Жизнь как законченная незавершенность

2025г.
Евгений Бриммерберг
Жизнь как законченная незавершенность.


Если Бог не имеет образа, то как ему может быть подобен образ человека? Истина заключается в ответе на вопрос: Бог не имеет образа сейчас или он никогда его не имеет? Искусство призвано ответить на этот вопрос.

Поскольку ни в чем нет необходимости, что угодно может быть случайным. Все действительное должно иметь причину, чтобы быть. Ведь без причины   случайность была бы необходимой. А это невозможно, потому что случайное в своей необходимости может как быть, так и не быть. И если оно есть, то только потому, что имеет причину.

Нет ничего, о чем можно было бы что-либо сказать. Нет даже ничто. То, о чем говорят, есть. Оно не относится к тому, чего нет и о чем ничего нельзя сказать. Поэтому бытие только в небытии чего-либо, чего нет, быть не может. Нет границ небытия, в которых бытие было бы равно себе. Сущее, следовательно, саморефлексированное бытие. Это также и вещь в себе. Это и то таинство, которое свершилось в процессе становления мира. Мир результат бытия, в самом себе достигшего экстремальной рефлексии, тайна которой есть дух человека, стремящегося овладеть ею.



К понятию рефлексии относятся и физические, и человеческие идеи: силы, поля, энергии, информации, чувства, мысли, душа и дух. Рефлексия необъятна, лишь форма ее выражения становится свойством бытия. Естественное состояние рефлексии сформировалось как абсолютная идея Бога. А поскольку того, в чем рефлексия происходит, нет помимо рефлексии, то и Бога нет помимо Бога. Бог, следовательно, есть непосредственная достоверность существования, в котором мир обретает осознанное выражение. Это пребывание Бога в необъятной рефлексии и называется творением. Бог есть творческая рефлексия бытия, та тайна духа, в которой жизнь получила мировое завершение. А поскольку рефлексия не фиксируется в чем-то, а бесконечно происходит чем-то, то нет ничего, что было бы чем-то. Есть только то, что чем-то стало, а это ставшее никогда не есть что-то, поэтому оно бесследно исчезает в следующем становлении рефлексии. Становлением называется рефлексивное преображение мира, в котором виды теряют свое сходство с содержанием, отделяя эмпирическое от трансцендентного. Философия и ценна тем, что ей удается усматривать такие различия, которые обычному уму недоступны.

Поскольку рефлексия меняет сущее непрерывно, а преображение его зависит от способности ума доводить сознание до устанавливающего мировоззрение понятия неопределенности, разум по своей природе революционен: он видит только то, что ему понятно, а понятие неопределенности зависит от смысла идеи мирового бытия.

В зависимости от мировосприятия рефлексия в сущем усматривается различными способами. Или она хаотична, случайна и не может быть выявлена в разумном понимании. Тогда она становится таинством творения. Или она закономерна, если один уровень идеального бытия следует из другого и к другому приводит. Эта разумная позиция позволяет создавать научные дисциплины, которые регулируют хаос.

Первобытная сущность, которая называется вечностью и не имеет начала во времени, есть только в последнем выражении установленного в разумном порядке хаоса. Абсолютный разум есть окончательный хаос, в нем нет ни причин, ни следствий, а есть только возникающие из поражений состояния. Это произведение состояний как само состояние, наконец-то, получает выражение единственного единого. Это окончательно сотворенное естество творящегося в себе сущего и названо мировоззрением, поскольку его внимательное рассмотрение наделяет разум сознанием.

Спастись в себе я не могу. А спасти себя в чем-то могу. Что это что-то, в чем я могу себя спасти? Нахождение его и есть судьба мышления. В мысли Я перемещается из смертного себя в бессмертное Я. Определение сущности и бытия этого бессмертного Я и есть идея мышления. То, в чем ничто не может умереть, есть Бог, его идея. Смысл идеи Бога в спасении жизни, человека и меня. Я могу в нем жить, не считаясь со своей смертью. Вот почему, умирая, человек обращается к Богу. Богу нельзя принадлежать, его нельзя иметь. Можно только вместе с ним быть. Бытие, следовательно, есть бессмертный Бог, в котором я спасаю себя навечно.

Смысл есть сущность идеи. Он полагается за пределами образа как его противоположность. В своей противоположности смысл есть конструкция ума, так что ум идеален и сущность его заключена в представлении реальности. Реальность есть существенный ум, бытие которого ни в чем, кроме нее, на обозначается. Реальность поэтому самостоятельна, вне духовной бездны, необходимая принадлежность человека, личность которого выступает в уме. Организм как безликое и бессознательное существо живет вне реальности, но реальность представляет, поскольку является предметом ума. Человек есть совокупность реальности и бытия духовной бездны. В духе он являет себя в качестве законченной рефлексии сознания, абсолютной идеи творения, живой личности Я.

В отличие от системной, логической философии комплексная философия устанавливает структуру бытия. Это значит, что недостаточно мысль высказать последовательно, она высказывается комплексно в структуре знания как описательное явление его существенного устройства. Смысл становится выражением значения со всех точек зрения, а не последовательным развитием первоначальной идеи. Смысл охватывается интуитивно как комплекс идей, образующих предмет знания.

Только бессмертная любовь добро. Человеческая любовь избирательна, поэтому она зло. Как можно призывать к любви смертного человека, если он обречен пребывать во зле?

Есть только ясная, светлая перспектива, которую ни смерть, ни бездна никогда не ограничат. Она пуста, но в этом и есть ее достояние: она должна быть заполнена только небывалым, и на этом пути изощряется художник, полагая прекрасные виды бесконечности. И все они никуда не уходят, а остаются здесь, хотя и освобождают душу от предвзятого и навязчивого видения. Навязанное существо уже никогда не вернется к себе, растворится в прекрасной возможности не быть как высшей форме бытия.

Что такое перспектива? Это бытие несуществующего сущего.

При создании общего смысла каждое отдельное слово в своем смысле не используется. Оно используется как рефлексивный элемент общего выражения. Поэтому говорят, что он обрел себя в контексте высказывания. При использовании смыслов отдельных слов в их собственном выражении возникает разумная конструкция какого-либо предмета и сам предмет. В рефлексивном использовании смыслы создают выразительный контекст, который не является предметом. Он выражает отношение частного к общему, восприятие общего через собственное умозаключение. Создается концепт отношения к действительности, и это рефлексивное употребление смысла отличается от употребления его в собственном значении, что и делает различие между концептом и предметом очевидным.

Тотальная рефлексия ведет к полифрении. Полифреническое общество как основной тип существования человечества является мироорганизующей средой, в которой монофренист чувствует себя источником духа, его первообразующим элементом. Монофреническая перспектива как духовное состояние исчерпывает мировую экзистенцию перманентным исполнением метафренического процесса.

Метафрения как понятие единого Бога в онтологической структуре бытия обобщает человека до уровня его сознания в сверхестественном состоянии мира. Это состояние как метафреническая сущность освобождает от истины, делая ее предрассудком обыденного ума.

Общественная полифрения, которая пришла на смену культуре, обесценила мир до искусственного состояния сознания, в котором человек является продуктом идеологического вмешательства в существо жизни. Жизнь уже не является сотворенной божественной ценностью, которой надо дорожить как средством исполнения неизвестного замысла: она стала откровением бесперспективной пустоты и замкнутым существованием в пределах зла. Добро выходит за пределы сущего, обеспечивая ему покой и уверенность; зло приводит к экзистенциальному смятению, выявляя враждебные жизни элементы, главным из которых оказывается сама жизнь.

Чем отличается метафрения от культуры? Культура - это ценностное понятие. Метафрения - образовательное. Ценность духа не имеет образа, ценность его в отсутствии образа и заключается. Образ в пределах культуры - это придуманное намерение видеть совершенство. А поскольку человек иного совершенства, чем он сам, не знает, то и образ духа у него столь же совершенен, как и он сам. Метафреническое образование в отличие от культурной ценности является наваждением. Оно является духовидением, но не тем, которое имеет образ в совершенстве, а тем, бытие которого избавляет от необходимости искать образ. Дух в себе собой и является без всякого образа, исполняя метафренический мир своей наготой. А нагота не имеет образа, образ - это сокрытие наготы.

Вещь в себе является наготой мира. Обнаружение ее и есть цель метафрении. Существующая в своей наготе вещь в себе как мировое явление есть состояние духа, узнающего свое бытие.

Допустима любая комбинация слов в пределах рефлексивного сомыслия. Смысл становится упругой средой мировоздействия. Мировоздействующий смысл, в отличие от пространства, является жизнеполагающим компонентом бытия. Комплекс интуитивно-рефлексивного смысла приводит к совокупности новых значений, внимание к которым извлекает сознание из навязанных эволюцией форм и вовлекает его в неопознанное качество.

