Глава 3. Кто мы такие и куда мы идём

ГЛАВА   3.  КТО   МЫ   ТАКИЕ   И   КУДА   МЫ   ИДЁМ

          Итак, мы довольно бегло рассмотрели исторический процесс длиною почти в два столетия. Процесс, в ходе которого однозначно европейский и весь XVII век шедший по дороге естественной модернизации семимильными шагами народ московитов был разделён на два непримиримо антагонистичных народа – русских европейцев и русских туземцев. Начало этому разделу положили идиотские реформы безумца, невероятным стечением практически невозможных обстоятельств оказавшегося на троне Московского Царства.

          Катастрофические последствия этого уникального события, разделения единого народа надвое по этническому принципу, можно перечислять до бесконечности. Но, бесспорно, главное из них – Великий Катаклизм 1917-го года, положившей конец существованию исторической России.

          Чрезвычайно распространена точка зрения, что Союз Советских Социалистических Республик – естественное продолжение той России, которую мы потеряли, просто новый этап её исторического развития. Подобное мнение не только ошибочно, но и вредоносно. История той России заканчивается в 1917-м году. А потом господа большевики всё, что от неё оставалось, добивали лет сорок и весьма преуспели.

          Казалось бы, географические и исторические особенности, способы хозяйствования, принятия решений и управления обусловливают, что Россия может существовать только в формате империи. В любом другом случае она прекращает своё существование. И дореволюционная Россия, и СССР – империи, причём, империи континентальные. Так почему бы не принять тезис о том, что Советский Союз – новая историческая фаза российской истории? А мешает принципиальное различие этих двух государственных образований. Зарождение, образование, развитие, деградация и гибель Российской Империи – это всё исторический процесс государственного развития российского суперэтноса. А Советский Союз – тоже империя и тоже континентальная, расположенная практически в тех же границах, что и дореволюционная Россия. Но абсолютно другая по своей сущности – она построена не по этническому принципу, а по идеологическому. Необходимо ещё учесть, что любая попытка претворить в жизнь социалистическую и коммунистическую идеологию – это прыжок из естественной реальности в утопию. И нигде этот прыжок в утопию не имел такого масштаба и размаха, как у нас.

          Но коммунистическая империя рухнула и распалась на осколки, одним из которых является современная Российская Федерация. Вроде бы, живи себе и радуйся. Этот «осколок» занимает седьмую часть земной поверхности и содержит в себе неисчислимые богатства в виде недр, водных ресурсов, пахотной земли и нетронутой природы. В наследство от исторической России и Советского Союза мы получили невообразимое количество опыта. А то, что этот опыт, в основном, отрицательный из серии «Как не надо делать», особенно ценно для обустройства новой страны. Как не надо делать мы уже знаем, осталось только сделать, как надо. А в дополнение к бесценному историческому опыту мы получили в наследство великие культурные достижения Российской Империи и великие научные достижения Советского Союза.

          Вот только одна незадача. Для построения новой России, которая не станет повторять ошибок своих предшественниц, необходимо ответить на вопрос «Кто мы такие, чьи мы потомки и куда мы идём?» Ответить на этот вопрос невозможно, не осознав происшедшее с народом русских европейцев и русских туземцев в период после Великого Катаклизма 1917-го года и после не менее страшного года 1991-го.

                ... … … … … … …

          Судьба русских европейцев после революций 1917 года и в первые два десятилетия Советского периода сложилась по-разному, в зависимости от того, какую прослойку они представляли.

          Тот массовый террор и репрессии, которые были осуществлены в отношении аристократии и верхушки дворянства, представителей крупного купечества, буржуазии и предпринимателей, духовенства и кулачества (то есть европеизировавшегося крестьянства), с полным основанием можно назвать успешно проведённым геноцидом.

