Интерлюдия. Теория заговора

Что скрепляет нас сильнее — общие истины или право на несогласие? История о том, как три друга, живущие в параллельных реальностях, обнаруживают, что их дружба — не вопреки этим реальностям, а благодаря им. И что прочнее всего оказывается не монолит единомыслия, а причудливая архитектура личных правд, где каждому найдётся своя ниша.

Из книги «Всё не так как кажется»

Эпиграф:
«Спор — это не поиск истины, а проверка прочности собственных убеждений. Иногда чужие аргументы нужны нам лишь затем, чтобы яснее услышать свой внутренний голос».

Артём рассказывает:

— Иду грабить банк, — привычно бросил Егор, выходя на крыльцо редакции.

Фраза прозвучала так же буднично, как «купить хлеба». И так же неотвратимо. Я кивнул, не оборачиваясь, поглощенный видом на площадь. Удивительно, как в одном месте могут наслаиваться эпохи, словно геологические пласты: суровый конструктивизм, утяжеленный советским модернизмом, и хрупкий, но несгибаемый особнячок графини. Эклектика. Хаотичный, но на удивление живучий стиль. Прямо как наше общественное сознание.

Слова Егора, наконец, достигли моего сознания, и я мысленно вздохнул. Ритуал начинался. Этот его перформанс был не просто чудачеством. Это был акт веры. Или неверия.

Мы спустились по ступеням, и я вспомнил тот самый первый разговор в сквере. Тогда, глядя на голубей, яростно клевавших крошки, я пытался до него достучаться.

«Ты просто собрал из некоторых источников информацию о так называемом электронном рабстве, поверил в теорию заговора, и соткал из этого картину своего мира, — говорил я. — Но жизнь ведь не состоит только из мнений. Есть разница между фактами и их интерпретацией. Мы сами наделяем события какими-то смыслами, исходя из нашего жизненного опыта».

Я тогда привел ему в пример тест Роршаха. Клякса. Ничего не значащая сама по себе. Но один увидит в ней бабочку, другой — демона, третий — карту сражения. Мир — такое же чернильное пятно. Мы проецируем на него свои страхи, надежды, травмы.

Он слушал. Но взгляд его был устремлен куда-то поверх голубей, в какую-то свою, выстроенную им реальность, где банкиры — это жрецы нового мирового порядка, а пластиковая карта — электронный ошейник. Мои слова отскакивали от брони его убеждений, как горох от стенки.

И я отступил. Понял, что лобовая атака бесполезна. Убеждения — это не интеллектуальная конструкция, которую можно разобрать на части. Это часть личности. Попытка отнять их воспринимается как покушение на самоё себя.

В кофейне «У Эйнштейна» пахло молотым кофе и старой древесиной. Алексей, наш «совесть нации», уже ждал за столиком у окна, хмуро уставившись в телефон.

— Ну что, наш Робин Гуд пошел отбирать награбленное у Шервуда? — пошутил он без улыбки.

— Не смеши, — я опустился в кресло. — Он не отбирает. Он просто забирает свое. Такова его картина мира.

— И ты с этим миришься? — Алексей отложил телефон. В его глазах читалось неподдельное беспокойство. Он, в отличие от меня, все еще верил в силу рационального аргумента. — Это же чистой воды паранойя! Надо его встряхнуть, открыть ему глаза!

Я медленно помешал сахар в эспрессо, глядя, как крупинки растворяются в черной жидкости. Прямо как отдельные факты в потоке чужого мировоззрения.

— Понимаешь, Леш, любая попытка переубедить кого-то — это насилие. Вот смотри. Большевики были свято уверены, что знают рецепт счастья для всего человечества. И ради этой уверенности были готовы ломать всех и вся через колено. Чем это закончилось — мы знаем. Но они ведь не злодеями себя чувствовали. Они были фанатичными приверженцами идеи. Им казалось, что они несут свет.

— Ты что, сравниваешь Егора с большевиками? — Алексей был ошарашен.

— Нет. Я говорю о механизме. О вере. О том, что любая идея, возведенная в абсолют, становится тиранией. По отношению к другим. И по отношению к себе. Егору комфортно в его мире заговоров. Эта вера дает ему ощущение контроля, простые ответы на сложные вопросы. Ты хочешь лишить его этой опоры. А что ты предложишь взамен? Хрупкую, сложную, многогранную реальность, в которой нет виноватых, а есть лишь причинно-следственные связи? Это страшный дар.

Я сделал глоток кофе. Горький. Как истина.

— Человек меняется не тогда, когда его переубедят. А тогда, когда его собственный опыт вступит в противоречие с его же убеждениями. Пока жизнь сама не преподнесет ему неопровержимый аргумент. Как тому же Советскому Союзу. Семьдесят лет строили — а система дала сбой, и всё изменилось. Но этот опыт потребовался, чтобы мир сделал выводы. Без него — были бы только теории.

Алексей задумался, смотря в окно на спешащих куда-то людей.
— Получается, мы должны просто ждать, пока он сам не нарвется на свои грабли? Смотреть, как человек живет в плену иллюзий? Это же жестоко.

— А кто сказал, что быть свободным от иллюзий — менее жестоко? — мягко спросил я. — Знаешь, я на днях познакомился с одной удивительной женщиной. Учительницей. Мне понравилось, как она сказала: «Школа для меня просто пространство, в котором можно попробовать реализовать свои задумки... Свет клином на нём не сошёлся. Не получится что-то на этом поприще, найду другие варианты.» Вот и я так же думаю про Егора. Его мировоззрение — это пространство для экспериментов. Это его личный ритуал выживания в этом мире. Пока это его не губит, пусть живет. У каждого свои демоны. И свои способы с ними бороться.

В дверь кофейни вошел Егор. На лице его была торжествующая улыбка человека, только что одержавшего маленькую, но важную победу над системой. В руке он сжимал плотный конверт.

— Готово, джентльмены! — провозгласил он. — Капиталы изъяты, финансовые воротилы повержены в шок! Теперь можно и кофе выпить.

Я встретился с ним взглядом и улыбнулся. Не потому, что разделял его веру. А потому, что в этот момент понял: мы все живем в своих реальностях. Я — в своей, где важны тонкие материи вроде «эффекта наблюдателя» и случайных встреч у реки. Он — в своей, полной тайных заговоров. И наши миры лишь иногда соприкасаются, как те самые архитектурные стили на площади, создавая причудливую, но на удивление устойчивую эклектику под названием «дружба».

И, возможно, это и есть главный вывод: не так важно, в каком мире ты живешь. Важно, чтобы в нем находилось место для другого. Даже если его мир кажется тебе вымышленным.

P.S. для читателей ЖЖ: Эта глава — попытка заглянуть за кулисы мужской дружбы и посмотреть на спор не как на столкновение идей, а как на столкновение личностей и их экзистенциальных стратегий. В Дзене история выглядит более сжатой. Здесь же мне хотелось показать, что стоит за молчаливым согласием Артёма и что скрывается за фасадом «безобидной чудаковатости» Егора. Интересно, чья позиция вам ближе?

Путеводитель по книге «Всё не так как кажется»