Основное правило интуиции - не предполагать смысл. Смысловая открытость должна быть перспективой сознания.

Наполнение композиции неуместным смыслом - это главное достоинство художественного произведения. Доведенный до предельной ясности абсурд становится изящным средством выражения иным способом не существующего абсолютного разума, обретающего предельную определенность в данный момент своего существования. Разум, преодолевший абсурд, становится единственным воплощением идеи, достигшей бытия в творении сознания.

Монофреническое существо личности считается душой вещи в себе. Вещь в себе как монофреническая душа распознается в восприятии мирового явления в качестве сознания бытия. Сознание бытия есть аксиома, с которой начинается монофреническое состояние души как выраженный смысл вещи в себе. Вещь в себе, поскольку ее существование основа явления, должна быть в себе своей собственной личностью, а не чуждой познанию инстанцией. Это реликтовое творение и пребывает в монофренической душе как свет бытия.

Полифреническое сознание как конституция мира есть эволюция мышления в творческом экстазе жизни.

Субъект есть рассовокупленная с внешним миром идей личность. В этом смысле он не отличается от вещи в себе или монофрена. Мыслить монофреном реальное пространство более продуктивно, чем представлять его конгломератом мнений. Мнение имеет полифреническую векторность, тогда как монофрен является авторитарной актуальностью, аутентичным состоянием духа. Сознание различается на метафреническое, полифреническое и монофреническое. Метафреническое принадлежит Богу, его существу, мышлению его бытия. В полифреническом сознании располагается мировая идея. В монофреническом сознании обнаруживается дух человека, притязающий на бытие в личном восприятии субъекта.

Культурный аспект метафрении как существо духовной истории вовлечен во время в качестве осознанного бытия личности в образе сотворенного произведения. То, что он теряет органические черты, закономерно: человек не хочет быть животным организмом, имея себя перед внутренним взором снисходящего к нему мира. Он хочет увидеть лицо невидимого, чтобы могла восторжествовать решимость жить, не свергая Творца к подножию Олимпа.

Текст как выраженная вещь в себе должен быть непознаваем. Его нельзя понять и написание такого текста есть проявление высшего мастерства. Это относится и к живописи. Картина должна являть непознаваемое, быть аналогом вещи в себе для себя. Выражение «запредельное» как раз и означает существующее в неопределенном смысле. Посредством определенных понятий можно расширить границы известного, а неопределенные понятия выявляют сам факт существования неизвестного. Неизвестное как вещь в себе становится монофренической активностью, проникая в метафреническое основание бытия. Суперфрения, которая объединяет все виды предшествующей культуры и является абсолютным выражением вещи в себе для себя, подтверждает факт ее существования в явлении как непостигаемую дисциплину. Дисциплина суперфрении как неизвестный порядок объединяет понятия хаоса и абсурда в осмысленное выражение: они становятся высшей формой метафрении, в которой раскрыта идея Бога для мышления. Бог постигается здесь откровенно, без атрибутов и субстанций как призвание мысли к абсолютной свободе творения.

Суперфрения как законченная идея Бога становится творящим актом. Здесь уже невозможно говорить о Боге как о Творце, причине творения и его исполнителе. Здесь утратил свое значение и смысл человек. Здесь выступила неопределенность высшего порядка, с которой надо соотносить ум и жизненную силу.

Декомплексация личности как освобождение сознания от парадигматики возводит дух на бездонную высоту. Человеческие укусы вызывают лишь сожаление, что у людей есть зубы. Ядовитость присутствия человека на свете заметна и там, где он выставляет себя на показ, и там, где он прячется. Возможность укусить у всех разная: человек не только истязает другого человека, усмотрев в нем себе врага, но и готов пожертвовать собой ради ближнего, что редко, но все же бывает. Дух же тяготится своим пребыванием на этом свете, омраченный его тьмой, поэтому создает монофренический мир в безлюдной перспективе.

В современном мире только снисходительное высокомерие позволяет превозносить красоту.

Жизненная энергия активна до тех пор, пока она служит избранности. Избранность и есть основа личности, идея Я. Что значит быть избранным? Это значит сознавать себя в пределах бытия. Избранность бывает ограниченной или открытой. Открытая избранность – общечеловеческое достояние. Избранный становится представителем культуры и цивилизации. Ограниченно избранный – кумир масс, его ограниченность может быть талантливой, но она всегда досаждает своим присутствием, пока не умрет. Избранные кумиры или звезды – это гладиаторы повседневности, они назойливы и нечистоплотны. Их грязные души, просветленные общественным вниманием, неукротимы. Открытая избранность не вступает с ними ни в какие отношения; она слишком беспечна, чтобы думать о чем-то другом, кроме открывшегося ей мастерства созидания.

Бездна ничто отличается от его поверхности. В бездну можно нырять, а по поверхности – только плавать.

Монофрения – это способность человека избегать коллективного общения в общении с собой.

Как назвать то, что не предшествует своей идее, а через идею раскрывается и в ней начинает существовать? Если невозможно найти предидеальное, то и нельзя сказать, что есть познаваемый мир. Для познания должно быть что-то, предшествующее познанию. Традиционное мышление убеждено, что оно что-то мыслит. Это немыслимое что-то только в мысли становится доступным для восприятия. Принципиальное отличие нового мышления в том, что оно ничего не мыслит. Создающая себя мысль и есть это мыслимое что-то. Это очевидно в искусстве. В нем уже нет разделения на изображение и изображаемое. Нет, например, моря, которое предшествует изображению моря. Но есть что-то в этом образе, что не является образом и что относится к вещи в себе. То есть, вещь в себе есть необходимая предпосылка для возникновения образа. Это табу классической философии.
В новом искусстве вещь в себе не отделена от изображения, она то, чем изображение стало. Поэтому образ не может быть предвзят из-за отсутствия этой вещи в себе, он создается искусством и является его произведением. Просветительское возникновение и есть искусство. Это непрерывная трансформация самополагающихся процессов, в результате которых возникает мировыражающее олицетворение существующего человека.

Знание позволяет оптимизировать жизнь, мысль создает человека, пригодного для жизни. Поэтому так важно в мире знаний найти место для мысли: ведь это условие существования человека. Современная мысль как формирующая человека идея не является очевидной. Она распалась на фрагменты, каждый из которых присвоен той или иной личностью. Поэтому личностное собрание, которое условно называют обществом, противоречиво и не едино. Единства оно достигает лишь в форме государственной власти, которая подавляет противоречия, создавая напряженность в обществе. При демократии, наоборот, противоречия становятся движущей силой, приводящей к возникновению государства. Так что демократическое государство в наибольшей степени способствует общественному единству, решая противоречия естественным путем. Но насколько мысль способна возвести человека до уровня пригодного для жизни существа? Я вижу бессмысленное скопление людей в государственном устройстве. Человек является источником и хранителем знаний, но не мыслью. Мысль обходит его стороной, предоставляя самому себе и собственным интересам. Эти интересы могут быть необъяснимы с точки зрения мысли, но вполне разумны. Их можно понять. Но они не подвластны мысли. Мысль может сколько угодно отвергать или принимать их, они остаются для нее недостижимыми. Мысль как сфера человеческой личности нуждается поэтому в безусловной необходимости отдельного от знания производства.

Знание развивается в процессе мышления от абстрактного к конкретному. То же относится и к возникновению образа в искусстве. Если минуется стадия мышления, то речь идет о реализме как о выведенном из абстракции конкретном. Начинается практическое использование достижений мышления. Искусство сейчас находится в процессе создания образа. Поэтому оно мыслится, развивается из абстрактного в конкретное. Новый реализм еще ждет его. И образ этой новой реальности постепенно возникает из неопределенности.

Поэтому искусство делится на то, которое в процессе мышления от абстрактного к конкретному создает образ, и на то, которое повторяет образ реальности, уже выведенный мышлением. Первое искусство называется творческим, второе подражательным, изобразительным. Изобразительность и означает повторение реального образа в искусстве, тогда как искусство творческое создает образ, ничего не изображая.

Трудно представить писателя более могучего, чем Достоевский. Досталась ему Россия с ее героями, и он расправился с ними как гений. Пустеющая Онегиным душа обрела себя в Ставрогине, таком же неясном и пустом персонаже, как и вся Россия с ее растерянной мощью. Рассредоточенность образа вполне логично заканчивается самоповешением, самым пакостным выбором смерти. Честно застрелился Свидригайлов, который перед смертью обрел нравственную чистоту, проявив уважение к сестре Раскольникова. Ушел из жизни, спасенный своим великодушием. Но самую страшную и мученическую смерть испытал Кириллов. Уверовав в свою власть над Богом, он своевольно подтвердил ее. Но чего это ему стоило? Возмущенная природа воспротивилась смерти, карательная идея была опровергнута инстинктом жизни. Ничто в его существе не принимало смерть. Принять ее добровольно в этом состоянии и значило победить Бога. Кириллов победил. Если бы было послесмертное спасение, он бы первый нуждался в нем. Ведь от имени Бога он победил Бога.

