Дитя русалочки. Глава 6

ГЛАВА 6

— Что будет с ней дальше? — спросил я Рафа, сидя на холодном полу реанимационной палаты.

Раф молчал. Он сидел сосредоточенный, молчаливый, не сводя глаз с бледного лица Ясмины. Ее только что привезли из операционной. После всех этих страшных событий Ясмина еще ни разу не приходила в сознание. Мозг человека — это очень мудрый механизм. Он отключается в критические моменты, чтобы человек не сошел с ума от физической боли, от эмоциональных потрясений. Бережет энергию и готовит организм к дальнейшим переменам. А Ясмине было к чему готовиться. Пока спит, она не знает, что навсегда потеряла отца. Не ведает, что только что в операционной ей ампутировали по самое колено раздробленную правую ногу. Левая нога покоилась под толстым слоем гипса. Врачи не подавали никаких надежд на полное восстановление уцелевшей ноги. В этот день все палаты реанимаций были забиты до отказа. Пришлось класть раненых на кушетки, завозить дополнительные койки. Врачи и медсестры работали в две смены. В палатах дежурили сразу две бригады. Крики, стоны, всхлипывания доносились со всех концов реанимации. Врачи и медсестры работали молча, быстро, схваченно. Только изредка выплескивались наружу матерные словечки. Выплескивались и тут же пресекались. А порой и вовсе ругань останавливалась на полуслове и гасла на языке, как горящий пепел на влажной поверхности. Мы сидели с Рафом среди всей этой суеты и безмолвного ужаса. Прогорклый запах смерти все еще терся среди людей. Боковым взглядом я видел, как проводник вошел в палату и вытянул несколько душ из тел тяжело раненных пациентов. За короткое мгновение я успел в тысячный раз поблагодарить вышние силы за то, что не родился на этой ужасной земле. Никогда я не думал о том, что жизнь людей может вот так легко и просто оборваться в любой момент. Как только вы живете на этом свете?

— С ней все будет в порядке, — сказал наконец Раф.

Видимо, ему сверху пришло оповещение, что жизнь Ясмины в безопасности. Или, как говорят хранители, «это не ее время».

Спустя час я и Раф сидели на крыше двадцать пятой больницы. Над городом сгустились сумерки, и под конусом света, исходящего от уличных фонарей, неспешно кружился мелкий снежок.

— Я совсем не ощущаю холода, — сказал я. — Раф, ты когда-нибудь чувствовал холод или тепло? Ты когда-нибудь испытывал боль?

Я спросил, но не наделся, что Раф мне даст ответ. За все время нашего знакомства он ответил лишь на пару моих вопросов, а все остальное время пренебрегал мною; отмахивался от меня, как взрослые от назойливого дитя.

— Нам не дано знать физической боли, — ответил Раф, не сводя глаз с почерневших крыш. — Я ангел низшего ранга и всегда был таковым. Меня таким сотворили.

— То есть это как?

— То есть я изначально был сотворен именно для цели оберегать людей.

— Кем сотворен?

Раф посмотрел на меня как на идиота, и я сразу себя таковым и почувствовал.

— То есть… — смущенно замялся я. — Ты видел Его?

— Нет.