          Для аристократии и верхушки дворянства, а также для крупного купечества, буржуазии и предпринимателей точные статистические данные отсутствуют, либо они имеют слишком большие расхождения. Однако, учитывая, что потомков этих слоёв народа русских европейцев – единицы, можно говорить о том, что данные прослойки были полностью уничтожены.

          Имеются общепринятые статистические данные по духовенству. В 1914 году в Российской Империи жило 112 629 священников и монахов. К 1939 году в живых из них осталось 7 857 человек.

          Ещё более ужасающая статистика касается геноцида европеизированного крестьянства. К 1917 году в Российской Империи было около 2 миллионов кулацких и около 3 миллионов середняцких хозяйств. За первые 20 лет Советской власти было уничтожено свыше 7 млн. 400 тыс. «сельских эксплуататорских элементов».

          Несколько иначе сложилась судьба офицерства. Из 240 тысяч офицеров Русской Императорской армии, бывших в наличии на 1917 год, 50 тысяч сражались в Гражданскую войну за красных, 40 тысяч – за белых. 150 тысяч офицеров не принимали участия в Гражданской войне. Из них 60 тысяч эмигрировали на историческую родину в Германию, 90 тысяч остались на территории бывшей Российской Империи. Конец офицерству Русской Императорской армии положила Великая Отечественная война. В рядах РККА сражалось около 25 тысяч бывших царских офицеров, в живых осталось не более 10 %. Офицерский корпус Вермахта  на момент вторжения в СССР в июне 1941 года на 14,7 % состоял из бывших офицеров Российской Императорской Армии и их сыновей. С немецкой стороны процент безвозвратных потерь среди офицеров, выходцев из России, был ещё выше.

          Совсем иначе сложилась историческая судьба тех русских европейцев, что составляли интеллигенцию. Русские интеллигенты значительно отличаются от европейских. Европейские побогаче, но они – всего лишь специфическая часть городского бюргерства. Русская же интеллигенция – определённо феодальное сословие. И русские и европейские прогрессисты (те же коммунары в Париже в 1871 году) – вполне типичные европейцы. Красные и в Париже, и в Петербурге имели другие политические взгляды, чем большинство других европейцев, - но и только.

          В рядах эсеров и социал-демократов очень много людей с дворянскими фамилиями – Чичерин, Бонч-Бруевич, Тухачевский, Красин, Дзержинский. Большевиков поддерживали многие известные учёные, цвет русской интеллигенции – Вернадский, Павлов, Бехтерев, Тимирязев, Циолковский.

          О том, что такое интеллигенция, в СССР спорили постоянно. Термин уж больно неопределённый, и мнения могли крайне колебаться: от включения в состав интеллигенции всех тех, кто работает не руками, до кучки самых ярких творческих работников. Власти не вносили ясность в этот затуманенный вопрос, а скорее запутывали его ещё больше. Официально считалось, что СССР – страна двух общественных классов: рабочих и крестьян. А у интеллигенции нет собственного отношения к средствам производства, и поэтому она не класс, а прослойка. В документах же не писали ни слова «интеллигент», ни о происхождении – «из интеллигенции». Писалось – служащий, из служащих. Сама же интеллигенция считала, что власти СССР её очень обидели, и интерпретировала термин «прослойка», как недостаток уважения к ней.

          На самом же деле, наука и культура были в СССР чем-то вроде светской религии. Прогресс, движение к сияющим высотам были невозможны без жрецов этого культа, и в результате социальное и материальное положение интеллигенции в СССР было намного выше, чем в любой другой стране мира. Престиж научных сотрудников был несравненно выше, чем у рабочих, независимо от оплаты труда. Фактически роль интеллигенции в жизни СССР была невероятно высока. Никто никуда особенно не стремился, не торопился, у людей было время и желание читать, вдумываться, обсуждать, теоретизировать. Вкус к чтению книг и периодики даже специально прививали в школе, это было важной частью образования. Люди пишущие, думающие, создающие были известны и уважаемы.

