Ха-ха! сказала мышь. Ха-ха! 3

Прошло несколько недель. Тишина в доме Арины из хрупкой и новой стала привычной, родной. Она снова рисовала, пекла хлеб, который теперь мог спокойно долежать до утра, и не вздрагивала от каждого шороха. История с мышью начинала казаться дурным сном.

Но однажды вечером, когда она заваривала чай, ее взгляд упал на старую фотографию на полке — она с родителями в поле у той самой фермы. И вдруг Арину пронзила острая, необъяснимая мысль: «А что, если она не выжила?»

Это была не жалость. Скорее… незавершенность. Та самая мышь, сколько бы хаоса она ни принесла, была частью этой истории. И ее финал где-то там, в холодном поле, казался слишком темным и безымянным.

На следующее утро Арина, сама не понимая зачем, поехала обратно к той ферме. Она ходила по краю поля, всматриваясь в пожухлую траву, не зная, что ищет. Признаки борьбы? Клочок серой шерсти? Опустевшую нору?

И она нашла. Не мышь. А след.

В мягкой земле у старого пня четко виднелись отпечатки маленьких лапок, а вокруг них — веером разбросанные шелуха и объеденные стебли. Рядом валялась изгрызенная шишка. Это не был след испуганного, затравленного существа. Это был след хозяйки. Существа, которое обосновалось, нашло еду и обустроило свой новый мир.

Арина выпрямилась и медленно обвела взглядом поле, лесную опушку, старый сарай на краю фермы. И тут она их увидела. Сначала одну — юркую тень, мелькнувшую между корнями дерева. Потом другую. И третью. Целое сообщество полевок и мышей, жившее своей сложной, кипучей жизнью, полной своих драм, радостей и опасностей.

И в этот момент она все поняла.

Ее мышь не погибла. Она не смирилась и не была съедена. Она просто нашла новое поле для игр. Возможно, она уже терроризирует какую-нибудь старую полевку, воруя ее запасы. Или, может, она уже стала новой королевой местного мышиного сообщества, поработив его своим наглым характером и острыми зубками.

Мышь не нуждалась в ее сожалении. Она была формой жизни, абсолютно самодостаточной и невероятно живучей. Ее суть — грызть, исследовать, захватывать и портить — не изменилась. Просто теперь ее мишенью был не уютный домик Арины, а весь этот огромный, бесконечно интересный для нее мир.

Арина тихо рассмеялась. Смех был легким и очищающим. Она представила, как ее бывший мучитель с тем же хохотком «Ха-ха!» гоняется за жуком или дерзко тычет носом в норку крота.

Она села в машину и поехала домой. Впервые за долгое время она чувствовала себя не просто хозяйкой своего пространства, но и частью чего-то большего. Она выиграла свою войну не тогда, когда изгнала мышь, а тогда, когда перестала о ней думать как о враге. Она просто позволила миру идти своим чередом.

Вернувшись, она завершила картину, которую начала в день освобождения. На ней было изображено поле в лучах заката. И на одном из колосков, если приглядеться, сидела маленькая серая мышь. Ее спина была к зрителю, и она смотрела вдаль, на огромное багровое солнце. Было непонятно, восхищается ли она красотой или уже строит план, как его прогрызть.

Арина поставила картину на мольберт, отошла на шаг и улыбнулась.
«Живи, — прошептала она. — Но подальше от моего хлеба».

И в сердце ее не осталось ни капли страха, ни капли гнева. Лишь легкая, ироничная благодарность за урок. Урок того, что даже самая маленькая тварь может научить тебя быть большой. Большой в своем спокойствии, в своей решимости и в своей, наконец-то обретенной, свободе.