Откровение – это акт обнаружения бытия, в котором созидается мир.
Открытие – это обнаружение реальности уже существующего мира.

Предопределено ли зачатие мира или оно акт свободной воли? Если предопределено, то целомудрие мира есть бытие вечного откровения, в котором его зачатие невозможно. Если это акт произвола, то целомудрие мира заключено в существе творения, которое или расстается с ним, или сохраняет его по желанию. Зачатие мира – акт свободной воли, а не фатума. Так что если два человека желают бросить вызов целомудрию, то целомудрие от этого не становится суемудрием, а превращается в любовь.

Чтобы выйти за пределы сна, необходимо иметь идею внешнего мира. Но если эта идея ничтожна, то и просыпаться не хочется.

Чтобы проснуться, необходимо создать мир.

Тайна созидательного процесса есть дух откровения.

Какие нелепые идеи всю жизнь сопровождают подлинность человеческого небытия. И ведь без этих идей нет существа человека. Абсолютная идея, в которой человек достигает существа Бога, есть самый непостижимый вымысел, без которого невозможна мыслящая себя жизнь. Мыслящая себя жизнь как существо Бога отличается от естественного ее состояния, которое ошибочно принимается за вещь в себе или подлинность. Неявленность в небытии подлинности завораживает своей тайной, кажется, что она скрывает в себе мудрость творения. Но она не скрывает в себе ничего, кроме разума, который в мыслящем существе сам себя и постигает. Поэтому разум считается божественным, ведь он заключает в себе идею абсолютного существа Бога.

Идея раскрывает себя непосредственно. Что это значит? Это значит, что нельзя применить какой-то метод, чтобы ее обнаружить. Она обнаруживает себя сама. Посредством спонтанной интуиции. Появляется как мысль в процессе зарождения. Ведь мысль не предшествует мысли, мысль полагается самой мыслью как ее сознание. Бытие мысли есть высшая форма существования, в которой возникает образ творения.

Если есть истина, то есть и Искуситель. И наоборот: Искуситель создал Истину и Искусство. В чем суть искушения? Это загадка, стимулирующая жизнь. Без истины не было бы ума, а была бы только дурь беспросветная, которая первоначально и была сотворена. Иначе почему пожирают друг друга твари сотворенные? Истина прибавляет ума и избавляет от дури. Так что Искуситель необходим, чтобы люди были людьми, а не тварями. Если бы человек коснулся сути искушения, он обрел бы мудрость. Мудрость скрывается в тайне бытия, а бытие есть искушение жить.

Бесформие небытия – это и есть время в его насмешке над вечностью.

Искусство есть любострастие как высшая форма целомудрия.

Все бесконечности заканчиваются смертью, а не своими пределами. Так что смешно искать границы там, где есть только жизнь.

Откровение есть первый акт искушения. Если говорить о начале, то единственным началам является откровение. С него начинается искусство и истинное заблуждение. Истина как сокровенная суть откровения, как бытие его сознания, строит мир, но этим миром не является. Мироустройство отчуждается от истины в окончании времен и возведении вечности. Поэтому он и считается вещью в себе, бессознательным оно, в котором никакой свет невозможно отличить от тьмы.

Поразительно, что из чувственного восприятия возникают идеи, которые обретают самостоятельную сущность и творят мир.

Чистый разум как идеальная способность познания построен Кантом. Избавив его от догматических представлений прошлого, он явил его во всеобъемлющей чистоте. Его разум статичен, поскольку построен на основе рассудочных представлений. Мысль не может проникнуть в него. Он сам создал себя. В его пределах происходит опыт. Доопытны лишь немногие положения, с которых этот опыт начинается. Но и они теперь стали предметами опыта. Субъект и есть этот разум. Поскольку появление разума предопределено рассудочным содержанием, он неподвижен и немыслим. Именно немыслимая чистота как субъективная видимость в своих границах выдвинула понятие вещи в себе, а мысль разума обрела трансцендентное выражение, то есть не присущее самому разуму состояние, выводящее его за его пределы, но продолжающее быть им самим. Так что разум противоречив, и от этого противоречия Кант не может избавится. Это противоречие статично, поскольку мысль и разум противоречат друг другу. Оно как некое чудачество зафиксировано в его антиномиях, которые современный ум постыдился бы излагать. Застывшая в разуме мысль Канта трудна для восприятия, поскольку принуждает его быть определенной конструкцией. Мышление же преодолевает противоречия, а не фиксирует их. Поэтому сочинения Гегеля читать легко и весело, а Канта – тягостно и досадно.

Искусство есть истинное искушение. Что такое истинное искушение? Это существенное преображение мира, удерживающее сознание бытия во времени.

Если высказывание красиво, оно правильно. Красота не терпит лжи. Ничто ложное не может быть красиво.

Красота есть подлинность творения, образ которого определяет время.

Опытное знание, из которого создается существо человека, приводит к мысли, что есть сила, которая все это создает. Есть некое условие возможности этого опыта. В реальности эта сила называется дух. Ведь она как-то проявляется в своих следствиях. Поэтому дух причина творения. Сам же дух считается вещью в себе, то есть тем, что вне всякой возможности понимания, творения или бытия. Эту вещь в себе еще называют тождеством бытия и ничто: ведь действительно, она есть как абсолютная невозможность быть. На этом основании строятся все теологические доктрины: если есть то, что не может быть, то это только Бог, то есть то, на что можно указать, но чего в этом указании никогда не может быть. Бог изначально выходит за пределы опытного знания, есть предмет и источник веры. Атрибуты, которые ему навязывает верующий разум, невозможны: Бог вне атрибутов. Они нужны для укрепления веры в виде суеверия. Теология поэтому суеверна и никогда не станет предметом научного разума.

Как тождество бытия и ничто превращается в единство бытия и ничто, понять невозможно. Ведь единство означает, что бытие и ничто изначально есть как нетождественные, отдельные, а тождество означает, что есть нечто, бытие или ничто чего отдельно определить невозможно. Это тождество поэтому Бог или вещь в себе. Но есть ли связь между Богом и вещью в себе? Эта связь возможна при условии их единства. Но Бог по определению не един ни с чем, он изначально нераздельное тождество Я с человеком или себя с духом. Поскольку дух оказывает воздействие на формирование человека, человек причастен к Богу на условиях вещи в себе или таинства. Вещь в себе как таинство и есть божественный дух.

Но как Бог или непостижимое для творения тождество создал мир, в котором ему нет места? Традиционно на это отвечается, что место нужно творению, а Бог пронизывает собой сущее. Проницая его в духовном откровении, он полагает, что отделил бытие от ничто в чем-то. Но это что-то лишь временно отличается от ничто: Бог не может изменить себе, навеки оставив ничто без бытия. Бытие, проникая во время в качестве сознания творения, ограничено замыслом, а этот замысел не выходит за пределы вещи в себе и продолжает оставаться таинством. Так что бытие лишь в течение жизни наслаждается своей свободой: его возвращение в ничто неминуемо, потому что тождество Бога не стремится стать единством. Бог не един со своим творением, он вечное тождество с собой.

Все в этом мире человеческие измышления. Поэтому вернуть им жизнь – долг философии. Ведь философия не существует там, где ничего не существует, поэтому она непредумышлена и является сутью откровения. Ее подлинность не вызывает сомнения до тех пор, пока время не начинает требовать ее преображения. Преображение философии во времени и есть искусство.

Синтетическим называется мышление, в котором философия и искусство едины. Ведь невозможно найти для искусства такой предмет, в котором оно нашло бы свое призвание, кроме философии. А философия не может обрести свой образ нигде, кроме искусства.

Философия – это не последовательность, это не процесс, это объем, который в целом виде преображается во времени. Стремление проанализировать философские понятия лишь разрастается до бесконечных пределов, поглощая саму философию и не оставляя ей шансов на выживание. Философия – это освобождение от самой себя.

Что вдохнет жизнь в безутешное безразличие? Странно, что люди на протяжении веков искали спасение своих душ. Что они спасали? Что боялись потерять? Обладая душой в полной мере, я не вижу ничего, что стоило бы в ней беречь. Нужно ли заботиться о беззаботном? Или оно с презрительным высокомерием лишь нисходит к страданию? Может ли страдать ничто? Чему в нем страдать? Как вознести душу над ним? Обретет ли она жизнь в этом вознесении или покинет ее? Как вернуть любовь, которая покинула мир? Как в красоте найти человека – эту темную бездну небытия? Как воскресить то же самое в ином? Зачем, если это то же самое жаждет избавления?