          В СССР получить высшее образование означало иметь работу по специальности, а иметь учёную степень – быть материально обеспеченным. Многое можно поставить в вину Советской власти, но вот что она делала, так делала: просвещала народ изо всех сил, в том числе и с помощью прямого насилия. Многое в её действиях прямо продолжало «линию Петра» и очень соответствовало миропониманию и дворянства, и старой интеллигенции XIX века.

          Интеллигенция в СССР жила, как у Христа за пазухой, на положении привилегированного феодального сословия. Каждое новое поколение должно было подтверждать своё право войти в сословие – получить высшее образование и учёную степень. Учитывая всё это, трудно поверить, но факт: интеллигенция почти поголовно была уверена, что очень нужна народу, но совершенно не нужна государству и находится в незаслуженном пренебрежении.

          В 1991 году интеллигенция дооралась: государство в постсоветской России не играет в её судьбе и десятой доли той роли, которую играло государство в СССР. Никто специально не поддерживает интеллигенцию, и молодёжи трудно даже представить себе, какую важную роль играли в СССР книги, пластинки, кинофильмы, все виды умственной деятельности, все формы культуры.

          Необходимо отметить, что сама попытка построения общества нового типа – чистейшей воды утопический интеллигентский проект. Среди всего прочего, он включал идею переделки «народа», борьбы с его «отсталостью» и «дикостью» и превращения его в интеллигенцию. Вполне в духе интеллигенции Имперского периода. И это не случайно. В советский период интеллигенция продолжала существовать и осмысливать себя в традициях 2-й половины XIX века. Ещё в начале 1980-х было видно, «из кого» этот человек, и заметно в очень большой степени. В частной жизни постоянно велись беседы и споры  о том, кто же такой интеллигент, кого считать интеллигентным человеком, о судьбах русской интеллигенции и о её высокой исторической миссии.

          Но существовало и серьёзное различие интеллигенции Имперского периода от интеллигенции Советского периода. Интеллигенция Российской Империи постоянно говорила о своей вине перед народом, о необходимости вернуть народу свой долг перед ним и хотела жертвенно служить народу. Реально что-то делал один из сотни, но таково было преобладающее настроение. В Советское время официально вопрос не обсуждался, но в самиздате и тамиздате постоянно звучали голоса, что народу неплохо бы самому ощутить вину перед интеллигенцией.

          Советская власть состоялась, как попытка балансировать между обществом европейским и туземным. Чтобы был уровень производства, как в Европе, но чтобы был коллективизм, как в патриархальных аграрных обществах. Чтобы романы и фильмы высочайшего уровня, но чтобы их содержание отражало народную жизнь советских людей. Чтобы человек жил в городе и работал на современном производстве XX века, но думал и чувствовал так же, как житель маленькой деревушки XIX столетия.

          Для интеллигенции речь шла о воплощении утопии, а для туземцев – о возможности, несмотря на все модернизации, сохранить в новой, городской жизни основу мировосприятия туземцев. Впрочем, и интеллигенция хотела сохранения и своего привилегированного положения, и многих черт своего собственного, совсем недавно туземного бытия. Советская власть состоялась, как государство тех, кто в Европу одновременно хотел и не хотел. Но Советская власть состоялась и как диктатура развития. Хотели ли того власти или нет, нравилось ли это или не нравилось народу и интеллигенции, но страна развивалась быстро и неуклонно. А вместе с развитием феодальное сословие интеллигенции всё больше размывалось и распадалось.

          В постсоветскую эпоху подавляющая часть интеллигенции всё больше осознавала себя специалистами, профессионалами, и если членами корпорации – то профессиональной. Сословные ценности интеллигентов становились всё менее важны. Привилегированное сословие сохранялось до 1991 года, но цена этим привилегиям становилась всё ниже, всё увереннее люди добивались личного успеха, а не достижения корпоративных ценностей.

