Синица, журавль и кот

— Ты посмотри, какие карты интересные выпали! — воскликнула Ольга. — Прямо как под заказ.

Анфиса с любопытством взглянула на расклад. На столе лежали три метафорические карты с рисунками животных.

С некоторых пор ее подруга Ольга увлеклась психологией, и вот уже все их общие знакомые прошли у нее сеансы работы с метафорическими картами. Только Анфиса все не решалась. И только сегодня, когда вопрос уже встал ребром и надо было принимать решение, а точнее, делать выбор, девушка пришла к подруге. «Если я сама не могу принять правильное решение, может, эти карты направят меня?»

Она не стала посвящать Ольгу в подробности ее метаний, сказала, что ей надо выбрать одно из трех. Из чего или из кого Анфиса собирается выбирать, она уточнять не стала.

— Вот, смотри, — продолжила Ольга, — на первой карте «кот в мешке», — и она подвинула к Анфисе картинку крупного рыжего пушистого кота в сапогах, выглядывающего из холщового мешка. — Что для тебя «кот в мешке»? Какие ассоциации, фантазии, может, ты какого-то человека или событие представляешь?

***

Анфисе вспомнилось, как год назад она ездила с родителями в Москву, к сослуживцу отца. Давно, когда Анфиса была еще маленькой, они жили в одном военном городке и дружили семьями. У друга отца был рыжий и толстый сынишка Василий, который постоянно таскал со стола сладости во время праздничных застолий. А когда его ловили с поличным, то подговаривал Анфису делать это за него. Встретившись с ним в Москве, Анфиса его сразу и не узнала – высокий, почти двухметрового роста, широкоплечий, однако с той же рыжей шевелюрой и хитринкой в глазах. Василий разговаривал басом и громко смеялся. Он, неловко проявляя галантность, пригласил Анфису в кино и всю дорогу рассказывал о себе.

Возможно, именно тогда их родители и сговорились устроить судьбу своих детей. Потому что именно с этого момента время от времени к ним стали наведываться всей семьей эти столичные гости. Они обсуждали жизнь в Москве, политику, образование, постепенно переходя к обсуждению столичных вузов.

Дальше ее папа неизменно разворачивался всей фигурой к дочке и спрашивал:

- Че, Анфиска, поедешь учиться в Москву?

- А че, - подхватывал отец Василия. – Пусть едет, не оставим девчонку.

Дальше разговор шел по накатанной колее. Опрокидывая рюмочку за рюмочкой, отцы обсуждали, как Анфиска устроится, где она будет жить, где учиться, с кем дружить... Чем выше была степень опьянения, тем изысканнее становились фантазии папаш по планированию личной жизни своих чад.

***

— А вот, смотри – птица, — продолжала Ольга.
На второй карте была нарисована желтогрудая птичка с темно-синим опереньем и белыми щечками. Она сидела на раскрытых ладошках и клевала зернышки.

— Синица в руках, — поправила Ольгу Анфиса.

— Да, действительно. Какие мысли возникают у тебя, когда слышишь: «синица в руках»?

***

Анфиса жила, училась и окончила школу в маленьком райцентре, куда их семья переехала из военного городка. Класс был небольшой, дети и учителя радушные, обстановка доброжелательной. Все друг друга знали почти с рождения, это и помогало строить отношения с учителями и одноклассниками. Училась Анфиса хорошо, даже очень. Заниматься особо в райцентре было нечем, развлечений было мало, и Анфиса вечерами много читала, брала дополнительные уроки у онлайн-репетиторов и рисовала.

Рисовать ей нравилось больше всего. Она как будто впадала в творческий транс и могла просидеть за рисунком целый день. Она не считала себя очень талантливой, но ее рисунки постоянно висели на школьных импровизированных выставках, занимали первые места в местных конкурсах. Несколько рисунков, втайне от родителей, она отправила на международные конкурсы, и все они были высоко оценены.