Все время состоит из душ, переплетенных между собой в индивидуальности. Оно запятнано откровением, опозорено творением, но улыбается жизнью, бессмысленной и веселой, как солнце, которое светит над миром.

Каждое утро приходится строить мир, в котором можно жить. Это и есть реальный мир, а не тот, среди вещей которого перестаешь быть. Надо присваивать вещь, чтобы, возвысившись над нею, не чувствовать себя потерянным. Но присвоение вещей – это удел неумного и недалекого человека. Мне не хочется уподобляться им. Поэтому я одинок. В первозданной чистоте, в которой сметаются границы уподоблений, дух свободы настигает меня. Это откровенное творение самобытности пронизывает существо, даруя ему радость жизни в безысходном течении времени. Но и время создается волей. Лишь бы эта воля хотела жить.

Мысль, которая требует исполнения, перестает быть мыслью. Она становится неотвратимой необходимостью.

Чтобы избежать разных точек зрения на одно и то же, надо выбрать это одно и то же без всяких точек зрения на него. Идея одного и того же должна быть ему тождественна и должна быть этим одним и тем же. Идея одного и того же отличается от точки зрения, поскольку опирается на предмет и выражает его, а не показывает свое отношение к нему. На этом заблуждении основана предвзятость, которая заменяет идею личным мнением.

Если мировая перспектива открывает свой горизонт только на протяжении жизни, то и о мире следует судить как не о чем-то, что выходит за пределы значения, а только как о том, что присуще разуму в качестве его сооружения. Разум сооружен в мировой протяженности, в перспективном обозрении. Только разум обретает себя в мировой достоверности, а за пределами мира есть только такой мир, который является продолжением его перспективы. Но ничего нельзя сказать о том, о чем хочется сказать, но что не может даже быть тем. Поэтому ориентация в отсутствующий простор запредельного мира несбыточна. Ведь бытие – это мировое достояние, а там, где нет этого бытия, нет этого там. Но чувство досады от бессилия проникнуть в неисповеданное остается. Даже если это неисповеданное обозначить как вещь в себе, ничего в этой вещи не остается, что было бы ею.

Поэтому устанавливать вещь в себе столь же необходимо, сколь и бессмысленно. Она не может быть даже в качестве того, в качестве чего не может быть. Трансцендентальная видимость эмпирического опыта в качестве лазейки для разумного проницания лишь обольщает могуществом там, где очевидно бессилие. Трансцендентализация ума приводит к попранию тех возможностей, дальше которых наступает зыбкая среда абстракции, которую все-таки приходится осваивать для деабстракционизации первоначального откровения.

В самом неисповедимом заключено противоречие. Если оно неисповедимо, то я не могу знать о том, что его нет. Но я говорю о нем так, как будто оно есть. Это тождество оно с оно, которое рассматривается как вещь в себе или неисповедимое показывает всю беспомощность разума перед великой загадкой, разрешить которую он не в силах.

Это тоска, в которую переходит скорбь, открывает ящик Пандоры. Ницше первый заглянул туда и не вернулся. В этой безумной бездне погибает Бог, а человек сходит с ума. Смерть Бога никто не постиг так, как постиг ее Ницше. Даже Хайдеггер превратил ее в риторику, обходя это безумие стороной. Бездна не там, где есть мир, а там, где мир потерял себя. Как уберечься от сводящей с ума жалости, чтобы не впасть в тоску отчаяния? Она прекрасна – эта томительная жалость. Брамс коснулся ее невыносимой красоты в третьей симфонии. Но и коварна она. Именно жалость вызывает тоску отчаяния, в которой бездна сходит с ума вместе с человеком и смертью Бога.

С чем в конце концов сталкивается художник? С безответностью мира. Искусство – это высшая форма его существования. Нет такого мира, который мог бы отвечать за пределами этой формы. Поэтому искусство – это безнадежная потеря противоположности. Мир даже не остается наедине с собой – он просто перестает отвечать. Ведь и наедине с собой он себе противоположность, отзывчивая сущность, требующая любви. В безответности он перестает быть для себя собой. Он становится или готовой сойти с ума бездной, или интерфренией божественной личности. Что такое интерфрения божественной личности? Это абсолютная противоположность мысли о невозможности противоположности в безответном мире.

Угнетенная существованием мысль стремится к избавлению. Мысль не должна существовать. Она должна пробуждать свет мирового бытия, обнаруживать себя в виде человеческого участия в замысле Бога. Ведь Бог не существует, а без всякого существования знается и мыслится.

Время – это пустота сознания, в котором я испытывает свое постоянство.
Существование – это бесконечное преображение одного и того же в едином образе.
Жизнь – это состояние личности, в котором я существует.

Если кто-то думает, что картина делается для удовольствия, он заблуждается. Удовольствия слишком мало, чтобы захотеть жить. Картина – это прямое столкновение со смертью, где смерть побеждается, а непререкаемый авторитет жизни выступает на передний план. Мир фиксируется в максимальной чистоте и прочности: ничто не может пошатнуть его, так что человек спокоен до тех пор, пока время вновь не повергает его в смятение. Смятение – это первый импульс истины, толчок для искусства. Смятение обретает форму мысли и удерживается в ней. Мысль – это удержанное смятение.

Жизнь как антибытие еще никто не постиг. Антибытие переступает ничто, потому что ничто – это еще бытие. Из антибытия раздается призыв к жизни, потому что бытие поглощает жизнь.

В антибытии Бога мир сотворен прежде своего творения. Поскольку бытие создается мышлением, а мыслится только бытие, оно не может коснуться Бога иначе, чем через идею таинства или вещи в себе. Бог здесь только указывается, но не мыслится. В теологии речь идет о бытии Бога, а не о Боге. Бог же в преодолении мышления есть антибытие.

Что такое антибытие? Это единственное определение Бога, которое он возлагает на себя.

Антибытие – это предел бытия, где еще не наступило время.

Поскольку бытие – это форма осуществленной рефлексии, его образ может принимать какое угодно выражение. Поэтому бытие многообразно: в зависимости от существенного выражения рефлексии оно принимает тот или иной вид. Поэтому же для изобразительного искусства сколько угодно материала для проявления своего мастерства. В отличие от этого мастерского искусства, которое в совокупности составляет картину мира, искусство антибытия никак не опирается на существенную рефлексию. Его изначальная голость и не откровение, и не бездна, и не обращенное к вопрошению начало. Оно неизвестно собой до такой степени, что поглощает человека целиком при попытке обнаружить себя в его пределах. Этих пределов нет, поэтому человек открыт, и эта открытость есть единственная открытость, в которой человек способен узнать себя.

Антибытие как предел абсолютного ничто не заключает в себе ни вещь в себе, ни таинство, ни отрицание ничто. Поскольку у него нет в себе, оно не плотность чего-либо, не явь или тайна самообладания. Оно обладает собой в ином, в положении отрицающей его противоположности. Я, например, есть отрицание антибытия, хотя полагаю его в себе. Поэтому если бы что-то в нем и было в себе, оно было бы не в нем, а во мне. Но я не замечаю в себе ничего, что было бы не во мне, а в нем. Поэтому в нем ничего нет в качестве его самого, а во мне есть противоположное ему оно, которое я называю своим я.

Оно как антибытие моего я и есть то необозначенное, значение чего называется истиной. Истина не обозначена и есть антибытие оно. Зачем мне представлять оно в антибытии? Чтобы ограничить бытие определенностью. Открытость бытия выносит человека из самого себя в потерянное значение. Человек становится необозначенным существом мира, в котором его личность через обретение своего я теряется в бесконечности. Бытие этого существа растворяется в ничто, а ничто выступает как бытие потерянного человека.

В абстракции антибытия выступает конкретная определенность бытия. Это бытие есть мировое я, определенность которого гарантируется абсолютной рефлексией воли, строящей свое основание в сознании. Сфера мирового созерцания становится живым временем, в котором я сохраняет свое постоянство в качестве единственного факта творения.