          Из смены интеллигенции специалистами вовсе не следует, что в России исчезла интеллектуальная работа и умение её выполнять. Но уже нет отношения к работе, как к Служению. Интеллигент служил Истине, Красоте, Освобождению народа, Отечеству… Словом, чему-то с большой буквы. Специалист не служит, не осмысливает жизнь в категориях служения и принесения себя в жертву чему-то высшему. Он работает и получает за это деньги. Нет жертвенности, проистекающей от уверенности в своём положении, нет желания от чего-либо спасать человечество или хотя бы отдельно взятые страны. Есть вполне циничная неуверенность, что кого-то имеет смысл спасать, кроме, разве что, самого себя.

          Что осталось у специалистов от интеллигенции? Немногое. В основном, семейные традиции, историческая память. И ещё остаётся, конечно же, прежний высокомерный взгляд на народ.

          Советская интеллигенция довольно агрессивно относилась к провозглашению пролетариата «классом-гегемоном». Этот класс нравился ей куда меньше крестьянства. А.И. Солженицын полагал, что «у крестьян духовность от общения с природой, у интеллигенции – от погружённости в духовные, в высшие проблемы. А у рабочих она откуда?!» Среди интеллигенции бытовало мнение, что сельский народ «лучше мещанства», и что у неё с этим сельским людом больше общего. В 1970-е интеллигенты крестьян продолжали любить, но эдак теоретически, на расстоянии. В реальной повседневной жизни советская интеллигенция была не особо высокого мнения о народе.

          Интеллигенция постепенно превратилась из феодального сословия  в слой специалистов. На место решения мировых проблем, «заботы о народе» и жажды им руководить пришла частная забота каждого о своём личном устроении. Мифы уже не нужны. Ни о народе-богоносце, ни о дикарях, жаждущих просвещения из рук интеллигенции. К тому же изменился сам народ. Интеллигенция Российской Империи имела дело с народом русских туземцев. Советская интеллигенция уже с 1960-х годов – или с сельским пролетариатом, то есть с денационализированным люмпенством, или с ненавистным для неё мещанством. Тогда же, в 1960-е годы Г.С. Померанц писал: «Народа больше нет. Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая».

          Даже в 1980-е годы многие интеллигенты, в том числе из «новой» интеллигенции, вышедшие из народа уже в советское время, сохраняли в отношении народа «взгляд колонизатора». Стоило начаться «перестройке» (1986 – 1991 года), как в интеллигентском сообществе всё чаще звучало: «Ну, какая может быть демократизация? Решения должны приниматься компетентными людьми, а не народом».

                ... … … … … … …

          Попытки воплотить в жизнь утопию построения общества нового типа дорого обошлось всем народам и сословиям России. Но народу русских туземцев – дороже всех. Их просто уничтожили, как народ.

          По отношению к народу русских туземцев очень хорошо консолидируются позиции европейских прогрессистов и интеллектуалов и русских европейцев. Для всех них русский туземец – это ещё не вполне человек, а, скорее, заготовка человека. Его просто необходимо переделать. Для его же блага, разумеется.

          Я уже рассказывал о конфликте колонизаторов и туземцев, «сумасшедших» и «дураков», при столкновении культур разного уровня развития. Для большевиков, задумывавших и воплотивших так называемую коллективизацию, крестьяне – дураки, не понимающие, как жить правильно. Интеллигенция может вовсе не разделять убеждения красных, среди интеллигентов было много убеждённых антисоветчиков, но отношение к туземцам разделяли и они. «Конечно, поступают большевики нехорошо, - считали антисоветски настроенные интеллигенты, - и с мужиками они перестарались. Но ведь надо же что-то делать с диким, отсталым мужичьём».

          Русские европейцы смертельно опасны для русских туземцев, даже если они не затевают ничего скверного, вполне искренне стремясь принести туземцам благо. Просто такое уж у них понимание народного блага. Раскрестьянивая, уничтожая и ссылая (часто на верную смерть) самых активных и работящих крестьян, русские европейцы искренне верили в необходимость этой жуткой работы.

