Дед Михалыч и кот Кагор. Ограбление века

У  нас в деревне дед Михалыч живёт, так вечно что-нибудь да отчудит. Раз как-то приехал к нему сын Григорий, ну, навестить  родителя и привёз ему в подарок литровую бутылку джина. Смеялся ещё и приговаривал, мол, вот батя, жизнь прижмёт, откупоришь пузырь, а там джин живёт и что не потребуешь от него,  всё как есть предоставит и то немедленно. Гриша шутил, но у Михалыча с юмором отношения были не простые, а правильнее сказать их не было вообще. Поставил он бутыль на видное место, чтобы показывать всем какой у него сын крутой, каки,отца своего почитает, что ничего не жалеет, даже заморского алкоголического напитка по имени Джин. Кто такой джин  Михалыч знал не понаслышке, а из фильма волшебная лампа Алладина. Тут следует заметить что все четыре фильма, увиденных Михалычем в разное время своей жизни в кинотеатре райцентра, он принимал за чистую монету, то есть как жизненный факт. Но об этом позже.
 Понятное дело, что с сыном они джин не пили, потому самогона хоть залейся. Через три дня Гриша с горем пополам уехал, но по тому как Михалыч продолжил бухать в одного, невооруженным глазом было видно, что  в ближайшем обозримом будущем выход из запоя в его планы  не входил. День этак на седьмой его мутный взгляд нащупал заморский презент родной кровинушки и  он  его вскрыл...
Первый  стакан не прижился. Второй, Михалыч пропихнул в глотку с помошью окрошки, третий капитулировал почти без боя, четвёртый пролетел как в дом родной.  От пятого он плеснул в миску коту Кагору,  который  практически с детства сделался алкашом, а с годами допился до приступов кошачей белочки. Во время наваждений кот подпрыгивал на месте, неистово орал и прятался от мышей на печи. По утрам его колошматило не слабее Михалыча. И он ни на шаг не отставая от хозяина,  бежал за опохмелкой к матёрой самогонщице Степаниде, матюкая запойную свою жизнь, а заодно и Михалыча, на своём кошачьем языке.
- Вылазь, сука! –  по праву хозяина бутылки, требовал Михалыч появления пред свои опухшие очи джина и даже тёр пустой пузырь засаленным рукавом фуфайки.
Пусть и с осторожностью, но можно предположить что джина звали не Сукой, а как-то иначе. Не то обида его обуяла, не то разленился окончательно, но появляться пред очи властелина бутылки он не спешил. Михалыч, в свою очередь, тоже отступать не намеревался и предъявлял характер.
- Ща вот пузырь об подоконник расх..рю и останешься ты без хаты, гнида деревянная! Вот так вот. Был джином, стал бомжарой, понял! Давай вылазь, хорош куражиться! Мне сынок мой  рОдный прямо сказал, хучь что захочу, всё добудешь для меня. Потому иди сюда раб пузыря! И немедля отправляйся на задание! И чтоб через минуту накрыл мне поляну с ведром водяры и огнетушителем кагора для Кагора! Понял! Редиску, падла, не забудь и икру чёрную. Всё! Выпол-нять!!!
Михалыч и Кагор по очереди чихнули и, уставились на горлышка бутылки из под джина. Здесь следует отметить, что руские народные галлюцинации или иначе белочкины проказы  всегда навещали Михалыча и  кота Кагора одновременно, поэтому в следующую после чихов  секунду оба они уставились на печку. Сверху печи на них смотрел джин.
- О как! Нарисовался сволочуга! Ага! Ну, давай приветствуй начальство-то новое! Правильно я говорю, Кагор?
Кот завороженно смотрел в сторону печи и издавал враждебное урчание, прижав уши назад.
 Ну, так я жду! Чего вылупился, фофан, я тебе не тёп мадель!
 Оссссссссссссссссалам алейкум, эфенди!!! – прогремел басом джин.-
Михалыч громко шмыгнул носом, а Кагор со всех лап сиганул под кровать.
- От же ж, мля, турок не русский, а! Хуля ты орёшь, будто у тебя сто грамм отобрали! Тут тебе не Кара-Кум, кактус тебе в штаны.  Ты чего это сразу команды не выполняешь? Я тебе хто, властилин или жопа?!
- Слушаюсь и повинуюсь, о Непревзойдённый!
- Что за обращение, долбоклюв ты полупрозрачный. Называй меня просто и без затей, Ваше Высокоблагородие царь!
- Повинуюсь, Ваше высокоблагородие царь.
- От оно так – то уважительней будет. Молодец!