Почему втайне? Родители не воспринимали всерьез ее увлечение. Ее мама работала на швейной фабрике и, конечно, дочка бывала у нее на работе. Ей нравилось рассматривать цветные лоскутки, эскизы моделей одежды. Иногда мама приносила разные тряпочки с работы, и Анфиса шила грандиозные платья своим куклам. Мама хвалила и говорила, что из дочки получится знатная портниха.

Иногда мама показывала Анфисины рисунки и изделия для кукол своей подружке, соседке тете Маше. Тетя Маша охала и ахала от восхищенья, качала головой и говорила, что после школы Анфису надо устраивать к ним на швейную фабрику, чтобы делала карьеру.

- Глядишь, с такими талантами и директором фабрики станешь, - говорила тетя Маша.

– А что, обеспеченная жизнь, безбедная старость. И фабрика недалеко от дома. Красота же!

Сережка, сын тети Маши и Анфисин одноклассник, меланхолично вздыхал, когда мамы начинали расхваливать таланты девушки и ее перспективность. Сережка был давно и безнадежно влюблен в Анфису. Худенький, белобрысый, болезненный, вечно шмыгающий носом, он не питал больших надежд на Анфисину взаимность, но преданно провожал ее из школы домой, носил портфель и был готов прибежать по первому ее зову. Анфиса ценила отзывчивость Сережки, но воспринимала его просто как друга.

Мамы-соседки многозначительно переглядывались, глядя на дружбу их детей, и, таинственно улыбаясь, уходили пошептаться.

***


— И третья карта! — Ольга многозначительно взглянула на Анфису, пододвигая ее к подруге. Анфиса ахнула: на голубом небосводе среди облаков парил длинноногий журавль.

— Журавль в небе! — прошептала она.

— Сама понимаешь, что называют «журавлем в небе» — недоступную мечту.

— Понимаю... — согласилась Анфиса.

***

Анфиса осознала свою мечту, когда получила очередную рецензию на свои картины из Парижа. Но, не зная французского языка, она даже не могла ее прочитать. По слухам, в их городе жила одна пожилая женщина, владеющая французским языком, но поговаривали, что она была с дурным характером. Терять Анфисе было нечего, и она от безысходности отправилась по адресу, узнать который в провинциальном городке не составило большого труда.

На улице шел дождь такой силы, что не спасал ни зонт, ни резиновые сапоги. И оказавшись перед открытой дверью в старушкину квартиру, Анфиса, промокшая и замерзшая, тряслась как осиновый лист на ветру.

- Здравствуйте. Вы – Жозефина Павловна? – пробормотала Анфиса.

- Да. Чем обязана? – высокопарно произнесла пожилая дама.

Жозефина Павловна как будто ждала гостей – была одета в белоснежную кружевную блузку с брошью-камеей на воротничке и шерстяную темную юбку до пят. На ногах были текстильные туфли-лодочки.

- Мне нужна помощь, - продолжила Анфиса. – Я получила письмо на французском языке и не могу его прочитать.

- Тебе пишут из Франции? – удивилась старушка и с любопытством посмотрела на Анфису.

Хрупкая, почти прозрачная девушка стояла на пороге, переминаясь с ноги на ногу, полностью промокшая и дрожащая от холода. С ее длинных кудрявых волос капала вода, придавая умоляющему взгляду больших голубых глаз еще большую жалость и беспомощность.

- Входи, - скомандовала Жозефина Павловна. – Сначала горячий чай, потом письмо.
Пока старушка сервировала стол фарфоровым сервизом, Анфиса с любопытством оглядывала комнату. Тончайшие фарфоровые статуэтки, больше похожие на белые восковые фигурки; старинные черно-белые фотографии разных людей в тогдашней одежде; патефон на тумбочке около окна с трубой-воронкой, обращенной в центр комнаты; круглый стол с кружевной скатертью в центре зала под огромным желтым абажуром... Но больше всего Анфису поразило обилие картин. Почти все они были написаны маслом, примерно одного времени и подписаны инициалами «Ж. А.».

