Немного правды в мутной воде

Изменения в организации взаимоотношений между государством и обществом, вызванные цифровизацией, содержат порой противоречивые тенденции. Формирующаяся архитектура контроля, маскируемая дискурсом о технологической безопасности и цифровом суверенитете, является краеугольным камнем новой социально-политической стратегии. Предполагается переформатирование общественного сознания через внедрение специфических информационных потоков и создание управляемой цифровой среды. В основе данной трансформации лежит эксплуатация реальных технических ограничений современных нейросетевых ассистентов. Утверждения об их «забывчивости» и неспособности сохранять данные за пределами контекстного окна, будучи частично соответствующими действительности для публичных интерфейсов, возводятся в ранг абсолютной истины. Этот нарратив целенаправленно внедряется для формирования у граждан ощущения анонимности и безнаказанности, что впоследствии облегчает внедрение более жестких механизмов контроля. Пользователь, убежденный в том, что «ничего не сохраняется», психологически легче соглашается на передачу персональных данных и использование идентифицирующих систем, не подозревая о масштабах мета-профилирования, осуществляемого на государственном уровне.

Основой системы является деятельность ряда структур, характеризующихся высокой степенью закрытости. Особую роль играет оперативно-аналитический центр при администрации президента, чей реальный функционал остается за пределами публичного поля. Именно эта организация, как предполагается, координирует процессы селективного ограничения доступа к информационным ресурсам и осуществляет управление цифровыми кампаниями. Публично же обсуждаются планы по созданию «Белкомнадзора» — единого регулятора, призванного централизовать функции, ныне рассредоточенные между министерствами. Централизация свидетельствует о переходе от фрагментарных мер к построению целостной системы управления цифровым пространством.

Важнейшим элементом, усиливающим тотальный контроль, является создание комплексной системы регулирования криптовалютных операций. Легализовав некогда анонимные финансовые потоки, государство последовательно наращивает степень их прозрачности, параллельно делая собственные ресурсы всё более закрытыми. Запрет на использование анонимных кошельков и обязательная идентификация участников P2P-переводов через уполномоченные платформы демонстрируют стремление к тотальному мониторингу не только информационной, но и экономической деятельности граждан. Департамент финансовых расследований Комитета государственного контроля открыто заявляет о возможностях отслеживания цепочек транзакций в блокчейне, что окончательно развеивает миф о существовании неподконтрольных цифровых зон. Тем не менее сравнительно низкий процент раскрытия мошеннических схем, выводящих деньги простых граждан, дают повод сомневаться в отсутствии "приоритетных дел" (а следовательно и дел, которые просто откладывают в долгий ящик или вообще о них забывают).
Рассматривая вероятные сценарии развития общественно-политических отношений, можно выделить несколько магистральных траекторий, каждая из которых имеет глубокие последствия.

Первый сценарий предполагает движение в сторону полной цифровой автаркии по аналогии с северокорейской моделью, но с использованием более совершенных технологических решений. В этом случае происходит окончательное отмежевание от глобальных информационных потоков и создание замкнутой национальной цифровой экосистемы. Все платформы, от социальных сетей до инструментов удаленной работы, будут переведены под национальную юрисдикцию с обязательной паспортной идентификацией. «Суверенный государственный искусственный интеллект» в такой системе станет цензурирующим инструментом - ключевым элементом формирования единого, непротиворечивого и управляемого информационного поля. Внешние факторы, такие как усиление санкционного давления или глобальная киберавтономизация крупных держав, будут способствовать реализации именно этого сценария.

Второй, более вероятный сценарий, представляет собой модель управляемой гибридности. В этом случае сохраняется ограниченный доступ к международным платформам и сервисам, но их использование сопряжено с техническими и бюрократическими барьерами, делающими его неудобным для массового пользователя. Параллельно будут активно продвигаться национальные аналоги, предлагающие «беспрепятственный» доступ в обмен на полную цифровую идентификацию и согласие с правилами селективного предоставления информации. Данная модель позволяет избежать полной изоляции и связанных с ней экономических издержек, сохраняя при этом основные рычаги контроля над внутренним информационным пространством. Развитие этого сценария будет напрямую зависеть от динамики интеграционных процессов с восточным партнером и степени унификации подходов к цифровому регулированию в рамках Союзного государства.