Воцарилось глубокое молчание. Вопросы разрывали мое горло, но скорбь сковывала меня от темени до пят. Перед глазами все еще стояла та ужасающая картина на вокзале и то, как быстро и легко оборвались жизни людей. А ведь я видел их лица за секунду до взрыва. Никто даже не предполагал, что в следующее мгновение их уже просто не будет. Просто раз — и нет тебя. Только представьте себе. Вот вы есть, а в следующую секунду вас больше нет. Разве это не страшно? Я вдруг вспомнил, какой была моя смерть. Я боролся. Я как будто был уже к этому готов, но все равно до последнего надеялся. А эти люди на вокзале, они ведь даже не думали о смерти. Я помню, как один парень, проходя через турникет, думал о том, что ему еще после обеда нужно успеть сделать две ксерокопии. Женщина с баулами думала о том, что нужно переложить колбасу в пакет, чтобы было легче достать в поезде. Эти люди строили планы, долговременные и краткосрочные. Они не собирались умирать. Никто из них не знал, что вот так все сложится. И теперь я даже не знаю, какая смерть лучше. Лучше, когда ты предупрежден о приближающемся конце и каждую секунду терзаешься от того ужаса, который наводит на тебя приближение смерти, теряя надежду по капле? Или же вот такая внезапная смерть, когда ты даже не успел попрощаться со всеми, кто тебе дорог? Я думал о Васиме, который ушел обиженный собственной дочерью. Ясмина теперь никогда не сможет попросить у него прощения. Много еще о чем я думал. И если бы я мог плакать, как вы, то непременно облился бы слезами. Может быть, тогда бы мне стало легче. Я думаю, что и Раф молчал потому, что ему было тяжело.

— Раф, ты, наверное, очень любишь людей? — спросил я, сам не зная зачем. — Раф, прошу тебя, поговори со мной. Мне очень страшно.

Внезапно Раф протянул руку и приобнял меня за плечи.

— Что тебе рассказать, малыш?

Я смутился. Он никогда меня так не называл, и его голос ни разу не звучал так ласково, как сейчас. На секунду меня посетила мысль о том, что мне нужно воспользоваться моментом и задать все волнующие меня вопросы. Но этих вопросов оказалось так много, что они начали перебивать друг друга, накатываясь один на другой, как волны во время шторма.

— Не утруждайся, — улыбнулся Раф, прочтя мои мысли. — Сегодня я готов отвечать на твои вопросы, но только до наступления рассвета.

— Скажи мне, — задрожал я от волнения, — откуда на земле столько зла? Почему я, не успев родиться, уже перенес столько страданий. Почему люди такие жестокие? Неужели им друг друга не жалко?

— Я расскажу тебе две истории. Одна из них правдивая, а другая — придуманная людьми. — Раф сделал короткое отступление и начал: — Все началось там, на небесах. Еще до сотворения мира Бог сотворил ангелов. Каждому дал имя, каждому дал миссию. До сотворения человека на небесах был порядок. Мы просто славили и поклонялись Творцу. Все воинство небесное ликовало перед Создателем, который и есть сама любовь. Он создал мир около шести тысяч лет назад. И мы помним тот день, когда он сотворил первого человека. Знаешь, что Он тогда сказал? Он сказал: «Сотворим человека по образу Божьему». Многим ангелам это не понравилось. Даже нас, ангелов, он не творил с такими словами. Но мы радовались, когда появился первый человек. Прекрасный и совершенный. Воистину подобие Бога. Два архангела поклонились человеку и обещали Богу служить Его творению. А лицо третьего архангела поникло и потемнело. Его зовут Люций. Он был прекраснее всех нас. Денница — сын зари. Созданный, чтобы осенять. Он был регентом хора, играл на всех инструментах. Он был первый, кто восхвалил Бога прекрасным пением. Когда Бог сотворил человека и одарил его любовью, Люций впал в глубокое разочарование. Его оскорбило то, что Бог поставил ангелов прислужниками для человека, созданного из обычного земного праха. Но особенно сильно его задело то, что Бог сказал: «Сотворим человека по образу Божьему». Люций пришел к Богу и сказал: «Никто не может быть таким, как Ты. Никто не может быть Твоим подобием или образом. Ты прекрасен, и сердце мое вполне осознает это. Ты сделал человека по своему образу и подобию. Ты приставил к нему ангелов, которые хотят служить тебе одному и единственному. За что ты так любишь человека, который слаб и немощен? Он никогда не сможет с тобой сравниться». Бог ответил, что любит человека настолько сильно, потому что он есть отражение Его славы. Бог даже наделил человека собственной волей, которой обладает только Он Сам. Тогда Люций в доказательство, что человек никогда не сможет сравниться с Богом, спустился в Эдемский сад. Там он искусил людей запретным плодом, и они пали. Гнев Божий пал на людей и на самого Люция. Люди были изгнаны от лица Божьего. Люций же отпал от сонма ангелов. Однажды он пришел к Богу и искренно покаялся в соделанном. Люций просил о восстановлении. И Господь сказал: «Ты искуситель. Ты сам выбрал свою миссию в мироздании. Но я прощу тебя и восстановлю на прежнее место, если люди перестанут поддаваться твоей лжи, искушениям и прекратят грешить». С тех пор Люций отошел от лица Господа и по сей день жадно искушает людей, толкая их ко греху в надежде, что они смогут устоять перед искушениями. В надежде, что Бог его простит и вернет к Себе. Но испокон веков Люций искушает, а люди поддаются.