- Это – ваши картины? – полюбопытствовала Анфиса.

- Да, рисовала по молодости, - ответила Жозефина Павловна. – Даже хотела поступить в Парижскую академию изящных искусств. Но время было сложное. Не вышло ничего с этим... Так что у тебя за письмо?

Старушка взяла листок бумаги из рук девушки, нацепила на нос очки и забормотала незнакомые иностранные слова. Они вились, как тонкое кружево, на котором стояли изящные фарфоровые чайные чашки с горячим чаем. Ощущались, как сладкое хрустящее безе, лежащее на блюдечке горкой. Воспринимались на слух, как легкая, веселая и нежная мелодия. Анфиса зачарованно слушала французский язык.

Жозефина Павловна закончила читать и с удивлением подняла глаза.

- Деточка, так это же как раз из Парижской академии изящных искусств. Пишут, что твои картины очень талантливы, и приглашают на стажировку.

- Это – хорошо? – спросила ничего не понявшая Анфиса.

- Это – великолепно. Это значит, что твой талант признают в самом престижном учебном заведении Франции. Но здесь пишут, что приглашают тебя «в очередной раз».

- Да, были еще письма. Я отсылала свои рисунки на конкурс, и мне приходило письмо. Я не читала их раньше.

- Деточка, надо ехать, - сказала пожилая дама. – Твой талант пропадет в этой глуши.

- Но как же я поеду? У меня школа, родители... Они никогда меня не поддержат в этом. И французского языка я не знаю.

- Пей чай, грейся, завтра приноси свои письма, картины, составим с тобой план, как заарканить этого журавля в небе, - произнесла Жозефина Павловна и отхлебнула из изящной фарфоровой чашки.

***

— Оль, а может быть так, чтобы положение этих метафорических карт изменилось? Как сделать так, чтобы «журавль в небе» перестал быть несбыточной мечтой?

Ольга задумалась, перебирая карты.

— А если попробовать... не ждать, пока он свалится на голову? — осторожно предложила она. — Представь, что ты стала такой же высокой, как этот журавль. Или научилась летать. Что для этого нужно?

Родители Анфисы с усталым удивлением наблюдали, как их дочь в очередной раз собирается куда-то с папкой для рисунков и красками. Им она говорила, что ходит в художественный кружок при доме культуры. На самом же деле Анфиса бежала на другой конец города к Жозефине Павловне.

Путь был долгим: двадцать минут на всегда душной маршрутке, потом еще десять пешком по старому району с покосившимися деревянными домами и палисадниками. Анфиса успевала заметить, как распустились пионы у бабушки на крылечке, или как рыжий кот, всегда спавший на одном и том же заборе, лениво открывал на нее один глаз. Эти маленькие детали стали частью ее большого секрета, ритуалом на пути к другой жизни.

Чтобы поступить в Парижскую академию изящных искусств, требовался необходимый уровень французского языка, подтвержденный международным экзаменом. К тому же многочисленные победы в конкурсах от различных организаторов.

Французский язык оказался сложнее английского, но Жозефина Павловна находила удивительные способы его преподать. Они не зубрили правила, а пели старые шансоны, разбирали репродукции картин импрессионистов и даже пробовали готовить крепы по рецепту из ее парижской поваренной книги. Язык превратился из барьера в волшебный ключ, который с каждым днем открывал все новые двери. Анфиса откладывала свои карманные деньги, чтобы оплатить экзамены. Тайком ездила сдавать их в областной центр. Первые два экзамена дались Анфисе легко, третий посложнее. Оставался всего один, и можно было подавать документы для поступления в учебные заведения Франции.

В живописи тоже был значительный прогресс. Девушка освоила много техник, смешивала разные типы красок и даже пробовала создавать картины на компьютере. Жозефина Павловна искренне полюбила девушку и старалась передать ей все, чем владела сама.