          Коммунисты были убеждены – они полностью порвали с прошлым и всё делают вовсе не так, как царские власти. Но в одном важном отношении они поступали в точности  так же, как ненавистные им «сатрапы»: они очень последовательно оплачивали  развитие русских европейцев за счёт русских туземцев. Даже в учебниках по «Истории КПСС» не очень скрывалось, что индустриализация покупалась ценой ограбления крестьянства. А уж тезис о «внутренних источниках» индустриализации – вообще одна из «священных коров» Советской власти.

          Стройки социализма, построение целых городов и промышленных районов (например, Кузбасса), невозможны без разорения деревни. Взяли в одном месте, вложили в другое. Люди побежали из голодающей, вымирающей деревни, а куда? На стройки социализма, туда, где есть работа, деньги и хлеб.

          Сталинский тезис об усилении классовой борьбы по мере приближения к социализму не так уж и беспочвен. Для создания индустриального общества в России необходимо было изменить имущественное и общественное положение десятков миллионов людей. И не только материальное и социальное положение. Чтобы родилась индустриальная Россия, возник многомиллионный слой рабочих, техников и инженеров, необходимо было изменить сознание этих людей, сделать их людьми другой цивилизации. С другой системой ценностей, с другим пониманием мира.

          По планам коммунистов предстояло перевести русских туземцев в качественно другое состояние быстро, за считанные годы, и притом насильственно. Не будем лишний раз про злого Сталина – Бухарин и Каменев предлагали ещё более радикальные и страшные способы раскрестьянивания. Любой вариант этого единого в главных чертах плана означал курс на быстрое уничтожение русских туземцев. Не обязательно физическое уничтожение.

          Г.М. Клеченов в своём труде «Народ и интеллигенция. От разобщения к соборности» писал: «Ведь чтобы уничтожить нацию, достаточно разорвать связь между поколениями, и сразу же исчезнет тот общественно-исторический опыт, что был накоплен, наработан  народом за столетия. Это – ещё одна форма геноцида, когда население физически не уничтожается, но перестаёт быть народом».

          Русских туземцев предстояло уничтожить не физически. Однозначно подлежали истреблению сопротивляющиеся и неугодные по политическим мотивам. Например, «эксплуататоры»-кулаки. Туземцев предстояло уничтожить именно, как туземцев. Прогрессмахеры в Германии XV века и в России XX века ненавидели туземца не как человеческую личность, не как отдельную особь. Как человек он мог вызывать уважение своими личными качествами, быть интересен, приятен. Его ненавидели именно как туземца, представителя «неполноценной» цивилизации. Его онучи, борода, стрижка «под горшок», вышитая рубашка, сарафан – всё это воспринималось, как мундир вражеской армии. Враг ведь тоже может обладать высокими личностными качествами, вызывать уважение. От этого он не перестаёт быть смертельным врагом. И пафос борьбы от этого ниже не становится.

          Уже голод в Поволжье в 1921 – 1922 годах, унесший жизни 5,5 миллионов человек, - способ побеждать в этой войне, губить несчитанное множество врагов. Рукотворный голод 1932 – 1933 годов уносит жизни ещё 6 миллионов крестьян. Врагов становится меньше. А ведь русские европейцы со времён Пугачёва хорошо усвоили, как это опасно – составлять меньшинство.

          В 1929 – 1930 годах происходит более 14 тысяч выступлений крестьян против коллективизации. Противник сопротивляется. А ведь пролетарский писатель Максим Горький уже сказал: «Если враг не сдаётся, его уничтожают». Иосиф Виссарионович Сталин скромно добавлял к этому высказыванию: «А если сдаётся, - тем проще его уничтожить».