Антибытие созревает как человеческая личность, затерянная в неведении. Это вызов тому искусству, которое сотворило мир. Это ответ истине, которая запуталась во временах и прибегла к вечности. Это то, что не может отсутствовать в любом отношении к бытию. Это то, что не может отдалиться от себя в названии, спрятаться от себя в явлении. Это то, что не может быть вещью в себе, поскольку вещь в себе скрыта в бытии, а антибытие обнажает эту вещь в себе с той стороны, которая уходит в бездну понятия. Антибытие таит в себе мысль как приговор мышлению. Оно не воспрянет мыслью, чтобы потерять себя. Мышление требует Бога, чтобы его сущность обрела бытие. Антибытие беспотребно, оно поглощает проникающий в него мир, его бессодержательную пустоту, которая есть бытие. Антибытие – граница бытия, и в этих границах возникает Творец. Лишь антибытие позволяет Творцу быть. Оно определяет его сущность в бесконечной истине, но эта истина есть лишь видимость антибытия. Антибытие есть конец истины в небытии сущего. Ведь только в истине сущее продолжает быть, только в ней Бог творит свое воздаяние, и только без нее он засыпает навеки.

Бытие как идею самосознания следует отличать от факта бытия, который есть не что иное как пошлость мышления. Философию бытия производит обывательское мышление, которое не может представить себе чистой идеи самосознания. Оно опирается на реальность существования, то есть на факт своего присутствия в том виде, в котором его сформировало коллективное мышление. К этому коллективному мышлению оно приспосабливают труды философов, которые его игнорировали. Например, его представители сколько угодно могут рассуждать о философии Ницше, забывая, что Ницше презирал их. Или о Гегеле, который только абсолютный дух считал ценностью, что нисколько не мешает им свой умишко использовать для его интерпретации. Можно встретить сколько угодно рассуждений о Гегеле умов серых и наглых, которые присвоили себе право называться философами только на том основании, что так себя ими называют. Любой свежий ум сразу поймет, что имеет дело с мошенниками, но общественное сознание не может их распознать, поэтому находится под их влиянием. Попрание истины бытия есть удел мыслящих обывателей, которые от имени своей серости преподносят истину. Кто такой обыватель? Это человек, рассуждающий о бытии, но бытия в себе не несущий. Поэтому он может иметь только мнение о бытии. Бытие же находится вне его компетенции.

В реальности антибытие – это та сила, которая скрывает творение, стирает черты божественного откровения бытия. Бытие исчезает, а эта сила неприкасаемо остается в стороне от покинутого собой бытия. Несотворенное творение и есть сила антибытия. Бытие всегда испытывает на себе присутствие этой силы, сознавая свою избываемую во времени ложность. Антибытие – это мощь тайного присутствия сокрушающей бытие силы, от которой оно стремится уберечься во времени, но в котором вместе с ним изживает себя. Время и есть проявление силы изживания антибытия, с которой бытие проходит путь от откровения до ничто. Ничто, в котором бытие полностью ассимилируется в антибытии, есть предначальная стихия, установленная божественной волей для творения.

Бытие развивается от откровения до ничто. Это развитие называется временем. Время есть развитие бытия от откровения до ничто.

Поскольку мир, несмотря на свою однозначность, не представляет из себя ничего серьезного, он создан для опыта. Что бы в нем не было предпринято, оно никогда не кончается чем-то: мир не имеет окончания, поскольку не имеет в себе ничего, что было бы чем-то. Он неуязвим для вмешательства, и хотя человек воображает, что может погубить его, он может погубить лишь себя. Но та мировая сила, которая называется антибытие, не воспримет утрату: она еще не научилась распоряжаться тем, что отлично от нее, поскольку отлично от нее только бытие, которое самоизбывается во времени. Жизнь этого бытия в лице человека неприглядна для антибытия, а человек ощущает, что находится в его власти даже тогда, когда мыслит Бога. Ведь Бог приемлет его смерть как победу антибытия над ложью творения.

Антибытие – это сила, которая сама себя выдерживает. Она не применяется в действии, она удерживает себя в невозможности действия.

Антибытие недоступно для опыта. Поэтому Кант назвал его вещью в себе. Оно звучит в ораториях Баха. Иногда касается его Моцарт. Но в целом человеческая культура ограничивается опытом бытия. Антибытие свергает Бога не с его места в человеческом сознании, а с того момента, когда бытие завершило в нем путь своего развития. Нет бытия антибытия, поэтому нельзя ставить вопрос о том, что такое антибытие. Оно предвестник творения, несотворенная мечта Бога о превосходстве над собой, испытание его могущества бездействием.

Проблемы возникают тогда, когда на идеальные вопросы ответ пытаются получить в онтологическом статусе. То, что является содержанием мышления, не может быть предметом онтологии. В историческом контексте эта проблема решалась между Кантом и Гегелем, между метафизикой и диалектикой. Сущностная метафизика приводит к противоречиям, которые решаются идеальным мышлением. Отсюда следует, что сама метафизика есть продукт исторического мышления. Фиксированная в себе как реальность, она выпадает из сферы мышления и становится объектом научного познания.

Чистилище – это квинтэссенция мудрости, в которой жизнь принимает форму антибытия.

Когда кто-то начинает говорить о великих, мне хочется сказать: это не они великие, а вы мелочь.

Гойя пример того, как невыносимо для художника жить в безумном обществе. Обладая всеми возможностями для создания идеальной красоты, он вынужден был писать уродство и отвращение.

Разные судьбы у искусства. Одно дело создавать мир, другое – изображать уже готовый. Что значит создавать мир? Это значит неистово врываться в неизвестное. Это жизнь как творческое самоубийство, в котором не достигается ничего, кроме избавления от времени. Избавление от времени и достижение вечности – это не одно и то же. Избавленная от времени жизнь приводит к антибытию, а вечность достигается только в сознании абсолютного бытия, а не в жизни.

Безумная планета. Человекообразные черви кишат на ней. Почему так отчаянно не хочется жить? Без всякого влечения к смерти. Лицемерное смирение Европы закончилось, воинский дух воскрес в ней. Ее помыслы вновь устремлены на восток, на неосвоенную территорию земли. Мировая элита считает, что Россию захватили случайные люди, Россия должна принадлежать человечеству, а не им. У России свой путь? Но какой? В чем собственные национальные интересы противоречат мировым? Я не знаю. Я не вижу этих противоречий. Почему Россия постоянно вынуждена выступать в качестве противовеса мировой цивилизации? Я тоже не знаю. Я хочу, чтобы Россия была центром этой цивилизации. Хочу, чтобы она осталась собой, став общечеловеческой. Пока у нее не хватает на это сил. Она может только отстоять себя в борьбе против человечества. Но что из себя представляет человечество? На этот вопрос нет ответа.

Сопроникновение бытия и антибытия происходит в абстрактном реализме. Бытие как сплошное ничто концептуального хаоса обретает вид упорядоченной структуры сознания, в которой элементы взаимосвязаны творением. Что такое взаимосвязанные элементы творения? Это выдуманные структуры бытия, которые в форме антибытия обретают реальную подлинность.

Любое слово может спровоцировать мысль – достаточно лишь открыть его функциональное значение. Подобно этому слову элементарное впечатление может привести к возникновению картины. На этом принципе основан абстрактный реализм, который не повторяет сущее в изображении, а воображает интерфреническую квинтэссенцию антибытия.

Структурное мышление, которое присуще абстрактному реализму, в отличие от последовательного, пластично. Это значит, что оно работает массивными концептами, а не умозаключениями. Структура этих концептов выражает осмысленное сознание во всей полноте антибытия. Антибытие как интерфреническая квинтэссенция захватывает своим потенциальным вмешательством намеренность к самообнаружению. Самообнаружение в антибытии как интерфреническая квинтэссенция есть осознанное время существования того, что не существует.

Поскольку мышление абстрактного реализма развивается в условиях умственной летаргии или даже атрофии, то и надежд на общественный резонанс никаких. Его обнаружат случайно, как и все, что неожиданно появляется в поле зрения непредвзятых людей.

Высшая сила есть желание. Оно управляет миром. Мир управляет лишь судьбой этого желания.

Человек в мире называется реальностью. Мир в человеке называется идеей. Между идеей и реальностью нет перехода. Переход противоположностей, который утверждает диалектика, всегда революционный. Для внедрения идеи в реальность нужна революция. Идеальное осмысление реальность получает в процессе эволюции. Реальный человек, участвуя в эволюционном процессе мира, всегда готов совершить в нем революционное преобразование посредством идеи. В источнике идеи  лежит желание воли к разумному переосмыслению мира.

В Москве постоянно что-то ставят. Сейчас поставили совок для копания земли. Будут убеждать, что это произведение искусства. Мне это все равно. Для меня это очередное доказательство того, что я живу среди идиотов.

Что такое произвол? Это когда кусок дерьма выставляют на всеобщее обозрение и убеждают, что это произведение искусства.

