавший предмет. Усмехнулся: "Даже камни, кажется, счастливы в этом мире".

   Небожитель на мгновение остановился, услышав мелодичное щебетание, доносившееся из-за кустов, куда укатился камень. Подошёл ближе, осторожно раздвинул ветки и выглянул на небольшую поляну. Среди невысокой изумрудной травы, окружённая благоухающими цветами, стояла прекрасная девушка. Она была настолько поглощена своим занятием, что даже не заметила случайного гостя. Капли дождя стекали по обращённому к небу лицу, а девушка пела. Чистым, звонким голосом, будто щебетала стайка птиц. И казалось на это пение отвечает сама природа: капли собирались в её ладони, вспыхивали разноцветными огоньками и с тихим перезвоном превращались в хрустальные цветы. После создания очередного цветка девушка восторженно вскрикивала, делала грациозные, словно танцующие, движения, а затем бережно ставила своё творение в большую хрустальную вазу, стоявшую рядом.

   Юный бог неожиданно поймал себя на том, что застыл, зачарованный магией момента и дивным пением. Раздражение стало уступать место чувству тёплого счастья, которое заполняло собой всё сердце и требовало выплеснуться наружу. Он подставил ладонь под затихающий дождь, и поймав большую каплю, протянул руку к солнечному лучу, уверенно пробивающему себе дорогу сквозь тучу. Капля засверкала всеми цветами радуги. Творец улыбнулся — ей, прекрасной девушке, солнцу, своему волшебному состоянию и даже тяжёлой туче, медленно уплывающей вдаль. Улыбнулся, щёлкнул пальцами другой руки и с его ладони вспорхнула чудесная маленькая птица с ярким переливающимся оперением. Девушка с хрустальными цветами, услышав чириканье, обернулась. Увидев дивную пичужку, она протянула к ней руку. Птица с чудным щебетанием сделала пару кругов вокруг творцов и улетела в зелёную листву леса. Перворожденная звонко рассмеялась, и её смех рассыпался по поляне, будто горсть сияющих жемчужин.  Ощущение счастья окончательно стёрло следы недавнего недовольства. Бог усмехнулся про себя: "Вот оно как!" И перенёсся в свои чертоги.

***
   Вечером, в великом зале, где собрались великие боги и богини, витала атмосфера лёгкой безмятежной радости. Мягкий золотистый свет играл на гранях резных кубков, наполненных напитками, хранящими терпкую сладость диковинных плодов. Скользил лёгкими касаниями по стенам и выхватывал из полумрака изящные узоры и гобелены, на которых оживали картины великих божественных деяний.

   Зал звенел лёгким шумом разговоров и мелодичным смехом. Арфа ненавязчиво выводила мелодию  из волшебных звуков: переливчатых трелей птиц, звонких брызг разлетающихся капель да тихого журчания горного ручья.

   Богиня в струящихся полупрозрачных одеяниях, подчёркивающих грацию её тела, плавной походкой скользила по залу, время от времени заводя беседу с кем-нибудь из присутствующих. Вот она звонко рассмеялась чьей-то шутке, легко поклонилась и прошла-проплыла дальше. Задержалась у стола, тонкими изящными пальчиками подхватила спелую ягоду с лежащей на золочённом подносе грозди. Плавно повернулась, и тут её взгляд остановился на одном из богов, чьё сосредоточенное выражение выделялось на фоне веселья.

   Один из Великих оставался задумчив — что было редкостью в этом зале. Восседая на троне, он частично принял свой первозданный облик — облик снежного барса. Его руки, расслабленно лежащие на подлокотниках, были покрыты серебристым мехом с тёмными узорами, которые переходили в изысканный рисунок на груди.  Этот рисунок был почти скрыт изящным доспехом, который скорее служил украшением, нежели защитой. Он будто был выкован искусными мастерами из самого льда и снега горных вершин, то переливаясь сверкающим серебром, то уходя в осторожную тень. Светлые глаза бога, в которых так часто сверкали льдинки хитрого задора, были устремлены вдаль, к чему-то за пределами этого прекрасного места. Хвост барса плавно покачивался, в такт его размышлениям, ведя отсчёт тягучим минутам.