          Можно спорить, сколько именно людей было истреблено коммунистами за первые 20 лет Советской власти – треть населения России или только пятая часть. Главное – разорвалась связь поколений, разрушилась преемственность общности русских туземцев, возникшая ещё у московитов в Средневековье.

          Последние московиты исчезли не сразу после реформ Петра и даже не в эпоху Николая II. На фотографиях 1930-х они выглядывают из теплушек, тянутся унылыми колоннами спецпереселенцев, умирают от искусственно созданного голода. Те, кому больше других повезло, уже бегут с тачками, ворочают ломами на строительстве очередного «города-сада», сидят за рулями тракторов. Только эти на стройках и за рулями – уже не совсем московиты. Они одновременно последние туземцы и первые в своих семьях русские европейцы из самых низов.

          Люди бежали в города не потому, что долго выбирали между туземной и европейской цивилизацией и пришли к выводу: европейская лучше. Они вовсе не идейные эмигранты, уходящие из принципа. Из деревень бежали ровно потому, что в деревне вполне реально можно было умереть от голода. Люди прибивались на стройки века, чтобы прокормиться самим и прокормить семьи. Оставались те, кого никакие катаклизмы не в состоянии были стронуть с места, - самые слабые телом и душой, самые неуверенные в себе и боящиеся перемен. Каждый выплеск урбанизации в советскую эпоху, добровольной или насильственной, выбрасывал из деревень людей с лучшей генетикой. Судьба  этих европейцев поневоле – судьба эмигрантов первого поколения: зацепиться любой ценой, когда главное – выжить, прокормиться, уцелеть, вырастить детей.

          Конечно, некоторые погибли в новом для них мире русской Европы – и физически, и духовно. Не случайно же кумиром уголовников и деклассированных элементов стал «последний певец деревни», а также певец пьянства, разврата и душевного раздрая Сергей Есенин.

          Однако большинство вчерашних крестьян приспособилось. К тому же проблемы Есенина – для сытых. Наш «последний певец деревни» зарабатывал на хлеб, не таская тачку. Тот же, кто по 12 часов в день возил тачку с гравием, вколачивал в болотистый грунт сваи, носил на себе камни и кирпичи, не имел времени оплакивать гибель патриархального уклада. Многие из этих людей имели свою квалификацию, но это была квалификация крестьянская, деревенская, совершенно не нужная в индустриальном труде. Мастер на все руки таскал мешки со строительным мусором. Прекрасный хозяин, умевший лучше других определить время посева и уборки урожая, отлично лечивший скотину, в лучшем случае штукатурил. Для этих людей, как для переселенцев XIX века в Америку, работа на станке была уже верхом счастья, труд шофёра – дорогой в поднебесье.

          Становясь квалифицированными рабочими, вчерашние крестьяне получали жильё в городах, и они ценили это своё положение. А дети некоторых из них сделали следующий шаг – в интеллигенцию.

          Если из деревни бежал молодой парень, на «стройке века» ему порой удавалось получить направление на учёбу, сделаться инженером. Тогда он за считанные годы входил в совершенно другой мир. Служба в армии открывала дорогу к производству в офицеры, опять же к образованию.

          Так лучшие из крестьян откалывались от народа русских туземцев все полвека его гибели, с 1920-х по 1970-е годы.

          Невосполнимые потери понёс народ русских туземцев в результате искусственно организованного Советской властью голода 1921 – 1922 и 1932 – 1933 годов, раскулачивания, коллективизации, индустриализации и урбанизации. И всё же необходимо признать, что основной и главной причиной гибели этого народа стала Великая Отечественная война.

          На Восточном фронте Вермахт, Люфтваффе и ваффен-СС вместе взятые разбитой в пух и прах Германии потеряли 3 миллиона 487 тысяч 021 человека убитыми. По РККА в разных источниках приводится статистика убитых от 14,5 до 24 миллионов комбатантов. Масштаб «вилки» в 9,5 миллионов человеческих жизней впечатляет.