Раф умолк. Я долго сидел и переваривал эту версию.

— Если верить этой истории, то Бог позволил Люцию толкать людей на грех? То есть зло исходит от Бога? Как-то совсем не вяжется, — задумчиво произнес я.

— Есть другая версия возникновения зла, — ответил Раф. — Люций возревновал не о славе Божьей, а о своей собственной. И это случилось задолго до появления человека. На небесах разразилась война. Люций увлек треть ангелов, и все они были заключены в тюрьму. Люций со своими приспешниками поклялись уничтожить все, что так дорого Творцу. И когда Бог сотворил человека, Люций уже был на земле. Он был в Эдемском саду в облике змея. Дерево познания добра и зла в Эдеме не обладало никакой силой. Но в том и заключалось познание добра и зла, что человек не должен был вкушать запретных плодов, не должен был переступать границы дозволенного. Люций указал человеку на то, что он обладает собственной волей, как Бог. Он внушил людям свои желания. Потому что с самого начала Люций хотел именно этого — быть Богом. Зло было не в плоде, а в том, что человек преступил Божье повеление. Грех вошел в тело человека и изменил его божественную сущность. Тогда в ДНК первого человека во время транскрипции произошла первая ошибка, которая повлекла за собой каскад мутаций. Так на земле и появились болезни, уменьшились возможности мозга и других функций. Медленно стали сокращаться внутренние ресурсы организма. Земля подпала под проклятие. Изменился климат, который перестал способствовать долгожительству. Раньше и животные были крупнее, и жили они куда дольше, чем сейчас. Ты и представить себе не можешь, какой была земля при начале своего сотворения. Зеленая, прекрасная. Кроны деревьев были толстые, сочные, жилистые. Воздух был перенасыщен кислородом. Плотный озоновый слой защищал землю от губительного воздействия. В то время обычные ящерки за всю долгую жизнь вырастали до гигантских размеров. Ящерки одни из немногих среди животного мира, кто растет на протяжении всей жизни. За столетия они вырастали до таких громадин, что ты даже себе представить не можешь. В то время и человек был совсем другого роста. Высокий, могучий, здоровый и сильный. Всем на земле хватало еды и воздуха. Никто из нас, ангелов, не предполагал, что земля может стать такой, как сейчас, и что люди будут воевать за ресурсы, которые им не принадлежат. Все стало постепенно изменяться. Первыми пострадали животные, растения, а человек, рожденный от человека с испорченным геномом, уже никогда не сможет быть совершенным, как раньше. Мутации в генотипе человека накапливаются. Так что люди рождаются с набором болезней и грехом, с которыми борются всю жизнь, а иногда и не борются вовсе. Но одно остается неизменным: Бог все так же любит человека, и человек все так же обладает собственной волей. Учитывая эти две вещи, Бог придумал план избавления человека от вечной кары после смерти. Сын Божий был на земле во плоти, чтобы человек по собственной воле последовал за ним. Он пришел, чтобы показать миру, что можно жить в немощной плоти, бороться со злом и суметь его победить. Он пришел еще и для того, чтобы стать воплощением человеческого проклятия. Бог проклял человека в саду, но позволил Своему Сыну заслонить его от этих проклятий. Теперь все стоит лишь за той же самой пресловутой волей человека. Нужно лишь поверить в силу искупления, но и этого человек не хочет сделать. Вот почему на земле зло.