   С улыбкой приблизившись к задумавшемуся богу, богиня осторожно коснулась его руки.

— Великий Вайт'арис, где бродят твои беспокойные мысли? Кто посмел похитить их из нашей чудесной обители?

Хвост барса вздрогнул, сбиваясь с ритма. Он слегка дёрнул ухом, будто отгоняя назойливую муху, и обернулся к девушке.

— Я недавно был у Перворожденных, Ксария. Они великолепны!

   Ксария засмеялась и, легко взмахнув рукой, позволила волшебству проявиться в воздухе. Из пространства позади неё возник серебристо-резной трон. Богиня грациозно села.

— Да, Вайт'арис, они великолепны. Мы их такими и создали, что же тут удивительного?

   Бог опёрся локтём о подлокотник и задумчиво опустил голову на руку.

— Понимаешь, их ничего не выводит из равновесия, они не знают печали, они не грустят. Мы — великие боги, бываем раздражены. Чего уж! Бываем даже в ярости, не говоря о печали и грусти. А они нет, они всегда счастливы. Более того, они и окружающих будто затягивают в своё счастье.

— Ну, так что в этом? Так и было задумано. Мы постарались. — Ксария лучезарно улыбнулась. — Сделали их лучше себя.

— А я часто об этом думаю. — Барс откинулся на спинку трона, свет ловко скользнул по его доспехам, создавая волшебное мерцание. Вайт'арис едва уловимо шевельнул кистью, и в руке появился кубок, до краёв наполненный ароматным напитком. Когда он пригубил вино, его взгляд стал чуть мягче и губы тронула лёгкая улыбка. — Почему мы так не можем? Неважно, дождь, солнце, мороз, жара, видеть во всём что-то прекрасное, создавать прекрасное, наслаждаться существованием несмотря ни на что? Я хочу узнать, в чём секрет Перворожденных.

   Ксария поднялась с трона, плавным движением скользнула к Вайт'арису, легонько похлопала его по плечу и подмигнула:

— Мне кажется, здесь нет какого-то особого секрета, Великий.

Обернувшись, богиня, едва заметным взмахом руки будто выхватила из воздуха перед собой маленькую искру и растянула её во вспышку портала. На ходу перевоплощаясь в зверька с рыжим пушистым хвостом, перед тем, как шагнуть в звёздный вихрь, Ксария хитро прищурившись добавила:

— Они просто такие есть. А видеть во всём прекрасное это не так уж и трудно, не так ли?

   И взмахнув хвостом лисица нырнула в портал. По вихрю пробежали разноцветные всполохи и он сжался в ту искру, из которой был рождён, но за секунду до этого из него выпорхнула маленькая яркая птичка и с весёлым щебетом впорхнула Вайт'арису на плечо. Бог удивлённо взглянул на пичугу, на мгновение задумался, и в глазах блеснула искорка понимания, прежде чем его смех весёлым раскатом разнёсся по залу.


***

   Жизнь текла своим чередом. Перворожденные продолжали творить, продолжали наслаждаться жизнью. Боги также продолжали заниматься своими божественными делами, не всегда понятными даже Перворожденным. И также продолжали навещать своих созданий, порой незаметно, порой с величием, которое запечатлевалось в песнях и легендах.

   Вайт'арис всё чаще прогуливался среди Перворожденных и незаметно для себя становился всё мрачнее. Он не понимал, что именно ищет, но пытался зацепиться за каждый встреченный взгляд, всматриваясь в лица этих счастливых созданий. Великому богу захотелось найти в них хоть каплю сомнения, хоть щепотку зарождающейся грусти, дабы успокоить своё сердце. Но дни сменялись днями, а его искания оставались тщетными.

   В своих поисках бог не побоялся пойти на хитрость. Проходя мимо Перворожденной, увлечённой написанием картины, Вайт'арис дерзко бросил на холст горсть песка, который тут же прилип к свежей краске. Однако Перворожденная лишь взглянула на бога с лёгким удивлением, мило улыбнулась и, вернувшись к своему занятию, изящно вписала песчинки в полотно.