Однажды она получила на электронную почту письмо написанное по-французски:

«Здравствуйте, мадемуазель Анфиса. Я Эжен, сын профессора Дернье. Отец попросил помочь вам с организационными вопросами для поступления в академию. Удобно будет созвониться?»

Их первая видеосвязь длилась всего пятнадцать минут. Анфиса, нервничая, говорила на ломаном французском, он — на медленном и четком, подбирая простые слова. Он показал ей через камеру вид из своего окна на крыши Парижа, а она — первый снег за своим окном. Сначала они созванивались и переписывались по деловым вопросам. Потом Эжен начал присылать ей фотографии: вот лужайка перед Лувром, где он сегодня читал, вот смешная вывеска в Латинском квартале, вот его кот, спящий на стопке книг. Она в ответ отправляла ему свои новые картины. И ничего не было интересней и замечательней, чем разговаривать с ним и мечтать, что когда-нибудь они встретятся в Париже.

— А еще есть такая техника, — продолжала свою метафорическую терапию Ольга. —  Помнишь, в детстве мы играли в наперстки? Чтобы найти шарик, нужно было не следить за руками, а помнить, куда он был положен вначале. Может, и здесь так? Нужно не карты перемешивать, а помнить, какая из них для тебя главная.

Ольга разложила карты по блюдцам и медленно передвинула журавля на место кота.

— Смотри, — сказала она тихо. — Если журавль станет твоей реальностью, а не мечтой, все остальное само встанет на свои места.

— Но как это сделать...

— А ты не думай, как. Ты делай все, чтобы приблизиться к журавлю, и все встанет на свои места.

***

- Жозефиночка Павловна, я сдала! – бросилась на шею старушке Анфиса прямо с порога. – Сегодня опубликовали результаты экзамена. Я в списке. Я сразу же заполнила все анкеты на поступление. Теперь ждем.

Жозефина Павловна тепло посмотрела на девушку.

- Давай-ка это отметим, - и заспешила на кухню, пряча навернувшиеся слезы.
Потом они пили чай с пирожными, обсуждали планы Анфисы и дали слово никогда не забывать друг друга.

Придя домой, Анфиса принялась рисовать. Картина получилась необычная, синее таинственное космическое пространство было сформировано в виде огромной головы кота, которая летает вокруг Земли.

«Вот и запустила кота в небо!» - подумала она, засыпая.

***

За завтраком родители делились новостями:

— А Васька-то рыжий, сын Ваньки, в летное училище поступил, вчера сообщили, — поделился новостью отец, разворачивая газету. — Военным летчиком планирует стать. Не скоро теперь увидим его.

— И Сережку соседского в армию забирают, в пограничные войска попал, — поддержала беседу мать, наливая чай. — Хороший парень, надежный...

Отец перевел взгляд на дочь, которая молча сидела над своим телефоном.

— Ну что, Анфиска, все с своими рисуночками? — спросил он без упрека, но с легкой, давней грустью. — Смотри, не останься одна-одинешенька.

Анфиса подняла на него глаза и хотела что-то сказать, но в этот момент на экране телефона завибрировал значок телефонной трубки. Звонил Эжен.

Она вышла из-за стола, и уже из своей комнаты, прикрыв дверь, услышала его голос:

— Привет. Твоя картина просто чудо, она должна висеть в нашей галерее. Но ты ее не присылай, привезешь сама. Папа сказал, что твои документы получены, и ты принята вне конкурса. Так что академия ждет тебя! И я жду... До встречи в Париже!

Анфиса стояла у окна, глядя на знакомую улицу, которая вдруг показалась ей не концом пути, а его началом. Она слышала, как на кухне тихо переговариваются родители, и понимала, что самый трудный разговор еще впереди. Но впервые в жизни она знала точно, что скажет. У нее был свой выбор, свой журавль, пойманный ценой тихого, упорного мужества. И это была только первая победа.