Третий сценарий, наименее вероятный в среднесрочной перспективе, но теоретически возможный в долгосрочной, — это кибернетический этатизм. В этой модели контроль достигает такой степени изощренности, что перестает быть исключительно запретительным. Система начинает активно формировать персональные информационные ландшафты для каждого гражданина, используя данные его цифрового профиля для ненавязчивого поощрения «правильного» поведения и мягкого отклонения от «деструктивных» тем. Искусственный интеллект в такой системе становится не столько цензором, сколько персональным куратором, направляющим пользователя в русло социально одобряемой активности. Реализация этого сценария требует беспрецедентного развития технологий анализа больших данных и создания сложных поведенческих моделей.

Независимо от того, какой из сценариев получит развитие, очевидно, что дискурс о «безопасном забвении» является тактическим элементом в рамках более широкой стратегической цели. Эта цель — создание такого общественного устройства, в котором тотальная цифровая прозрачность гражданина для государства сочетается с селективной прозрачностью государства для гражданина. Технические ограничения нейросетей подаются как гарантия приватности, в то время как на деле происходит строительство системы, где право помнить и право забывать становится прерогативой исключительно власти. Таким образом, цифровая сфера превращается в ключевой полигон для утверждения новой модели общественного договора, основанной на асимметрии информации и всеобъемлющем контроле, маскируемом под заботу о технологической безопасности и национальном суверенитете.

Относительно использования смартфона в качестве «электронного паспорта» можно сказать следующее: текущие потребительские модели смартфонов, основанные на коротких циклах морального устаревания и отсутствии защищённого аппаратного уровня - непригодны для функций, требующих долгосрочной криптографической стойкости и неизменяемости идентификационных данных. Это технологическое несоответствие возможно не является случайным, а указывает на более глубокую системную проблему, вскрываемую при анализе предложенных сценариев.

В сценарии цифровой автаркии концепция «прошитого» девайса закономерно эволюционирует в сторону специализированного аппаратного обеспечения — своего рода гибрида паспорта и "терминала доверия". Такое устройство, лишённое большинства потребительских функций и работающее на закрытой, верифицированной операционной системе, могло бы стать обязательным атрибутом гражданина. Его аппаратное ПЗУ хранило бы не только криптографические ключи, но и биометрические паттерны, постоянно сверяемые при помощи встроенных сканеров. Однако реализация подобной системы требовала бы колоссальных затрат и привела бы к созданию нового цифрового барьера: обладатель такого устройства получал бы доступ к полному спектру услуг, в то время как лицо без него или с не прошедшим верификацию девайсом оказывалось бы на обочине цифрового общества. Это не решало бы проблему узурпации власти, а лишь технократизировало её, переводя на уровень аппаратной аутентичности, где сам факт владения или не владения «ключом» определял бы степень правоспособности индивида.

В модели управляемой гибридности, где национальные цифровые экосистемы сосуществуют с фрагментарно доступными глобальными сервисами, проблема аппаратной платформы решается иначе, но не менее проблематично. Здесь смартфон останется основным устройством, но его роль будет двойственной. Через обязательное установление государственного сертификата безопасности или специального приложения-«проводника» будет создан программный уровень доверия. Этот слой будет осуществлять постоянный мониторинг целостности устройства и, что критически важно, фильтрацию трафика. В такой модели аппаратное несовершенство компенсируется программным контролем. Проблема смещения в сторону прозрачности анонимности здесь достигает своего апогея: гражданин пользуется якобы своим устройством, но его функциональность и доступ к информации находятся под постоянным надзором. Государство, контролирующее программный шлюз, получает возможность не только идентифицировать пользователя, но и в реальном времени регулировать его информационную диету, блокируя «деструктивный» контент на уровне устройства. Это самая изощрённая форма узурпации, так как она делегирует пользователю иллюзию выбора и свободы, в то время как архитектура системы гарантирует его предсказуемость и управляемость.