   Далее на пути бога встретился Перворожденный, который создавал чудесного пушистого зверька. Тот был совсем крошечный — размером с ладонь, а на мордочке сверкали огромные голубые глаза, будто лужицы ледяной воды в солнечный день. Остренький розовый носик забавно шевелился.

   Перворожденный тихонько насвистывал простую мелодию и, пальцами, осторожно, как если бы боялся порвать, расчёсывал белоснежную шерсть зверька. Отчего та удлинялась, струилась, начинала искриться, будто льдистый рассвет. Зверёк млел и издавал лёгкие посвистывания, словно ветер бережно трогал серебристую струну. Его голосок был нежным, под стать всему облику сего милого создания. 

   Вайт'арис вскинул руку и резкий порыв ветра, несущий в себе раздражение Великого, рванулся вперёд, но запутавшись в мягкой шерсти зверька, растаял, оставив после себя взъерошенные вихры.

   Рука Перворожденного на миг застыла, во взгляде его серебристых глаз появилась лёгкая задумчивость, которая внезапно сменилась озарением. Улыбка осветила лицо первородного и, слегка изменив мотив своего напева, он провёл пальцами, будто перебирая струны, над шерстяным хаосом. Колтуны потянулись вверх, подчиняясь ритму мелодии, окрепли и заострились. И вот, солнце пробежало по острым белым иглам на спинке зверька.

   Перворожденный с благодарностью улыбнулся богу и осторожно опустил чудесное создание в траву. Вайт'арис хмыкнул, закусил губу и, не сказав ни слова, шагнул в портал, оставив после себя лишь лёгкий порыв холодного ветра.


***
   Ксария возлежала на ложе, покрытом мягкими шелками, будто в лёгких волнах спокойного озера. Глаза богини были прикрыты, на губах обозначилась расслабленная полуулыбка. Бирюзовый цвет, словно отражение озёрной поверхности, красиво обрамлял её непокорные рыжие волосы. С потолка почти невесомым туманом свисал полупрозрачный балдахин, подрагивающий при любом неосторожном движении воздуха, наполняя комнату атмосферой тихого таинственного рассвета над водной гладью.

   Внезапно, словно разрывая безмятежную негу богини, в комнату ворвался Вайт'арис. Раздражение будто клубилось вокруг него густыми чёрными тучами, готовыми вот-вот разразиться колючими молниями. Звериные черты, дополнявшие вполне человеческий облик, также выдавали напряжение бога: хвост нервно хлещет воздух, кошачьи уши прижаты к голове, из-под ворота рубахи выбиваются упрямые клочья вздыбленной шерсти.

   Ксария плавно приподнялась на локте, посмотрела на Вайт'ариса. Во взгляде прекрасной богини появилась тень беспокойства.

— Что стряслось, Великий?

Вайт'арис рывком бросился к ложу Ксарии, взметнув лёгкую ткань балдахина, словно подняв бурю на тихом озере и разогнав нежную дымку тумана. Из его груди вырвался рык — низкий, почти звериный.

— Ксария! Я перепробовал всё! Наблюдал за ними, злил их, вмешивался в их дела. Всё напрасно! Ничего! Ни тени недовольства, ни капли грусти. — Бог зарычал.

— Ну, посмотри на меня, богиня, — Вайт'арис ударил себя в грудь кулаком, — я их создал, как они могут быть такими... идеальными?

   Ксария мягко прикоснулась к плечу Великого. 

— Вайт'арис, мы их создали, — богиня произнесла, подчеркивая слово "мы", — мы разные, и мы наделили их всеми своими качествами, в них отражается каждый из нас.

   Вайт'арис дёрнул головой, а его хвост вновь привёл в беспокойное движение тонкую ткань, едва успевшую успокоиться.

— Как видишь, в них нет меня!

   Богиня хитро улыбнулась, и её пальцы весело пробежали по голове мужчины, путаясь в непослушных волосах.

— Что ты, Великий! В них вполне достаточно твоего упрямства.

   Затем улыбка Ксарии угасла, как если бы туча, следовавшая за Великим, скрыла её. И девушка внимательно посмотрела в глаза богу.