Раф замолчал, а я долго смотрел за черную полоску горизонта. Солнце еще не показывалось. Зима крадет время у зарницы. Значит, у меня есть еще возможность задавать вопросы.

— Ты сказал, что Люций был отправлен в тюрьму. Как же он тогда оказался в саду в облике змея?

Глаза Рафа хитро сверкнули.

— А я думал, ты догадаешься, — сказал он. — Земля и есть тюрьма.

— Как же это?

— В начале сотворил Бог небо и землю… Шесть дней творил Бог и пять раз сказал своему творению «хорошо». И только один раз смолчал. Это было на второй день. Мы все это видели. В тот день Бог сотворил твердь, которая отделяла внешние воды от внутренних. Твердь эта окружает землю. Эта твердь зовется небом. Небо заключило Люция и треть ангелов во внутренних водах. Сотворив это, Бог молчал до наступления следующего дня, потому что тюрьма означает наличие преступников, наличие греха. Бог не сказал «хорошо», и мы все поняли почему.

Получив ответ, я пришел к полному убеждению, что именно вторая история больше похожа на правду. Вопросов о возникновения зла все же оставалось очень много. Но я боялся, что скоро наступит рассвет, а мне нужно было узнать кое-что другое.

— У меня есть другой вопрос, если можно, — замялся я.

Раф одобрительно кивнул.

— Почему я застрял среди этих миров? Почему за мной не приходят приспешники проводника?

— Потому что ты не родился. Каждый раз в утробе Господь повторяет те шесть дней творения. Человек — это та же вселенная, над которой кропотливо трудится Божья рука. Бог дает человеку жизнь, и человек получает душу еще в утробе. Прерванный процесс сотворения — это величайшее проклятие, которое навлекает на себя женщина, согласившаяся на аборт. Последствия этого преступления непременно скажутся на ее жизни. Души неродившихся детей не могут попасть в рай, так как проклятие убийства связывает их с матерью всю жизнь. Это кровный завет с темными силами.

Я вздрогнул.

— Неужели я и моя мама навсегда обречены на проклятие? Неужели я никогда не увижу рай, а Ясмина до конца жизни будет мучиться?

— Есть только один способ остановить проклятие, — ответил Раф. — Я уже говорил тебе, что был на земле Сам Бог, который взял на себя грех людской. Нужно лишь в это поверить. Прийти с полным покаянием, и я тебя могу заверить, что нет такого греха, который Бог не смог бы простить. Слишком громко вопиет кровь Спасителя на кресте. Она молит о пощаде, она умоляет о милости. Когда Бог смотрит на страдание Сына, Он не может не простить. Иначе было бы, что грех сильнее принесенных Христом терзаний. Но есть и другая кровь. Кровь, пролитая во время убийства. Как кровь убитого Авеля, взывающая к небесам, требуя мести. Твоя кровь просит о мести, и духовные силы слышат ее и будут слышать до тех пор, пока твоя мама не обратится к Тому, чья милость покроет ее преступление. Ясмина будет прощена, если искренно покается, а твоя душа пойдет к Богу. А до того времени ты будешь тут. Ты будешь рядом с ней, так как ты не родился. Ты связан с ней одним проклятием, которое скреплено кровью.

Раф поднялся с крыши и протянул мне руку.

— Я покажу тебе только один раз, чтобы ты понял это до конца.