Люди с младенчества убеждены, что существует мир, в пределах которого надо мыслить. Они стараются найти что-то новое, но постоянно сталкиваются с невозможностью объяснить старое. Они недоумевают, почему они не могут понять неизвестное? Потому что его пытаются понять посредством известных смыслов. А неизвестное и отличается от известного тем, что у него нет первоначального смысла. Его смысл должен быть открыт не посредством имеющихся знаний, а посредством использования их для нового опыта. Мысль всегда должна опережать свою сущность, чтобы найденная в этой мысли сущность стала этой мыслью. Мысль – это обретаемая сущность над обретенной. Если мышление происходит в известном мире, оно невозможно. Его мысль будет повторением уже известной сущности, так что противоречие между вопрошающей мыслью и ожидаемым ответом будет непреодолимым. Это и происходит у Хайдеггера, который мыслит в известном мире. Ни один из его вопросов не получает ответа, поскольку постоянно возвращается в основание известного мира. Получается, что в пределах известного мира вопрос вообще невозможно поставить. И с этой проблемой столкнулось мыслящее человечество.

Воля есть граница мышления. За пределами воли начинается пустомыслие. Выступает необоснованный разум, который мнит несуществующие идеи. Но если мир предварительно сотворен и мышление лишь проясняет сотворенное, то любая мнимая идея может стать существенным проявлением разума. Ведь разум не может знать, может ли стать разумной мысль, если она еще не обрела существенного выражения.

Мысль есть проявление воли быть. Полное напряжение сил мировой апперцепции производит феномен существования в мыслимой форме.

Поскольку суицидальная эйфория ведет к когнитивному коллапсу, антибытие выступает как гарантия сохранения жизни при отсутствии онтологического потенциала. Потенциал ограничен прогрессирующим смыслом, тогда как смысловое мышление топчется на месте, или сохраняя традиционные ценности, или извращая имеющиеся. В искусстве это проявляется наиболее заметно. По нему можно судить о состоянии человеческой личности в момент имманентной деградации. Антибытие обостряет апперцепцию данности до неузнаваемости. Выступающее является самой апперцепцией данности, а не чем-то, что в ней присутствует. Если под апперцепцией понимать апостериорное, опосредованное восприятие, а под перцепцией – априорное и непосредственное, то в антибытии заключен весь порядок предшествующих времен, свойственных бытию.

Укрепить позицию абстрактного реализма в квинтэссенции антибытия можно только навязчивым внедрением в нее эклектических смыслов, которые выглядели бы как трансатараксия живой материи в кощунственном преображении личного страдания.

Антибытие как когнитивная трансатараксия позволяет возводить любые символические конструкции в апперцептуальном поле. Апперцепция трансатараксического формата позволяет воображать мыслимое при невозможности применить мышление. Мыслимое становится воображаемым отсутствием того, что присутствует как это отсутствие.

Что значит антибытие? Это простор личности, которая не существует. Что значит существовать? Это значит преображать свое я во времени в качестве чего-то. Это что-то относится к оно, а не к я. Я не оно, поэтому я не существую. А если я не существую, я не могу сознавать свое бытие во времени. Во вневременном антибытии, где сознание бытия выступает как муляж вечности, открытие доминирует над свершением. В антибытии ничего не начинается, потому что логический процесс невозможен. Это чистая апперцепция законченной вечности, в которой вещь в себе исчерпана и не удерживает личность в сфере рефлексии. Открытая рефлексия ума, превращенная в квинтэссенцию неисполнимого происполнения, устанавливает сущность никогда не существующего и не будущего существовать. Антибытие этой сущности выступает узнающим себя я. Это я покрыто шрамами вечности, но, преисполненное доблести, продолжает свой путь в веках. А поскольку веков в антибытии нет, я надвечно.

Художники все ждут, что их кто-то признает. Это все из-за денег. Если признают, будут деньги. Поэтому они бьются за признание. А кто их признает? Всякая шушера. Галереи, директора банков, аукционы, коллегии экспертов… А я сам себя признаю. Спокойно говорю, что я самый лучший художник на свете. И пусть кто-нибудь мне на это возразит. Если он лучше, я признаю его лучшим. Художники братья. Они не конкурируют между собой. На них на всех одна красота.

Чтобы отважиться на четкий контур в живописи, надо иметь ясное представление о выражающей себя идее. Если ее нет, поневоле приходится довольствоваться экспрессией или, еще того хуже, художественным  неистовством как продолжением древних мистических культов, в которых это неистовство завладевало человеком.

Было время, когда я думал, что есть люди лучше меня, которые мне все объяснят и всему научат. Потом я понял, что я и есть этот человек. При всех моих недостатках, я превосходил тех, от кого чего-то ждал. Ждать было нечего. Я стал собой. Теперь говорю лишь от своего имени и только то, что хорошо знаю.

Строить позитивную философию антибытия – трудная задача. Это строительство не должно быть философией. Это индивидуальное прозрение, отрешенное от философии. Философия приводит человека к самому себе, в этом ее назначение. Индивидуальное прозрение антибытия избавляет человека от себя, то есть от того оно, которое он всегда считал собой, полагая его бытие тождественным своему сознанию. Оно – это продукт исторического развития, формирующий существо человеческой личности. Но зачем избавляться от бытия этого существа? В мышлении человек не может быть ограничен жизнью, поэтому конечное бытие невыносимо для него. Поскольку он забывает о том, что он есть, он не может ничего из себя произвести. Произведение невозможно, поэтому искусством называется не следующая за предыдущей мера совершенства, а состояние непредвиденного ожидания того, что никогда не произойдет и не станет чем-то. Эта невозможность становления является аналогом бессмертия и вечной жизни в искусственном выражении.

Антибытие – это способ бытия сознания. К антибытию не относятся такие утверждения как антибытие есть или антибытия нет. Это значило бы, что антибытие трактуется как бытие. Но и бытие сознания в антибытии исключает сознание бытия, поэтому сознание есть чистая стимуляция проведения, в котором найденное и потерянное одно и то же. Найденное потерянное – это история творения в непосредственном выражении. Потерянное найденное – это сущность сознания бытия, не существующая в антибытии. И хотя это забытое бытие выражает себя пустеющей сущностью антибытия, оно сконцентрировано лишь в бытии сознания, страдающего своей просветленностью.

Антибытие – это поток еще не свершившегося времени. Какое феноменальное выражение он примет – предвидеть невозможно. Антибытие потому и чисто, что время его не развернуто в процессе становления бытия. Это еще свернутая сущность, которая должна освободиться от себя. Освобожденная от себя сущность времени и есть антибытие. Поскольку именно в этом освобождении время обретает свою феноменальную исключительность, сущность бытия сознания устанавливает личность на этом основании. Личность, в которой я обретает сущность своего бытия, есть следствие освобождающегося от себя времени в единственном феномене трансэмпирической достоверности.

Антибытие так же проблематично, как Бог. Нельзя решить, станет ли Бог в результате мышления чем-то немыслимым, самосущим без идеи своего бытия, уходящим в себя качеством, исключающим возможность восприятия, или на грани мышления он останется чем-то мыслимым, хотя и недостижимым. Разница между потерей Бога и его недостижимостью столь велика, что не может быть ни мыслью, ни сущностью. Это относится и к антибытию: или оно теряется в бессознательном, или сохраняется в сознании как невозможность. Антибытие невозможно. Вот первое определение, которое отличает его от бытия, в котором все возможно. Ведь всевозможество и есть бытие. И только из бытия определяется невозможность антибытия. Антибытие в собственном смысле не может быть ни предельным, ни беспредельным. Оно личность без бытия. Антибытие есть человек, который не может быть, не был и еще не стал. Антибытие как потеря личности или собственности заменяется на бытие без бытия. Это бытие без бытия окончательно обозначает антибытие в его собственной невозможности.

Антибытие имеет собственную самость, отличную от определения. Поскольку присвоить ее невозможно, надо отдать ей себя, чтобы стать ею. Поскольку в бытии всегда присутствуют элементы сознания, антибытие есть чистое просвещение, бессознательное выражение осознанного бытия, раскрытие того, что в бытии называлось вещью в себе и было таинством откровения. Обнаруженное таинство – это не явление, потому что в нем ничего не является. Это самонаитие я, в котором оно обретает вопрос о себе. Это первое простирание после сокрушения бытия. Это неотчужденная от себя в ином сотворенность как само это иное в отказе от бытия.