— Вайт'арис, я думаю, не нужно тебе продолжать эти свои изыскания. Что хорошего могут они тебе принести? Ты лишь кормишь своё раздражение и оно растёт, как ненасытный зверь, в итоге поглотит и тебя самого.

   Богиня повела плечом, словно отогнала от себя тучу, задорная улыбка, как тёплые лучи солнца, вновь вышла на смешливое личико. Она легонько щёлкнула Вайт'ариса по носу.

— Отдохни и развейся, Великий.

   Вайт'арис поднялся, хмыкнул и вышел из комнаты. Ксария смотрела ему вслед, и в её взгляде, подобно лёгкой ряби на тихой глади озера, дрожала тревога.

***

   Вечерний пир по обыкновению полнился весёлым гомоном и лёгкими звуками чудесных мелодий.  В золотистых переливах ненавязчивого света присутствующие наслаждались жизнью. Звон бокалов вплетался во вспышки смеха, смешивался с голосами в приятных беседах, растворялся в мелодиях. Тут и там тонкие ткани платьев взметались в вихре танца, добавляя сиянию вечера ещё больше праздничного волшебства.
   
   Внезапно шум веселья начал затихать, будто на каменный берег накатывалась мягкая волна тишины, оставляющая изумление. От главных дверей зала, ведя под руку девушку, величественно шествовал Вайт'арис. Губы его складывались в лёгкий намёк на ухмылку, скрывающую за собой некий замысел.

   Под взглядами, в которых смешивались настороженность и любопытство, бог прошёл в центр зала, небрежным взмахом руки создал трон себе и девушке. С лёгким поклоном предложил ей сесть, сам же оглядел собравшихся, улыбнулся и, указав на девушку, представил:

— Перворожденная Тайа.

   На мгновение в зале воцарилась тишина — будто на воздух набросили шёлковую вуаль. И вдруг она дрогнула, треснула, рассыпалась — точно по хрустальному зеркалу прошла едва слышная трещина. Зал ожил: шёпоты вспыхнули в разных уголках, взгляды переплелись, словно порыв ветра всколыхнул стоячую гладь озера. Гости перешёптывались, переглядывались — Перворождённую ещё никогда не приводили в Зал.

   Тайа опустилась на предложенный трон, со спокойной, лёгкой заинтересованностью оглядывая присутствующих. Ловя на себе цепкие взгляды, она отвечала нежной, чистой улыбкой — как солнце, что ненавязчивым теплом согревает утренние луга.

   Ловко скользнув сквозь ряды гостей, к прибывшим подскочила девушка с копной лихих рыжих волос и миловидным, чуть заострённым личиком, похожим на лисью мордочку. Ксария улыбалась — её голос звучал весело и непринуждённо, однако блеск зелёных глаз перекрывала тень беспокойства.

— Мы рады приветствовать вас здесь, — в знак вежливости богиня слегка склонила голову, приложив руку к груди. — Но, Великий, что побудило тебя привести к нам гостью?

   Вайт'арис слегка усмехнулся и подмигнул Ксарии.

— Я долго пытался разгадать тайну. Пробовал даже хитрости — но не приблизился ни на шаг. И тогда я решил: здесь, перед лицом множества богов — тех самых, кто создал их самих, — он обвёл притихших гостей жестом, -- Перворождённые не смогут противиться… и, быть может, раскроют тайну своего счастья.

   Зал затаил дыхание. Атмосфера искрилась ожиданием чего-то надвигающегося — словно природа замерла перед первым раскатом грома, а ветер уже запускал свои лапы в пространство, пробуя его на прочность перед тем, как рвануть со всей мощью.

   Вайт'арис торжественно поклонился Тайе.

— Перворожденная, пред лицом богов я признаю: тайна ваша осталась мне непостижима. Прошу тебя — открой её, поведай, в чём заключается ваше счастье.

   Гостья подняла на бога лучистые голубые глаза.

— О, Великий! Но у нас и правда нет никакого секрета. Мы просто любим и любимы, мы рады жизни и всему, что происходит вокруг, каждую секунду благодарим вас за возможность познавать этот чудесный мир и создавать прекрасное, продолжая ваше начало.

