Мажорный патриотизм

На экране, из темноты, проявляется российский ресторан начала XX века. Мундиры, дамские платья, большие дамские шляпы. Обрывки разговоров, пьяные оклики, смех, звон бокалов, грохот стульев. Между столиков снуют половые в длинных белых рубахах, перепоясанные веревкой с кисточками. Иногда доносится звук открывающихся дверей – при этом в душную и угарную обстановку, словно свежий ветер, вливаются звуки уличной суеты. Двери закрываются и опять устанавливается чад, теснота и табачный дым под потолком. Внизу экрана, слева, появляется надпись, на пять секунд:

«1920 год. Осень. Крым.»

Над всей этой мельтешащей суматохой плачет скрипка. В центе экрана, на небольшой сцене, с задранными по бокам портьерами, маленький оркестр. За спиной солиста: скрипка, гитара, аккордеон, труба и контрабас. Справа под сценой стоит фортепиано. Все музыканты во фраках. Лица с выраженными чертами тех, кого сорок лет водили по пустыне. Впереди, перед оркестром, стоит высокий и худой солист. Тоже во фраке. Ноги в классической 3-й позиции, руки сцеплены ниже живота, голова повернута немного в профиль и картинно задрана. Кудрявые волосы напомажены, высокие брови печально вздёрнуты, кругленькие глазки прикрыты, худое вытянутое лицо с большим носом, с горбинкой, немного выдаётся вперёд. Подбородок маленький и острый, плавно переходящий в шею с массивным кадыком. Над тонкими губами небольшого рта тонкие усики. Во всём своем виде имеет нечто индюшачье.

               Четвё-ортые сутки-и пыла-ают стани-ицы-ы,

Запел солист, при этом его массивный кадык задвигался вверх-вниз над воротничком с бабочкой и трепетал при высоких нотах.

               Потеет дождя-ями донска-ая земля-а...

За одним из столиков сидят двое западных интервентов – один в форме французской армии, другой – английской. К их столику подходят два казачьих офицера.
– Господа! – произносит один из русских офицеров, обращаясь к иностранцам – Позвольте представиться.

               Не па-адайте ду-ухом, пору-учик Голи-ицын,

– Подъесаул Демьянский. А мой спутник – хорунжий Воронцов. Разрешите присоединиться к вашему уважаемому обществу?

               Корне-ет Оболе-енский, нале-ейте вина-а!

– Та, канешно, будьте добры, – произносит англичанин, встав со стула и указывая на свободные места напротив – Пресашивайтесь.

               Не па-адайте ду-ухом, пору-учик Голи-ицын,

– Майёор Стивен Моубрэй к вашей услуга. А мой француский друг звать Капитан Джулъен Бюжё. Прощу, как этто гаворицо, льюбить и жаловайть.
Жюльен, вскочил и, щёлкнув каблуками, как оловянный солдатик, поклонился:
– К ващим услугом!

               Корне-ет Оболе-енский, нале-ейте вина-а!

Офицеры усаживаются за стол. В это время за одним из столиков происходит потасовка.
– Оставьте меня! – раздаётся женский крик и мокрый звук звонкой пощёчины.
Певец на сцене, обводя рукой абстрактный горизонт:

               …А где-е-то лишь ря-ядом проно-осятся тройки-и,

Дама за одним из столиков вырывается из объятий навалившегося на неё пьяного мужчины, по виду чиновника. Мужчина хватает её за платье, сладострастно посмеиваясь.

               Увы, - не поня-ять нам зага-адочных ле-ет...

– На помощь! – визжит дама, пытаясь вырваться от цепляющегося за неё насильника – Анатоль! Где ты!

               …Не падайте духом, пору-учик Голи-и-цын,…

Подбежавший Анатоль хватает дебошира за плечи, вытаскивает из-за стола. Дебошир пьяно лепечет: «Как вы смеете! Уберите свои вонючие руки!». Анатоль хватает заплетающегося пьянчугу за грудки и с силой отталкивает от себя, прямо на соседний столик. Тот падает на стол, разнося всё вокруг, с криком: «Стреляться! Стреляться!».

               …Корне-ет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!...

Сидевшие за злополучным столиком люди повскакивали со своих мест. Грохот падающих стульев. Дебошир пытается подняться со стола, но Анатоль запрыгивает на него сверху и начинает с размаху молотить его по морде, кулаки так и сыплют сухими шлёпающими ударами.

               …Не падайте духом, пору-учик Голи-и-цын,…

Сидевшие до этого за столом мужчины хватают Анатоля и оттаскивают его от обидчика. Избитый дебошир орёт во всё горло: «Дуэль! Стреляться!».