Поскольку антибытие можно рассматривать только в пределах невозможности, следует рассмотреть то, что его в этих пределах рассматривает. А это я. Я рассматриваю антибытие в пределах его невозможности. А поскольку я бытие, то антибытие есть бытие моего я. В лице моего я антибытие обретает содержание и бытие. Так что я в антибытии тождественно я в бытии. Антибытие как очищенное от бытия я есть я этой чистоты. Чистое я антибытия есть бытие этой чистоты. Так устанавливается приоритет идеи я над содержанием бытия. В антибытии бытие я бессодержательно, поскольку я чистая идея бытия. Но эта бессодержательность антиибытия заключает в себе все содержание бытия в качестве я. Ведь я не могу быть чем-то иным, чем то, чем оно стало в процессе эволюционного развития своей идеи. Поэтому антибытие лишь новое условие возможности существования я. Отныне я не подвержено бытию, а его бытие очищается в антибытии. Бытие я антибытия тождественно антибытию бытия я.

Конечно, красота «Афинской школы» Рафаэля и современная красота ничего общего не имеют. Современная красота – это преодоленное отвращение, это триумф пораженной мысли, пафос воли, преодолевшей отчаяние. Красота «Афинской школы» обусловлена чистотой бытия, светлым духом веры в совершенство мира, в вечность и незыблемость замысла творения. Между ними пропасть веков, судьба человечества, ввергнутого в борьбу за существование, ничтожная и гордая; труд созидания, сомнение и надежда. Титановый век сковал время, сверхчеловеческой болью отозвался на призыв покинуть бытие. Чтобы в антибытии сохранить от вечной гибели насущное. Антибытие есть освобожденное от бытия насущее.

Антибытие или освобожденное от бытия насущее как квинтэссенция интерфрении есть продолжение чего-то и в то же время начало ничего. Оно не может продолжиться и не может начаться. Оно бытие антибытия. Непостижимым образом противоположности перевоплощаются: то, что было одним, становится в другом тем же самым. Сущность постоянна и этот принцип перехода выражает постоянство сущности. Постоянная или непреодолимая сущность есть бытие как невозможность антибытия. В антибытии устанавливается невозможность становления и это ставшее невозможностью становление есть существенное бытие. Существенность его заключается в интерфренической квинтэссенции или в перспективе без перспективы. Квинтэссенция есть бесперспективная перспектива, ее интерфреническая протяженность устанавливает отсутствующее становление как притязание личности на свершившееся в ней творение. Сотворенная в этой интерфренической квинтэссенции личность может обладать собой настолько, насколько осознанное мышление может опознать дух вечности.

Непорочная квинтэссенция или антибытие есть личность, в которую проникло сознание бытия. Поскольку это сознание имеет интерфреническую природу, обозначенная личность как установленное я и есть то непорочное зачатие, легенда о котором сотворила миф. Я как природа непорочного зачатия выражается в символе Христа. Интерфренический способ самовозбуждения квинтэссенции произвел личность, которая стала символом человека. Поскольку квинтэссенция божественна, ее личность человечна. В лице божественной квинтэссенции родился человек, осознавший в духе приближения к Богу свое Я.

Интерфрению следует понимать как обобщенный ум. Он не общий, и не индивидуальный, а именно обобщенный. Что это значит? Это значит, что квинтэссенция состоит из бесконечного множества самозарождений, потенциальных я, обладающих общим разумом в индивидуальном исполнении.

По сути, в пределах абстрактного реализма я совершил самоубийство. Настигшее антибытие спровоцировало желание послесмертной жизни. В результате появилась антисофия, в которой я возник без всякого образа. Ведь расцветает дух пространственной экзальтации в необязанном быть. И без всякого бытия прекрасно то, что без меня я есть. Нелепое тождество с собой, принуждающее к действию, оставляется природе бытия, которая постоянно прячется во времени, чтобы исчезнуть в позорном сиянии своей наготы.

Мир как антисофический мираж все еще глумится над моей несуществующей жизнью. А мне он нравится даже в таком отверженном состоянии. Пусть будет всегда. Мне хорошо от этой мысли.

Теперь антисофию предстоит возвести до воскресения. Бытие утрачено, мир впал в бездну и уже не сотворен и не предполагает творение. Что же будет? Откуда возникает этот вопрос? В соответствии с уподоблением земной истории божественной должно сбыться воскресение. Антисофия проходит тот путь, который прошел Бог, творя мир. Но как она, отталкиваясь от пренебрежения к человечеству, может достичь божественного? Ведь только воскресший постигает Бога, а не воскресающий. Антисофия должна повторить путь воскрешения, и будет любопытно посмотреть, как она это сделает.

Антисофическая мистерия, которая и должна стать путем к воскрешению, преображает интерфреническую транспринадлежность в свойство личности, в которой вырисовывается будущий созданный создатель.

В антибытии повторяется самоубийство и смерть Бога Ницше. В отличие от него я остался жив. У меня сохранилось актуальное понятие метафизики. С ее точки зрения самоубийство Ницше – иррациональная философия. На самом деле это антисофия. После признания факта метафизического самоубийства я должен сделать то, что оказалось не по силам Хайдеггеру. Возвращение метафизики и есть антисофическое воскресение. Герои Достоевского решают проблему богопреодоления: Кириллов убивает себя, Раскольников – другого. В первом случае Бог преодолевается в Боге, во втором – вне Бога. Ницше преодолевает Бога в метафизическом поле. Но и здесь он ближе к Кириллову, поскольку, оставляя сверхчеловека бездеятельным, губит себя. Человек может распоряжаться только своей жизнью в бунте против нее. По этому пути пошел Ницше, дав сверхчеловеку убить себя. Но этим он дал право сверхчеловеку убивать других. Убийство человека сверхчеловеком, первой жертвой которого стал сам Ницше, стало идеологией фашизма. Власть сверхчеловека над человеком обусловлена торжеством антисофии над метафизикой. Хайдеггер четко осознал необходимость возвращения метафизики. Его вопрошающий дух застыл в скованном самоубийством времени. Абстрактный реализм в процессе преодоления самоубийства достигает антисофического воскрешения.

Время есть внутреннее ощущение бытия. Если кто-то хочет заменить его внешней соразмерностью событий, он говорит не о времени, а о процессе. Человечество должно признать, что со времен Ницше в нем исчезла философия. Ее не будет, как не будет и традиционного искусства. Будут лишь рецидивы, напоминающие о былой метафизике. Человек, утратив существо, стал организмом общественного миропорядка. Совершив сдвиг в сверхчеловеческое антибытие, он остался человеком.

Конечно, встроенная в онтологический фундамент личность навсегда останется реликтом истории, метафизической достоверностью бытия. Антисофия не принимает ее во внимание, поскольку воскрешение не знает своих пределов. Оно лишь возникает в антибытии собственного бытия. Это возрождающееся бытие и есть будущая метафизика. Ее фундамент находится не в истории, а в духе еще не наступивших времен.

Антисофия прежде всего выступает против трупософии бытия. Жизнь как вечный труп должна или непрерывно разлагаться, порождая все менее разложимые формы вплоть до атомных субстанций, или должна преображать эту трупную материю в одухотворенное существо, которое называется Бог и человек. Трупософия незаменима для очищения жизни от бытия. Антисофия возрождает интерструкцию этого бытия в подлинном выражении личности.

Абсурд – это лишенная красоты логика. Логична только красота.

Красота автономна. Она принадлежит индивидуальному духу. А поскольку всеобщего духа нет, то нет и всеобщей красоты. Но есть абсолютный дух. Он принадлежит искусству. Индивидуальный дух не принадлежит искусству. Искусство принадлежит ему. Поэтому абсолютный дух есть идеальное выражение индивидуального.

Человек оказывается в антибытии не потому, что нет бытия, а потому что он попрощался с человеческой породой. Исполнить своим человечеством сверхчеловеческое антибытие – вот задача человека. В лице художника он делает первый шаг в этом направлении. Искусство безответно. Его никто не ждет. Оно ни к чему не стремится. Оно лишь зарождает новую бездаль, в которой, наконец-то, наступает отдых предельного восхищения жизнью.

Реальностью я называю присутствие моего тела в этом мире. Эта реальность формировалась независимо от меня в течение длительного времени. Я всего лишь ее обладатель. Да еще при этом должен идентифицировать ее со своим я.
Идеальностью я называю духовное произведения я в масштабе мирового времени. Под мировым временем я понимаю способность существования идеи в сознании моего бытия. Между реальностью и идеальностью только разумная корреляция: идеальные феномены я соотношу с реальными причинами. Познанием называется установление причинно-феноменальной связи в реально-идеальном сосуществовании.

Детонация бытия, которую можно рассматривать как коллапс времени, и есть то мучительное состояние, бесконечный вакуум которого разрывается ничем.

Мир рушится вместе со мной. Вместе со мной он и воспрянет.