   Вайт'арис застыл, словно древняя статуя, вобравшая в себя бурю. Глаза его сузились и вместо серебра из-под тяжёлых век блеснула холодная, острая сталь. Руки, покрывшиеся густой серебристой шерстью, сжались в кулаки, отросший хвост яростно хлестал по ногам. С каждым вдохом в нём росла не ярость — нечто древнее, звериное.

   Великий больше не скрывал своего гнева. И когда заговорил, голос его не был голосом человека — это был рык, разорвавший тишину:

— Что ж!

   Ксария, с расширенными от ужаса глазами, попыталась было взять Вайт'ариса за руку, но ледяной вихрь, окруживший разгневанного бога, оттолкнул её.

   Вайт’арис поднял руки над головой, очерчивая вокруг себя невидимый круг. Его голос — будто сорвавшаяся лавина — стремительно нарастал, заполняя пространство зала, затихшего в предчувствии беды.

— Раз так, непокорные... не можете вы быть лучше меня! Не быть вам более счастливыми. Я — Вайт'арис Великий, повелеваю: с этого момента, души всех Перворожденных будут разделены на множество осколков, кои я, своей властью, рассею по разным краям бытия и временам его.

   Облик Вайт’ариса стремительно менялся: шерсть вздыбилась, на лице проступил яростный оскал. Резко опустив руки — словно швыряя в саму Вселенную накопившуюся ярость — он высвободил тьму, собравшуюся вокруг него за время речи. Она рванулась вперёд, обволакивая всё на своём пути, поглощая свет, пространство, время. И в один миг, с неимоверной силой сжавшись, вспыхнула — разлетаясь в бесчисленные колючие осколки. Каждый присутствующий ощутил, как Вселенная расширилась до бесконечности. Осколки, взорвавшиеся в разные стороны, зажглись мириадами звёзд. Все чувства и эмоции Вайт’ариса, вложенные в это проклятие, породили бесчисленное множество разнообразных миров.

   Вселенная, разрастаясь, протянула свои невидимые щупальца во все стороны жизни, переплетая их в хаотичном танце бытия, создавая и уничтожая бесконечные прошлые, настоящие и будущие.

   Присутствующие, оглушённые произошедшим, в ужасе смотрели на Тайу. Она с криком отчаяния рухнула на колени, воздух вокруг задрожал, и сама Тайа начала трястись, словно сквозь неё проходили разряды молний. Перворожденная ощутила, как сама её сущность начинает распадаться на множество лоскутов. Невидимые нити трещали, рвались, звенели, словно натянутые до предела струны. Облик Тайи дробился на призрачные фрагменты: полупрозрачные отражения её самой протягивали друг к другу руки в немом страхе, пытаясь удержаться вместе, но невидимая могучая сила тянула их всё сильнее и сильнее в разные стороны.

   Ксария, придя в себя, рванулась к Перворожденной. Она схватила истончённые звенящие нити, ещё соединяющие лоскуты души Тайи и, держа их, из последних сил, закричала:

— Но осколки эти останутся навеки связаны прочными нитями, кои будут притягиваться друг к другу не взирая на расстояние и время. И однажды каждый Перворожденный получит возможность вновь обрести себя! - Ксария, закусив губу, бросила на Вайт'ариса полный надежды взгляд.

   Руки барса устало повисли вдоль тела, в глазах отступал скопившийся гнев. 

— Да будет так! - Вайт'арис развернулся и тяжёлой поступью зашагал к выходу.

   Великие боги медленно приходили в себя, постепенно осознавая вселенский размах содеянного. Их взоры, ещё вчера объятые прежним порядком, теперь тонули в хаосе бесконечных миров и времён, рожденных одной волей. В их сознании боролись ужас и трепет, ибо то, что открылось пред ними, было слишком грандиозно даже для богов — необъятно, безбрежно, непостижимо.

