Не будет мужа

Комната была такой же, как и она сама — безупречной на вид, но застывшей. Полированный паркет холодно отсвечивал тусклый свет из окна, за которым медленно опускался ранний вечер. Комоды, массивные, дубовые, стояли вдоль стен. «С толком или без толка», — подумала она, проводя пальцем по пыльной поверхности. Пыль была единственным, что нарушало этот идеальный порядок, единственным признаком времени, которое будто остановилось. «Не будет мужа, будут лишь мужчины», — эта мысль вертелась в голове не как сожаление, а как констатация факта, как закон физики. Она ощущала его всем своим существом. На сердце — стужа. Мысль наполняла внутреннее пространство ледяной тяжестью, не давала тепла. Любовь казалась ей развратной,. «Лишь об этом вспомню», — шептала она, глядя на свое отражение в темном стекле окна. Любое проявление нежности в памяти тут же обращалось грязным и корыстным.
«Зачем мне муж? — спрашивала она себя, расстегивая на плече застежку домашнего халата. — Чтобы в неглиже раскрыться?» Холодный воздух комнаты коснулся кожи мурашками. Кого она хотела? Принца? Или не принца? Это не имело значения. Все они были просто мужчинами, временными гостями в ее ледяном замке.
Внезапно скрипнула дверь. Не та, что вела в коридор, а другая, межкомнатная, которую она всегда держала закрытой. Оттуда, из темноты смежной комнаты, вышел Он. Его рост был таким высоким, что он казался пригнувшимся под потолком. Его появление никогда не сопровождалось звуком шагов. Он подошел и остановился рядом. Она не смотрела на него, а чувствовала — как огромную, неподвижную тень, нарушающую геометрию комнаты. «Твой высокий рост мысль не загоняет», — пронеслось в голове. Он не давил, не требовал. Он просто был. Но его взгляд… Она рискнула встретиться с ним глазами. Они были бездонными, как колодец, уходящий в самое нутро земли. «А взгляд глубокий мозг мой напрягает». В этом взгляде не было ни страсти, ни осуждения, лишь древнее, безмолвное знание. Знание о ней самой. О той стуже, что она взрастила. Он был не мужчиной. Он был непогодой, что бушевала за окном. А у непогоды, как известно, нет кривотолков. Ее не судят, ее принимают как данность.
— Друзьями будем, — тихо сказала она, и это прозвучало как заклинание.
Он молча кивнул. Вместе они всколыхнулись, не двигаясь с места — всколыхнулось что-то в самом воздухе, в ткани реальности. Он был тем, кто будил ее ото сна без сновидений, а она — тем, кто будил в нем что-то, напоминающее участие. Они стояли друг напротив друга в холодной, запыленной комнате — два одиноких духа, два острова. Не для любви, не для страсти. А для того, чтобы, оттолкнувшись друг от друга, как от стенки ледяного колодца, прорваться. Прорваться в лучшее. Или, может быть, просто — в иное. Туда, где стужа на сердце наконец растает, оставив после себя лишь тихую, чистую пустоту.