Именно в антибытии окончательно осознается, что жизнь – это не культурное достояние, а паразитизм высших форм на низших. Бытие вопреки жизни утверждает культуру, в которой главной ценностью является творение, а не власть, вытекающая из животного инстинкта доминирования. Бог как кульминация культурного торжества и как выражение абсолютного бытия – антагонист природы. Природа – это плесень, которая возникла на питательной среде и превратилась в жизнь. Антибытие – это человек, лишенный природы. Природа ненасытна, ее жизнь присваивает человека бытия. Человек только в бытии человек, в жизни он эта плесень на питательной среде. Антибытие – это человек без жизни, без плесени, без природы.

Для оправдания своей жизни люди придумали невероятно оптимистическую фантазию о преемственности поколений. Плоды их деятельности являются основанием для продолжения жизни. Конечная цель этого самобахвальства – Бог, к которому стремится все живое и ради которого терпит свою участь. Но что это за фантазия быть промежуточным звеном в неясном процессе, начала и конца которого не видно? Пока я верю в то, что все на свете правильно, что так, как есть, и должно быть, я еще смиряюсь с непоправимым, которое именуется творением. Но тогда встает вопрос о смысле и цели его. О истине. Вот так и попался человек в ловушку бытия. Чтобы сгинуть с той же загадкой, с какой и появился. Жизнь бессознательный процесс, и бытие лишь способ осознанного приятия ее. Бытие есть способ осознанного приятия бессознательной жизни.

Удивительно не то, что мир сознается, а то, что он достиг состояния бытия в этом сознании. Мировой материал мог бы и не быть, мир без бытия был бы тем же самым миром. Он никогда не стал бы целым в бытии, его части не обрели бы единую форму. Но именно в бытии они обрели ее. Бытие – это форма мира, в которой он существует. Существование применимо только к целому, в частях мир не существует, поэтому только в бытии он начал существовать. Когда я говорю о существовании, я имею в виду бытие целого мира, длящегося во времени. Впервые появляется время в мировом существовании. С этого момента можно сказать, что мир сотворен. Это и есть предмифологическое творение мира. Мир ограничен в бытии, бытие его единственная форма, поэтому мир един. Существование мирового бытия во времени больше, чем мир бытия. Традиционно оно называется Богом. Бог есть существование бытия мира во времени.

Мир существует и бытие мира существует – это два разных понятия. Мир существует только в бытии, существование есть способ бытия мира во времени. В выражении мир существует нет бытия, поэтому нет и существования. Можно приписать ему бессознательное бытие, но у такого бытия не будет времени, оно будет вневременным постоянством, которое путают с вечностью. Во вневременном постоянстве нечему существовать, поэтому существующий мир не существует. Это предсуществующее состояние мира, в отличие от существующего во времени бытия Бога, определяется в терминах ничто: вещь в себе, материя, оно. Но поскольку эти понятия не имеют бытия, интерпретировать их можно как угодно. Произвольная интерпретация придает им многозначность, поэтому они и впредь будут использоваться в соответствии с их назначением.

Странным образом антибытие напоминает состояние мира, предшествующего бытию и предрасположенного к творению. И то, и другое не существует. Из одного происходит бытие, фиксируясь в нем в единое и целое. Другое сохраняет бытие в себе как активную субстанцию. Бытие в себе в антибытии достигает статуса вечного присутствия: ведь в нем свершился Бог как осознанный Творец, закрепивший свое существование в существе времени. В существе времени выступил Бог как предначало антибытия. Предначало антибытия – это то, что делает его действительным в невозможности. Его действительность заключается не в процессе, а в соположении форм, вовлекаемых собой в себя. Формальное соположение и есть квинтэссенция интерфрении, в которой личность захватывает то, что в захвате ее стало ею.

Вопрос ставится так: мир достиг своего бытия в сознании или сознание лишь отражает бытие мира? Бытие есть выражение мировой сущности, достигшей целостности и единства, или этой мировой сущностью является бесформенное сознание, нуждающееся в бытии мира для существования во времени? Это мнимое противоречие. Ведь мир достиг своего бытия в сознании в качестве бытия своей существенной формы. Сознание и есть выражение этой существенной формы, в которой она зафиксировала бытие мирового единства. В сознании бытие мира распадается на рефлексию предшествующих форме соединений, из которых в форме образуется бытие как реформированное сознание сущности. Что такое сущность? Это предшествующая формообразованию реформация сознания. Реформация бытия в сознании есть сущность. Реформированная в сознании сущность наполняет бытие объективной видимостью, предметным содержанием, в котором бытие сознания есть завершение и начало мирообразования.

Сознание бытия, в котором реформируется мировая сущность, и есть антибытие как позитивное отношение к устоявшемуся миропорядку. Антибытие – это область формального освобождения от сознания бытия мира. Это область личной свободы, в которую не проникает сущность мира, ограниченная сознанием своего бытия. Это чистая форма миропорядка, в котором сознание бытия существует не как реформация, а как подлинная связь созерцаний рефлексивного целеустремления. Рефлексивная деятельность устанавливает целеполагание в предшествующей форме сущности, которая лишь в бытии получает осмысление.

Поскольку бытие предопределено существенным откровением в форме, познание этой предопределенности есть закономерность разума. Разум есть закономерное возникновение предопределенности в сознании.

Бытие, выступившее из мировой сущности как ее самоявление, стоит перед угрозой смерти. Смерть есть вечное возвращение в вечность как необнаруженную форму. Обогнув бытие, смерть возвращает в исходное отсутствие существования мира во времени. В вечном нет времени, оно не длится в существовании, оно разъединение мира до уходящей в себя антиквинтэссенции небытия. Небытие – это бесконечный процесс самоизбывания сущности. В небытии сущность безвозвратно покидает мир. Обессуществленный мир называется бездной. Бездна есть высочайшее напряжение небытия, раскованный элемент сущности, в котором невозможно воображение. В бездне возникает антибытие, поскольку только в нем угасает мир. В бездне антибытия мир теряет свою сущность, не в силах обрести себя в новом сознании бытия.

Антибытие есть субъект в беспредметности жизненного пространства. Для чего необходимо исследование реальных сущностей? Для организации из них внешнего для субъекта мира, объективной реальности. В объективной реальности объективное я человека еще не сам человек. Здесь он еще не найден, его бытие носит внешний характер, он пребывает вне себя. В таком качестве он становится действительным выражением реальности, ее исполнителем. Субъект освобождает жизненное пространство от реальных предметов, его личное пространство есть антибытие, то есть то, что выражает не сущность реального предмета, не существо объективной реальности, а собственное право личности на свободу от бытия. Эта освобожденная от бытия личность и есть антибытие жизненного пространства субъекта. Субъект впервые появляется в антибытии как бесформенное состояние личности, как ее дух. Дух имеет субъективное выражение в своем основании, субъект есть дух, опровергающий бытие.

Антибытие как свобода от бытия есть дух. Свободный дух выступает как протагонист личности. Свобода от бытия или антибытие субъекта есть окруженное внешностью проникновение. Это проникновенное качество духа было, кстати, так или иначе использовано для объяснения непорочного зачатия. Субъективный дух подвержен восприятию свободного проникновения, которое заключается в расположении внешних границ на горизонте сознания этой свободы.

В антибытии стало понятно, что субъект – это пространство духа. Реальность его заключается в форме покинутого им бытия, во внешнем образе, отражающем его дух. Духовный образ в реальности бытия вне субъекта, субъект не выражен в образе, он есть дух постоянства в собственном значении. Значением субъекта является его личность, которая дана ему в духовном выражении. Духовное выражение личности есть жизненное пространство субъекта, в котором он располагается в соответствии со своей свободой.

Субъективный дух есть свободная деформация мировой сущности. Поскольку форма есть бытие мировой сущности, субъективный дух преодолевает метафизику. Бытие деформированного мира невозможно. Эта невозможность и есть антибытие, которое было определено как невозможность. Из этого следует метафизическая невозможность субъективного духа. Дух не может ни быть, ни существовать. Его свобода заключается в субъективной реформации бытия. Сверх формы в духе устанавливается мысль. Мысль абсолютно самостоятельна, поскольку не может иметь основания в метафизике. Хотя и считается, что она возникает в существенном отношении, в ней нет никакой сущности, кроме собственной свободы. Поэтому мысль есть воля к свободе. Осмысленная свобода реформирует существенное бытие в субъективном духе, создавая образ мира, приемлемый для свободы.

Само понятие антибытия требует отказа от формализованных в бытии сущностей. Но они возвращаются в качестве живых интенций. Действительность существования заменяется побуждением к жизнеучастию. Процесс жизни, который пронизывает субъективный дух, увлекает его от одного прекрасного ощущения к другому. Жизнеощущение как красота субъективного духа пронизывает мир природного явления до самых глубин его естества. Одухотворенная природа выступает в своих прекрасных и глубоких формах как счастливое мгновение жизни.