   Клубящаяся тьма истончалась и испарялась в ничто, всё будто бы возвращалось на круги своя. Лес вновь наполнился пением дивных птиц, шелестом изумрудных трав, шёпотом ветра меж волшебных деревьев. Казалось, прежний мир стоял нетронутым, дышал, жил. Но Перворожденной больше не было в зале, и не было их в этом мире. Сиротливо вздыхал он сквозь тишину, искал и тихо звал своих создателей — но никто более не откликался.

   И для Ксарии всё стало совершенно иным. Там, где раньше был лишь обычный узор реальности, она теперь видела мириады тонких, звенящих, зовущих нитей, протянутых во все стороны бытия. Они дрожали, сплетались, звали её то пением, то шорохом, то беззвучным плачем.

   Ксария знала: отныне она — богиня Судеб. Теперь ей было дано идти по этим нитям, соединять их, осторожно подтягивать чью-то нить или же мягко распутывать те, что завязывались в тугие узлы. Она чувствовала каждого, кто ищет свой путь во мраке и свете — и знала, что больше никогда не станет прежней.

***
   Женщина захлопнула книгу и на миг задумалась. Потом подняла глаза на девочку, сидевшую рядом на скамейке. Та слушала затаив дыхание, с широко распахнутыми, такими чистыми, синими глазами.

— Так, значит, — спросила девочка тихо, почти шёпотом, — мы всё время ищем эти осколки? Вот почему люди смотрят на звёзды и чувствуют тоску? Почему вдруг хочется плакать, когда слышишь музыку или встречаешь кого-то и кажется, будто уже знал его тысячу лет?

   Женщина улыбнулась.

— Да, милая. Потому что когда-то мы были цельными существами. В каждом из нас была своя полнота, гармония. А теперь мы ищем утраченные части себя. И эти части могут быть разными: друг, враг, любимый… или кто-то, о ком мы даже не догадываемся. Чтобы снова стать собой, нам нужно собрать все свои кусочки.

   Девочка замерла, обдумывая услышанное, потом нахмурилась:

— Но если все мы — осколки прекрасных Перворожденных, почему тогда есть злые люди? Почему есть боль и ужас, если всё было так красиво создано?

   Женщина вздохнула.

— Потому что, когда всё было единым целым, в каждом существе была гармония. В нём было ровно столько добра и силы, сколько нужно, и ровно столько тьмы, сколько нужно, чтобы не нарушить равновесие. Но когда Перворожденные разлетелись на тысячи частей, всё перемешалось. Где-то осколок сохранил почти всё добро, а где-то собралось больше мрака, чем света. Так появился хаос. Но в каждом даже самом тёмном осколке всё ещё живёт искра той былой целостности.

   Девочка надолго замолчала. Затем спросила:

— А если все осколки одного Перворожденного всё-таки соберутся? Что тогда будет?

   Женщина коснулась пальцами обложки книги и произнесла мягко:

— Если они узнают друг друга, если не отмахнутся, не испугаются — если услышат радостный звон своих нитей… Тогда они проживут жизнь в счастье. И в новом рождении вернутся уже целой сущностью. Тем, кем были созданы в самом начале. Ведь там, где;то за гранью миров их всё ещё ждёт истинный дом.

   Девочка снова нахмурилась.

— А если… если встретились, но не узнали друг друга? Если прошли мимо, даже если что-то тянуло? Что тогда?

   Женщина опустила глаза.

— Тогда… — сказала она тихо. — Тогда случается почти взрыв. Эти души отталкиваются друг от друга, и в следующем рождении Вселенная разбрасывает их осколки ещё дальше. И снова приходится идти этот долгий путь в тоске, с неясным чувством, будто тебя всё время куда-то тянет. И всё же шанс остаётся всегда. Потому что нити всё равно находят дорогу друг к другу.

   Девочка на секунду прикрыла глаза, будто прислушиваясь к чему-то едва уловимому. Женщина посмотрела на неё нежно, провела рукой по волосам и тихо сказала:

— Ну, беги.

   Затем она тоже встала, поправила выбившийся из причёски рыжий локон и легко коснулась одной из тонких серебристых струн, тянущихся за убегающей девочкой —  та затрепетала в воздухе, словно откликнувшись тихим звоном.


21.10.2025