Хорошая и плохая новость

Она стояла у окна, сжимая в руках чашку кофе, будто это был спасательный круг в бурном море совести. За окном — серое ноябрьское утро, такое же нерешительное, как и она сама. В квартире пахло корицей, свежими булочками и лёгким страхом — тем самым, что появляется, когда ты понимаешь: жизнь только что переключила передачу с «спокойной прогулки» на «аварийную ситуацию».

— Милый, — начала она, не оборачиваясь, — у меня две новости. Хорошая и плохая.

Я оторвался от газеты. С тех пор как мы переехали в этот дом, я всё ещё не привык к её голосу по утрам — он звучал слишком серьёзно для девушки, которая вчера вечером танцевала на кухне под старую песню Бритни Спирс.

— С какой начать? — спросила она, наконец повернувшись. В глазах — смесь раскаяния, решимости и странного облегчения, будто она уже выдохнула всё напряжение в одну фразу.

— Давай с плохой, — сказал я, хотя интуиция шептала: «Беги. Прямо сейчас. Пока не поздно».

Она сделала паузу. Глоток кофе. Вздох.

— Я разбила твою БМВ.

Слово «разбила» повисло в воздухе, как осколок стекла — острый, блестящий, опасный. Я моргнул. Потом ещё раз. Машина стояла в гараже. Запертая. С ключами в сейфе. Как…?

— Ты… как?

— Ну… — она запнулась, — я хотела просто прокатиться. Утром. Чтобы развеяться. А потом… этот фургон с логотипом «Свежие овощи» вылетел из переулка, как сумасшедший. Я попыталась увернуться… и въехала в столб. Точнее, в рекламный щит. Точнее… в дерево. Ладно, в общем, машина теперь больше похожа на современное искусство.

Я молчал. Не потому что злился. А потому что пытался представить, как моя любимая БМВ — та самая, за которую я три года откладывал каждую копейку, ту, что я мыл каждое воскресенье, как ребёнка, — превращается в «современное искусство».

— И… хорошая новость? — наконец выдавил я.

Она улыбнулась. Та самая улыбка, из-за которой я когда-то забыл своё имя. Та, что заставляла меня прощать ей всё — от опозданий до того, что она клала мои носки в морозилку «для эксперимента».

— Я больше так не буду.

— Больше не будешь… что? — уточнил я, чувствуя, как надежда робко стучится в дверь моего сердца.

— Больше не буду водить твою машину без разрешения.

— А вообще водить?

— О, милый, — она подошла ближе, поставила чашку на стол и обняла меня за шею, — я вообще больше не буду водить. Ни чью. Никогда. Обещаю. Куплю себе велосипед. Или собаку. Или велосипедную собаку.

Я рассмеялся. Потому что что ещё оставалось делать? Плакать? Злиться? Но ведь она стояла передо мной — живая, целая, с кофе на губах и виноватым взглядом, который говорил: «Прости, но я всё равно тебя люблю больше, чем твою машину».

А БМВ… ну, БМВ можно починить. Или продать на запчасти. А вот такие моменты — нет.

— Ладно, — сказал я, обнимая её. — Но в следующий раз, если захочешь «развеяться», просто скажи. Мы вместе поедем. На автобусе. Или на велосипедной собаке.

Она засмеялась, и в этом смехе было всё — и раскаяние, и облегчение, и тихая радость от того, что даже самые плохие новости могут иметь хорошую концовку.

Главное — чтобы хорошие новости всегда были честными.

А плохие — не слишком дорогими.