               …Корнет Оболе-енский, налейте вина-а-а!...

Анатоль освобождается из рук мужчин, поправляет мундир, суёт руку в карман, достаёт кожаную перчатку и кидает её в избитую, искровавленную рожу дебошира.
– На! – зло произносит Анатоль. – Хочешь, чтобы я тебя пристрелил, пьяная скотина, так тому и быть.
– Господа! – просяще закричал половой, – пожалуйста, только не здесь! На улице, будьте любезны! На улице!
Оркестр играет проигрыш между куплетами. Скрипка тонко выводит мелодию, аккордеон плавно её сопровождает. Певец созерцает внутренним взором песню, не замечая происходящего.
Анатоль двинулся к двери, доставая на ходу пистолет из кобуры на поясе, проверяет и осматривает его. За ним движутся двое мужчин – те самые что до этого сидели за столиком, а потом оттаскивали его от обидчика.
– Будьте моим секундантом? – обращается Анатоль к одному из мужчин.
– Почту за честь.
Половой, придерживая дебошира под плечо, ведёт его к выходу:
– У вас, сударь, хоть пистолетик-то есть-с? – спрашивает половой.
– Не-нет… – пьяно прошамкал дебошир и икнул: «ик!».
– Как же вы стреляться-то будете-с? – удивляется половой, скрываясь за кадром. Вослед за мужчинами проследовали пришедшие с ними дамы.

               …Мелька-ают Арбатом знако-омые ли-ица,…

Всё продолжается по-прежнему, как будто ничего и не случилось.
– Господа! – произносит подъесаул Демьянский. – Какая нелепая история произошла на наших глазах!

               …Шальные цыга-анки приходят в каба-ак. …

– Чтобы сгладить это досадное недоразумение, позвольте наполнить ваши бокалы!
– О, прафо! Это так льюбезно с вашчей сторонны! – вежливо проговорил майор Моубрей.

               …Придвиньте бока-алы, пору-учик Голи-ицын,

– Но, следущий кружка, или как этто?, – бо-бокаал мой ставит! Договорились?
– Дорогой Стивен, – отвечает подъесаул с вежливой улыбкой, – я думаю, мы с вами очень хорошо поладим…

               …Корнет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!...

Подъесаул, вскинув руку:
– Официант! Шампанского нам с хорунжим и нашим новым друзьям! И побыстрее!
– Сиюминуту-с!
– С самого Петрограда… – доверительно сообщает подъесаул, вновь повернувшись к иностранцам.
– О?!

               …Придвиньте бока-алы, пору-учик Голи-ицын,

– Да, три года в Добровольческой. Погуляли и по-над Доном, родным, а теперь, вот, в Крыму… Воры и предатели развалили страну, продали немецким колбасникам за фунт соли и пять марок…
– Вся шваль, со всей России сюда сбежалась… – горестно подхватил хорунжий.

               …Корнет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!...

– Пропала Россия… – продолжал изливаться подъесаул. – Умерла! Всё, нету больше Великой России… Бездарный, тупой народ. Всё по заслугам, всё по заслугам…
С улицы доносится одинокий выстрел. Солист выводил:

               Над До-оном угрю-юмым идё-ом эскадро-оном,…

– И вот, валяется нынче Россия – дикая, немытая, вонючая Россия – в канаве, гниёт, смердит и разлагается… А, красные безбожники вот-вот прорвутся… Всё по заслугам, всё по грехам нашим…достойное приемлем…
К столику подбежал половой с подносом, на котором стояли два бокала для русских офицеров и бутылка шампанского.
   
               На бо-ой вдохновля-яет Россия-страна...

Половой поставил бокалы перед гостями, хлопнул крышкой и принялся разливать шампанское, когда заговорил англичанин:
– Та, дикий нароТ, дремучий, необрасованный строна…
Мощный удар сотряс стол, звон подпрыгнувших бокалов и столовых приборов, бутылка шампанского выпала из рук полового и разбилась.
– Если вы, милостивый государь, – с вызывающей вежливостью заговорил подъесаул Демьянский, вытягиваясь через стол к испуганно-удивлённому англичанину, опираясь на локоть ударившей по столу правой руки, сжатой в кулак. – Если вы, милостивый государь…

               …Разда-айте патроны, пору-учик Голи-ицын,…

– Но, – заморгал англичанин, перебивая подъесаула, – ви же толко чшто сам сказали…
– Я вам повторяю. Если вы, милостивый государь, позволите себе ещё хоть одно такое дерзкое замечание в отношении моей родины, даже в полтона, даже шёпотом, даже в мыслях! – поверьте, я услышу об этом и пристрелю вас прям сию же минуту, здесь же, как шелудивую собаку! Вы поняли?