          80 лет прошло со времени окончания Великой войны. Но до сих пор в болотистых полях подо Ржевом, где на протяжении 15 месяцев ежедневно проводились бессмысленные и бездумные лобовые атаки, слой костей советских воинов, непогребённых до сих пор, составляет более полутора метров. Несмотря на все усилия историков, работающих в архивах, число потерь РККА в Великой Отечественной войне, судя по всему, не будет точно установлено никогда.

          Откуда же такое дикое несоответствие потерь разгромленной в пух и прах национал-социалистической Германии и безоговорочно победившего интернационал-социалистического Советского Союза? Почему немецкие потери посчитаны с точностью до одного человека, а у нас неопределённость в 9,5 миллионов жизней? И почему, учитывая ежегодные находки поисковиками непогребённых советских солдат, число убитых в 24 миллиона воинов может быть неокончательным? Ответы на эти, казалось бы, сложные вопросы лежат на поверхности.

          В должностных инструкциях командира пехотного полка Вермахта было прописано, что после завершения боевых действий полка он обязан лично отослать в Генеральный Штаб Сухопутных войск жетоны каждого погибшего солдата, унтер-офицера и офицера. Также его обязанностью было организовать похороны погибших с соблюдением религиозного обряда. Нарушение этих пунктов инструкции позволялось только в случае, если положение на фронте было катастрофическим.

          Ничего близкого этому не было в должностных инструкциях советского командира стрелкового полка. В то же время безвозвратные потери советских стрелковых частей при штурмах малозначимых населённых пунктов и высот в 70 % личного состава считались нормой. Никого не удивляли и потери стрелковым батальоном после атаки 90 % личного состава, включая командиров рот.

          Основную долю безвозвратных потерь РККА в Великой Отечественной войне составляют потери стрелковых частей. Бессмысленные бездарные фронтальные атаки, когда людей отправляли на штурм, как на убой, подбадривая пулемётными очередями в спину заградотрядов частей НКВД, в соответствии со знаменитым Приказом № 272 «Ни шагу назад». Возникает вопрос: как советские полководцы могли так поступать со своим народом?

          Ответ на данный вопрос прост. Служба в артиллерии, бронетанковых войсках, инженерно-сапёрных частях, не говоря уже об авиации, требовала определённой технической квалификации. Основную массу стрелковых частей составляли люди без квалификации, крестьяне. То есть, те самые русские туземцы. Значительный процент советских военачальников были выходцами из среды русских туземцев в первом поколении, как, например, маршал Победы, или маршал Смерть, как называли его фронтовики, Георгий Константинович Жуков.

          Человеческие жизни никогда особо не волновали Георгия Константиновича, для него они были всего лишь статистикой. Настоящие солдаты-фронтовики Жукова ненавидели и называли «маршал Смерть», знали – там, где он наступает, остаться без рук, без ног – невероятное счастье. Истинное величие полководческого таланта Жукова постижимо на примере штурма Зееловских высот. У него было солдат в 5 раз больше, чем в группе армий «Висла», танков в 5 раз больше, орудий в 6 раз больше. Но он ухитрился в этой бездарной лобовой атаке хорошо укреплённых позиций, возвышавшихся на 48 метров над Одером, положить около 60 тысяч человек. В то время как немцы потеряли 12.322 человека. Вы спросите: «А почему немецкие потери  посчитаны так точно, а наши – около 60 тысяч?» Отвечу. Потому что никто особо не считал. Такова была для Жукова цена солдатских жизней. Приблизительно 60 тысяч – столько лежат там в братских могилах. Когда наши ГДРовские друзья в 72-м году организовывали рядом с Зееловским мемориалом музей, высоты были перекопаны. Нашли ещё 30 тысяч незахороненных советских воинов. Молодые немецкие солдаты (там в расход шли уже мальчишки 25-го, 26-го и 27-го годов рождения), воевавшие в 9-й полевой армии и 56-м танковом корпусе, сходили с ума, наблюдая, как на их позиции накатываются волны русских, и волна за волной ложатся под пулемётным огнём.