- Приказывай, о Ваше высокоблагородие царь.
- Короче, ты видишь у Величества трубы горят, - Михалыч посмотрел в сторону кровати, - Да и у графа, у Кагора такая же фигня. Так что, давай накрывай срочно поляну, бухла море и закусь. Про редиску и чёрную икру не забудь. Баста. Валяй, накрывай.
- О, луноликое Ваше высокоблагородие царь, выполнить это не в моей власти.
- Так, я не понял, чего ты сейчас тут вякнул. Это как понимать, неславянская твоя душа? На хрена тогда нужны джины, если они не могут водки подогнать своему властелину, а? Ну-ка отвечай, контра басурманская. Ты что басмач, смерти моей хочешь?!!! Вот! Век живи – век учись, дураком помрёшь! Ублажил сынок, нечего сказать! Так я и думал, нае, эх, обма, тьфу, кинул немощного, старого отца, контрацептив безответственный.
По небритой серой щеке Михалыча пробежала скупая слеза, - И что же ты можешь, нехристь джиновская?
- Я могу, Ваше высокоблагородие царь, прыгать по деревьям, собирать грибы, бегать в колесе и потрошить шишки.
- Это всё? – отрешённо. Тихим голосом просипел Михалыч.
- Обучаю грабительскому ремеслу.
- Так, ежели ты, христопродавец, моментально не организуешь похметологический набор жентельмена,  я тебя гада коромыслом забью, понял!!
- Слушаюсь и повинуюсь, солнцеподобный Ваше высокоблагородие царь. Слушайте и делайте всё в точности как я скажу.
 
... Всем, мать вашу, на пол, хлебала вниз, хапуги за голову, это, б...., ограбление века!!! Всю водку, портвейн и пиво в мешок, мухой!!!
На пороге сельмага стояло нечто босое, одетое в зимний тулуп, перепоясанный бельевой верёвкой, с топором в одной руке и с пустым мешком из под картошки в другой. На голову была нантянута одна половина чёрных дамских калготок
Вторая половина скрывала под собой что-то, что находилось на плече грабителя и имело нервно подрагивающий пушистый хвост.
Бабы выкатили очумевшие глаза и приоткрыли рты. Бабушка Пелагея крестилась, в попытке отвести Судный день до момента пока она подоит свою козу Дусю. И только продавщица Маришка, подбоченив свою десятипудовую плоть и,  гордо выпятив на встречу опасности свои лёгкие десятого размера, хохотнула, смачно сплюнула тётке Матрёне в лукошко с продуктами и, прищурила глаза.
- Ты чё, Михалыч, ох... окончательно и без права на реабелитацию?!
А я думаю, это ж какой засранец у меня калготки сп....., да ещё и верёвку срезал? Вот басота грёбанная! Нет, бабы, вы видели блудило допившееся ,а?!!!
- Это, б...., ограбление!!! Всех порубаю, как есть!, - уже как-то нерешительно просипел грабитель.
Маришка ещё раз сплюнула  в Матрёнино лукошко и оскалилась.
- Это кого ты, стручок прокисший, б....ю обозвал? Ты ко мне в хату по ночам шастал?! Ты на мне кочарыжкой своей размахивал?! 
Десять лет тому уже,  единственный раз попробывал в дом ко мне ночью залезть, так в курятник провалился. А хвалился-то, мол, да я, да я тебя три дня из хаты не выпущу! Бабы, помните, это ж я его три дня не выпускала со двора, пока этот половой террорист курятник востанавливал, а заодно и крышу на доме залатал на осень. Ой, Господи, да и то хорошо.
Маришка достала из под прилавка початую бутылку портвейна, стакан и блюдце. Наполнив до краёв стакан и, плеснув грамм двадцать в блюдце, она  не сильно зло усмехнулась и поманила разбойников пальцев.
- Хорош хернёй маяться, себя не жалко, Кагора пожалей, задохнётся горемыка. Давайте поправляйтесь и шкандыбайте восвояси, пока участковый лечится не приехал на своём драндулете.
Михалыч опустил на пол топор, стянул с себя и с Кагора калготки, подошёл к прилавку и молча, обхватив двумя руками полный стакан, нет не выпил, а практически закинул его содержимое себе в глотку. Примерно минуту он, покачиваясь вперёд-назад, стоял с закрытыми глазами. Коту Кагору хватило этого времени чтобы вылакать свою порцию барматухи из блюдца и, мурлыкая, впасть в нирвану. Ещё через минуту они трусили в сторону дома с недопитой бутылкой, презентованной им  Маришей от душевной доброты...