Когда уже не поправимо...

Виталий давно мечтал о своём собственном жилье. Не о хоромах, конечно, но хотя бы двухкомнатную.
Трёхкомнатная ему только снилась, но нужна была бы срочно, так как двое ребятишек у него уже подрастали, а Настёна, жена ненаглядная, вынашивала третьего.

Но куда ему, простому строителю без образования. И так рад был, что пристроился.
Жили пока у Настенькиной мачехи. Настоящая матушка Настина давным-давно улетела, как мотылёк на свет, с каким-то пройдохой, а отец её, сперва в унынии, через лет пять Алису встретил и полюбил.

Хоть и мачеха, а Виталию — тёща, была Алиса дружелюбной, работящей и не дёргала падчерицу с мужем. В их комнату, где они пока вчетвером ютились, не заглядывала лишний раз. Наоборот, то деньгами поможет, то на обед позовёт, а готовила она отменно. Да и детишек их баловала, да ласковой была.
Не причитала, не ругала, если шумели — тихая, спокойная была.

— Таких тёщ да побольше б! Золотая просто, — думал Виталий.

Но понимал, что пора и своим обзавестись. Отец Настёны уж как два года ушёл после тяжёлой болезни.

И хоть тёща никогда не попрекала их ничем, всё же хотелось бы ему свою квартиру. Лучше новостройку.
Много раз он представлял себе, как он, ребятишки и Настёна, его хозяюшка, въезжают в новое жильё. Мысленно мебель выбирал, да чтобы садик, школа и площадка детская, а ещё лучше — парк рядом были.

У Алисы имелись деньги, об этом молодая пара знала. Работала она когда-то в государственном учреждении начальником, а жила скромно. Да ещё наследство небольшое от родителей ей перепало.

Но ни Настёна, ни Виталий не решались спросить об этом. Неудобно было.

Прошло совсем немного времени — и вдруг Алиса слегла. Почки отказывать начали.

Настёна, которая по беременности не работала, с трудом, но ухаживала за мачехой.

Алиса благодарила. Теперь Настёна бегала за лекарствами и обеды для Алисы Григорьевны готовила. Ухаживала, как могла.

Но врачи предупредили: готовьтесь! Угасала она и была уже одной ногой на том свете.

— Да ничего, детки, — говорила она. — Хорошую жизнь я прожила. Старалась по совести жить. Грешить... ну как не без этого? Надеюсь, Господь примет.

Шли дни, Алиса была ещё при жизни, терпеливо сносила свой недуг.

А тут к Виталию знакомый подошёл: — Знаю, Витька, ты в новую хату переехать хочешь. Так вот, у меня тут связи. Человек надёжный, квартиросъёмщиков набирает. Вклад нужно, да небольшой особо внести, да года два подождать — они дом и построят. Будет у тебя даже трёхкомнатная!

Виталию запало это. Так терзало его, но банки кредит ему не давали. А шанс такой, он просто чувствовал, приходит только раз.

И тут он подумал о тёще — и так помирает...
Но тут же замотал головой, ужаснулся, перекрестился даже: — Боже, Господи, ну и мысли у меня!

Но навязчивая идея не отпускала его, только и думал об этом. Да и знакомый подгонял — а то, мол, не будет мест.

В тот день Виталий пришёл пораньше с работы. Настёна как раз с детишками на прогулку ушла. Дрожащими руками он налил себе стаканчик «Столичной», хоть и не пьющий был, разве что по праздникам.

И пошёл в комнату Алисы Григорьевны.

Пузырёк с быстродействующим ядом зажал в руке.

Алиса, увидев его, слабо улыбнулась и вдруг сказала: — Ой, сынок, грех хочешь на душу взять.
Как будто знала и понимала, что Виталий задумал.

Но тот уже решил, будто сам дьявол действовал за него. Налил в стаканчик яду да лекарства и вылил беспомощной Алисе в рот эту «микстуру».

Алиса быстро обмякла, да перед тем как уйти, едва слышно прошептала: — Что же ты, сынок... Мне и так мало оставалось, наследство моё, всё, что имела, и так на вас с Настей перешло бы. Теперь как с этим жить будешь?..

Потом она закрыла глаза и отошла.

А Виталий стоял как вкопанный.

— Что ж наделал я! — кинулся вдруг на кухню, плюхнулся перед иконами на колени да слёзно раскаиваться начал.

Только уже при жизни расплачиваться пришлось.

Хмурым стал Виталий, да спать не мог. Не в радость и квартира, и здоровый мальчик — ребёнок третий — были.
Всё мучила его совесть, так насквозь и бурила, всё из рук валилось.
Запил он даже, да жутко грубым стал. С Настей и словечком иногда по вечерам не перемолвится. Ушёл в себя, да думал: даже зная, что я, упырь, задумал, тёща в последние минуты обо мне думала — о душеньке моей гнилой.

Житья ему после сделанного, чего уже не исправишь, не стало.
Между ним и Настей всё не ладилось.

Однажды он просто ушёл из теперь ему ненавистной новой квартиры.

И опять же думал-то только о себе. Не о детях и жене.

Что с ним потом приключилось — неведомо.