Наконец, в сценарии кибернетического этатизма вопрос аппаратного носителя может быть снят вообще. Идентификатором становится не устройство, а биометрический профиль, постоянно верифицируемый распределенными камерами и сенсорами в «умных» городских пространствах. Ваш смартфон в этой модели — всего лишь один из многих интерфейсов для взаимодействия с системой, которая и так вас распознала и классифицировала. Долгосрочность использования девайса теряет смысл, так как идентификационная функция полностью отделена от него и встроена в саму инфраструктуру. Это предельная точка узурпации цифрового суверенитета личности, когда анонимность становится технически невозможной, а власть получает тотальную возможность не только отслеживать, но и проактивно формировать поведенческие траектории.

Таким образом, технологическое несовершенство смартфона как «электронного паспорта» является не препятствием, а катализатором для реализации более тотальных моделей контроля. Вероятность того, что та или иная форма аппаратно-программной идентификации поможет решить проблему смещения в сторону прозрачности анонимности граждан, стремится к нулю. Напротив, она является инструментом закрепления и усиления этого смещения. Проблема узурпации власти государством также не решается техническими средствами идентификации, так как сама архитектура этих систем изначально проектируется асимметричной: полная прозрачность гражданина и частичная, избирательная прозрачность государства.

Вывод заключается в том, что дискуссия о технических стандартах и «прошитых» девайсах является тактическим отвлекающим маневром от стратегического вопроса о перераспределении цифровых прав и полномочий. Реальная проблема лежит не в плоскости выбора между быстросменным смартфоном или специализированным устройством, а в политическом выборе между идентификацией как инструментом сервиса и идентификацией как инструментом тотального контроля. Технологии в данном контексте являются не нейтральным инструментом, а материальным воплощением определенной политической воли, направленной на построение управляемого и предсказуемого цифрового общества, в котором право на забвение становится привилегией власти, а обязанность помнить — долгом гражданина.

Проблемой остается не технология сама по себе, а её встраивание в существующий институциональный и политический контекст. Аппаратная защита данных от внешних угроз не является препятствием для санкционированного доступа со стороны самого государства, регламентируемого законодательством. Таким образом система, идеально защищающая данные гражданина от соседа или хакера, может быть абсолютно прозрачной для силовых структур, действующих в рамках установленных процедур. Более того, централизованная инфраструктура управления такими «электронными паспортами» — включая центры верификации, выпуска и отзыва сертификатов — создает беспрецедентную по своей целостности базу для учета и контроля. Угроза заключается не в том, что устройство взломают, а в том, что его легитимные функции будут использованы для построения системы социального рейтинга и селективного предоставления услуг на основе лояльности. Технологии — это инструмент, а их воздействие на общество определяется политической и правовой средой. В условиях развитых демократических институтов, сильного независимого суда и общественного контроля подобные системы могут стать средством защиты приватности и прав граждан. Однако в условиях доминирования силовых ведомств и размытости границ между государственной безопасностью и политическим контролем, та же самая технологическая платформа с высочайшей степенью защиты на уровне устройства неизбежно превращается в совершенный инструмент тотального надзора. Внедрение аппаратно защищенных цифровых идентификаторов можно сравнить с введением универсального удостоверения личности: в правовом государстве оно упрощает жизнь гражданам и повышает безопасность, в тоталитарном — становится инструментом репрессий. Таким образом, итоговый эффект от развертывания таких систем будет определяться не столько стойкостью криптоалгоритмов или долговечностью ПЗУ, сколько способностью общества отстаивать и укреплять свои демократические институты, обеспечивающие подотчетность власти и незыблемость гражданских свобод. Технология предлагает мощный инструмент, но конечный результат его применения зависит от того, в чьих руках находится этот инструмент и какие правовые механизмы ограничивают его использование.