               …Корне-ет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!...

– Господа-а, будьте любезны, не шумите, я вас умоляю… – заклинающе простонал офицер, в одиночестве сидящий за соседним столом.
Подъесаул Демьянский посмотрел на него, после чего быстро вскочил с места, повернулся к одинокому офицеру и, вытянувшись как струнка, с быстрым наклоном головы, проговорил:
– Покорнейше прошу простить, господин полковник…
И помолчав добавил:
– Просто, Алексей Ильич, не люблю, когда родину поносят...

               …Разда-айте патро-оны, пору-учик Голи-ицын,…

– Как вы все меня достали – сокрушённо промямлил полковник.
– Пойдём. – бросил подъесаул хорунжему. – В этом трактире стало слишком душно. – и, кинув взгляд на иностранцев, – И слишком воняет глупостью, от стервятников, слетевшихся к умирающему… за кусочком…

               …Корнет Оболе-енский, нале-ейте вина-а!...

– Где будет труп – там соберутся и орлы… – проговорил хорунжий Воронцов, выбираясь из-за стола.
Музыканты играют пронзительный проигрыш.
Офицеры с достоинством удаляются, оставив удивлённых безмолвствующих иностранцев. А, тем временем, одинокий полковник за соседним столиком в углу, достал наган и грохнул им по столу. Иностранцы повернули к нему лица, с которых не сходило застывшее изумление, и молча уставились на него.
Полковник, не снимая правой руки с револьвера, глядя перед собой, взялся левой рукой за бокал с шампанским, пригубил, поставил обратно, тихо пропел себе под нос: «Раздайте патроны, поручик Голицын», высыпая на стол патроны из барабана. Взял один из патронов, поднял его повыше, внимательно посмотрел, как бы изучая на свету, продолжая тихо напевать: «Корнет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!», вставил патрон в пустую камору, проговорил, прокручивая барабан:
– Кому суждено утонуть – того не повесят… Чему быть, того не миновать. А будет то, что Бог даст…
И поднёс револьвер к виску. Глаза на изумлённых физиономиях иностранцев стали ещё шире. Надрывные стенания скрипки, звонкий перебор гитары, протяжные вздохи аккордеона, клавиши рассыпались хрустальным бисером. Полковник, с поднесенным к виску револьвером, тихо улыбнулся… и спустил курок…
Хлопнул выстрел, кровь и мозги прыснули на висящий на стене гобелен. Тело упало головой в тарелку. У Жюльена отвалилась челюсть.
Никто из посетителей не обратил внимания на произошедшее.
Солист артистично жестикулируя пел:

               Четвёртые су-утки пыла-ают стани-ицы-ы,

К телу полковника подбежали трое половых. Двое подняли за подмышки мертвое тело с простреленной головой и потащили за кадр, проталкиваясь через столики и мельтешащую публику. Третий половой снял запачканный гобелен, оказалось, что этот гобелен уже прикрывал одно кровавое пятно на стене, свернул и унёс.

               Потеет дождя-ями донска-ая земля-я...

Через несколько мгновений половой вернулся с другим гобеленом, навесил, собрал в левую руку посуду, схватил правой рукой полотенце с левого плеча, подмёл им по столу, помахал, закинул обратно на плечо и убежал с посудой.

               …Не падайте ду-ухо-ом, пору-учик Голи-ицы-ын,…
 
Иностранцы посмотрели друг на друга:
– Чшто мы сдезь делаем Джулъен?
– Не знаю Стифф…

               …Корне-ет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!

– Зачем мы в этот сумашедший доме?
– Не знаю Стифф…
Скрипка жалобно и заунывно подпевает солисту:

               …Не падайте ду-ухо-ом, пору-учик Голи-ицы-ын,…

За стол, на котором несколько минут назад покоилась прострелянная голова полковника, уже усаживается пара – аристократичного вида лысый мужчина в золотом пенсне и дама, в дорогом платье и в шляпке с серой вуалью. В ресторан вновь зашёл Анатоль и, не торопясь, проследовал со своей спутницей к оставленному столику.
– У этих русских совсем нет башня…
– Я знайю Стифф…
– Чокнутая нация…
– Да Стифф…

               …Корне-ет Оболе-енский, нале-ейте вина-а-а!

– Надо побыстрэй отсюдова убиратцо… Пока нас не пристрелиле прямо сдезь как щелудивый собака…