Величие русского языка

Старый Иван Петрович, сидя на лавочке у подъезда, задумчиво поглаживал седую бороду. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в нежные персиковые тона, но в душе Ивана Петровича царила пасмурная погода. Он только что расстался с молодым соседом, Сергеем, и на душе было горько. Сергей, с его вечно сияющими глазами и обещаниями, которые, казалось, могли сдвинуть горы, снова подвел. Обещал помочь с ремонтом, обещал вернуть долг к концу недели, обещал позвонить, когда доберется до дома. И ни одно из обещаний не было выполнено.
Иван Петрович вздохнул. Он знал Сергея давно, видел, как тот рос, как мечтал о большом и светлом. Но с годами мечты Сергея стали обрастать пустыми словами, как старый корабль – ракушками. И вот теперь, когда Ивану Петровичу действительно нужна была помощь, Сергей лишь развел руками, извинился и снова пообещал "вот-вот, как только, так сразу".
"Вот ведь как," – пробормотал Иван Петрович, глядя на пролетающую мимо стайку воробьев. – "А ведь сколько слов есть в нашем языке, чтобы описать такого человека. И все они – как удары по сердцу."
Он начал перебирать в уме слова, которые приходили на ум, когда он думал о Сергее.
"Болтун," – первое, что пришло на ум. Да, Сергей много говорил, красиво, убедительно. Но слова его были как мыльные пузыри – яркие, но лопающиеся от малейшего прикосновения.
"Балабол," – еще хуже. Это уже не просто многословие, а бессмысленное, пустое. Сергей, конечно, не был глуп, но его слова часто не имели никакого веса.
"Враль," – это уже ближе. Сергей не всегда лгал намеренно, но его обещания, которые он не собирался выполнять, были своего рода ложью. Ложью надежды.
Иван Петрович поморщился. Дальше шли слова, которые вызывали еще более неприятные ассоциации.
"Мудозвон," – это уже совсем грубо. Но, черт возьми, иногда казалось, что Сергей именно так и поступает – звонит, обещает, а потом исчезает, оставляя после себя лишь недоумение и разочарование.
"Заливало," – да, Сергей умел "заливать", как говорят. Умел так красиво говорить, что верилось каждому слову. А потом – тишина.
"Пустобрех, пустозвон," – эти слова были синонимами, но каждый из них нес свою окраску. Пустобрех – тот, кто говорит пустое, пустозвон – тот, кто издает пустые звуки. Сергей был и тем, и другим.
"Резонёр," – это слово казалось слишком интеллектуальным для Сергея, но иногда он действительно любил порассуждать, выдать умную мысль, которая, однако, не имела никакого отношения к его поступкам.
"Самоплет," – вот это точно. Сергей сам плел свои истории, свои обещания, свои оправдания. И сам же в них запутывался.
"Свистун," – это слово вызывало ассоциации с чем-то легким, невесомым, как свист ветра. Слова Сергея были такими же – пролетали мимо, не оставляя следа.
"Речистый," – это, пожалуй, самое нейтральное. Сергей был речист, это правда. Но речь его была без содержания, без действия.
"Пустомеля," – еще одно слово, которое идеально подходило. Меля – это как мельница, которая крутится, но ничего не производит.
"Безответственный," – это уже не просто характеристика речи, а оценка поступков. И здесь Сергей, увы, был виновен.
Иван Петрович закрыл глаза. Он чувствовал, как в нем поднимается волна негодования, смешанного с грустью.
"Вот оно," – прошептал он. – "Величие нашего языка. Он позволяет нам, как искусный скульптор, высекать из камня слов точный образ человека