Любовь пришла

Любовь пришла

Дождь стучал по подоконнику ее квартиры монотонным, убаюкивающим ритмом. В стекле отражались они двое: она, прижавшаяся щекой к его груди, и он, обнимающий ее так, будто боялся, что малейшее ослабление хватки растворит ее в воздухе. В мире не было счастливей их. Это была не просто фраза, а физическое ощущение — тепло, разливавшееся по жилам, тихий покой, заменивший собой привычную тревогу.
«Нас надежда озарила навсегда, а не на час», — прошептала она, проводя пальцами по шраму на его ключице.
Он не ответил, лишь сильнее прижал ее к себе. Его губы коснулись ее виска, и по телу пробежала знакомая дрожь. Именно эта дрожь и пугала ее. Слишком идеально. Слишком стремительно. Всего месяц. Одна случайная встреча в переполненном лифте, взгляд, затянувший в водоворот, и вот они здесь, сплетенные в клубок страсти и невысказанных вопросов.
«Мимолетное влеченье? Может быть, сплошной обман?» — этот навязчивый шепот сомнения поднимался из самых потаенных уголков ее сознания каждую ночь.
Он был закрыт, как книга на забытом языке. Она знала о нем так мало. Только то, что он был ранен кем-то до нее, и только то, как неистово его руки искали на ее теле спасение. Он поднял ее подбородок, его темные глаза изучали ее лицо.
«Ты снова там, в своих мыслях», — констатировал он. В его голосе не было упрека, лишь легкая усталость.
«Амур попал в нас слишком точно, не находишь?» — попыталась она пошутить, но голос дрогнул. — «Это всем на удивленье, в нас Амур стрелой попал».
Он улыбнулся, но в уголках его глаз не было веселья. «Ты боишься, что я притворяюсь?»
«Я боюсь, что это слишком, чтобы быть правдой. Сердца — не мишени, их не пронзают насквозь одним выстрелом».
Он медленно, почти церемониально, отстранился и встал с кровати. Его обнаженная фигура в полумраке комнаты казалась высеченной из мрамора. Он подошел к своему пиджаку, висевшему на стуле, и достал из внутреннего кармана маленький, потрепанный блокнот в кожаном переплете.
«Цель свою пронзил он точно», — тихо сказал он, возвращаясь и протягивая его ей. — «Поразив наши сердца. Что-то делать надо срочно — принимать любви гонца».
Она с замиранием сердца открыла первую страницу. И обомлела. На ней был набросан ее портрет. Небрежный, но удивительно точный. Она листала дальше. Кафе, где они встретились во второй раз. Парк, где они гуляли под дождем. Ее профиль у окна. Ее смех. Десятки ее изображений, ее выражений, ее мгновений.
«Я… Я не знала, что ты рисуешь», — выдохнула она.
«Я не рисую. Я фиксирую. Я видел тебя за год до того лифта. Один раз. И потом каждый день искал. А когда нашел… понял, что стрела — это не метафора. Это диагноз».
Интрига, клубившаяся в ней неделями, рассыпалась, уступая место новому, оглушительному пониманию. Это не было мимолетным влечением. Это была охота. Тихое, упорное преследование, закончившееся их добровольным пленом друг в друге.
Она отбросила блокнот и потянулась к нему, ее пальцы впились в его волосы, притягивая его губы к своим. Этот поцелуй был уже другим. Не вопросом, а ответом. Не сомнением, а капитуляцией. В нем была вся горечь его долгого ожидания и вся сладость ее окончательного согласия.
Его руки скользнули по ее бокам, обжигая кожу сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Он срывал ее с нее без всякой спешки, словно разворачивая самый ценный дар в своей жизни. Дождь за окном усилился, его шум заглушал прерывистое дыхание, шепот имен и скрип кровати.
Они принимали своего гонца. Не спеша, с наслаждением, отдаваясь каждой секунде этого безумия. В его прикосновениях больше не было скрытой боли, только уверенность и голод. В ее ответных ласках не осталось страха, только жадное, требовательное принятие.
Он вошел в нее, и она приняла его, ощущая, как их сердца, те самые пронзенные стрелами, бьются в унисон. Это было не бегство и не забвение. Это было прибытие. Дом.
Когда в комнате снова воцарилась тишина, broken лишь их ровное дыхание, она прижалась к его плечу.
«Навсегда?» — спросила она, уже зная ответ.
«Навсегда», — подтвердил он, и впервые за весь вечер в его голосе звучала абсолютная, безоговорочная правда.