          Не были русские туземцы для советских полководцев «своим народом». Тогда о какой жалости к солдатским жизням может идти речь? Великая Отечественная война окончательно уничтожила генофонд народа русских туземцев. Катастрофические потери, понесённые этим народом в страшной войне, явились в истории гибели русских туземцев точкой невозврата.

          Ещё в 1970-е годы в сельской местности можно было увидеть женщин в платках и длинных чёрных юбках. У них были тёмные рассечённые морщинами лица, мозолистые руки, совсем непохожие на мягкие ладони городских женщин, они иначе себя вели и говорили так, что сразу становилось понятно – деревенские. Всем этим женщинам уже тогда было не менее 50 лет. Сыновья и дочки этих женщин процентов на 80 перебрались в города. А те, кто не перебрался, уже не были русскими туземцами. Некий низовой слой русских европейцев. Во всех странах Европы такие тоже есть. К своим предкам они уже не имеют отношения. Это уже сельский пролетариат, то есть денационализированные люмпены. Сельские жители, родившиеся после Великой войны, отличались от русских европейцев, но уже не как люди другого народа или субэтноса. Всего лишь представители низового слоя того же самого народа, люди с меньшими возможностями.

          Можно с уверенностью сказать, что к концу 1970-х народ русских туземцев прекратил своё существование. И как снова не вспомнить слова Г.С. Померанца: «Народа больше нет. Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая».

                … … … … … … …

          Итак, народ русских туземцев перестал существовать в конце 1970-х. Русские европейцы утратили свою этническую идентичность несколько позже, в постперестроечные годы (1990-е).

          Казалось бы, живи да радуйся – на постсоветском пространстве образовалось новое государство, современная Россия, имеющая весьма сомнительное отношение как к идеологической империи Советский Союз, так и к национальной империи русских европейцев Российская Империя. Населяют её многие народы, в том числе и генетические потомки русских европейцев и русских туземцев, утративших в определённый момент национальную самоидентификацию. Песня популярного певца нашего времени, Шамана, «Я – русский!» вызывает вполне закономерный вопрос: а какой именно русский?

          Тем не менее, была надежда, что остатки русских народов, утративших национальную самоидентификацию в переломные моменты истории, сольются в новый русский народ, органично совмещающий в себе генетическую память и русских европейцев, и русских туземцев, и того народа московитов, что существовал до петровских реформ, превративших отечественную историю в «мёртвую петлю с выходом в пике».

          К сожалению, этого не произошло благодаря последним 25 годам нашего развития. Курс власти на самоизоляцию, авторитаризм и  несменяемость власти, навязывание имперского шовинизма в качестве национальной идеологии, нетерпимость к любой точке зрения, идущей в разрез с официальной позицией власти, крайний волюнтаризм в экономической и внутренней политике привели к интересному эффекту.

          Потомки народов русских европейцев и русских туземцев не объединяются в единый новый русский народ, а всё больше и больше обращаются к своей исторической и генетической памяти.

          Человеку достаточно получить хорошее образование и обзавестись собственным, независимым от официальной линии мышлением, - и вот уже перед нами русский европеец со всеми вытекающими отсюда последствиями и с совершенно чётким неприятием авторитарного патриархального архаичного мироустройства.

          Признание божественной сущности власти, наделение всех её деяний «божественным промыслом», нежелание мыслить индивидуально и самостоятельно, воздвижение во главу угла соборности, коллективизма и рабского преклонения перед «батюшкой Царём» и его ближайшим окружением – и вот уже перед  нами русские туземцы в чистом виде.

          Учитывая глубокую антагонистичность этих двух народов, тяжёлые претензии и счёты, скопившиеся за три века сосуществования, сложно предположить, что нас ждёт спокойный период отечественной истории.