Я с сомнением посмотрел на его ладонь. А хочу ли я знать это? Нужна ли мне теперь эта правда, которой я так добивался? Да, нужна. Я протянул руку и ухватился за ладонь Рафа. Ночь окрасилась в грязные тона, и мы помчались в нее, словно погружаясь в топкое болото. Мы мчались сквозь время, сквозь стены. Передо мной предстали женщины, которые убили своих детей. Молодые и старые, черные и белые. Во всех уголках мира. Оказывается, их так много. Умершие дети преследуют их. Окровавленными ртами они вопиют о боли и бесконечных терзаниях. Матери видят их во сне. Голоса раздаются со всех сторон зловещим эхом: «Мама, за что ты меня убила?» Преступление и грех отделяют женщину от милости Бога. Между хранителем и женщиной стоит убитый человек. Это связывает духовные силы, которые направлены для того, чтобы беречь и помогать человеку. Убившая свое дитя мать, не осознавая, отверзает свою душу для проникновения зла. Бесы входят в ее тело. Вмешиваются в ее жизнь. Лишают мечты и радости. Грех убийства, как падаль, гниет в ее сердце, привлекая к себе все больше демонов, которые бегут, как крысы на вонь. Я увидел, как растерзали тело девочки внутри утробы собственной матери. «На малом сроке это еще не ребенок. Это всего лишь плодное яйцо. Оно не чувствует боли, я вас уверяю», — так говорили врачи. Но все это ложь. Каждый зачатый ребенок на любом сроке уже имеет душу. Некоторые дети умирали в страшных мучениях. В их мягкое темя вонзали заостренные инструменты и выскабливали, как нечто инородное, по частям вынимая расчлененное тело. Аборты проводили в больницах, в подвалах и даже в палатках. В разных частях света. Женщины разных возрастов и национальностей шли на аборт, не считая это преступлением. Кто-то под присмотром врача глотал таблетку, которая убивала ребенка. Некоторые дети бились в агонии под шум вакуум-отсоса. Вы можете себе представить такую смерть: тело засасывает по частям, и на выходе это уже сгустки крови. И на какие только ухищрения ни идут женщины, чтобы избавиться от ни в чем не повинной жизни. Внезапно мы оказались в темном подвале. Клиника подпольных абортов. Я очутился рядом с малышкой. Она была уже крупной, и перед извлечением ее должны были умертвить в утробе. Но она была еще жива и беззвучно молила о помощи. Голову ее стиснули окончатыми щипцами и острыми ножницами начали перерезать ее короткую шею. Я услышал, как хрустнули мягкие позвонки. И в следующую секунду голова была вынута, а туловище в крови какое-то время плавало в утробе. После чего его также разорвали и вынули по частям. После такого чудовищного убийства тьма опускалась на женщину, которая должна была стать матерью. Тело ее становилось пристанищем бесов, которые вгрызались в ее сознание, наполняли ее тело болезнями, стискивали сердце невообразимой тоской. Как бы они ни старались забыть и утешиться, им это не удавалось. Зияющая пустота толкала их на отчаянные поступки. Жизнь их разрушается постепенно, и души детей всегда рядом с ними. Матери видят своих детей повсюду. Они думают о них всю жизнь и грызут себя чувством вины, которое, увы, не может им помочь. «Моему малышу тоже было бы сейчас шесть… — говорят они себе. «Он мог бы сейчас, как и я, получить права на вождение… Прости меня, малыш. Прошу, прости…» Слезы стелются по щекам и не могут повернуть время вспять. Терзания души и постоянное чувство вины постепенно отравляют их существование и притупляют вкус к жизни, которая дается им всего один раз.

— Прошу, прекрати это! — завопил я, выдергивая руку. — Сделай что-нибудь! Я больше не хочу это видеть!

Раф отпустил мою руку, и мы снова оказались на той же самой крыше. Занялась заря. Серая, холодная, как приближение кошмарного сна.

— Я не хочу, чтобы Ясмина так мучилась, — сказал я, задыхаясь. — Прошу, не покидай ее.

— Не покину. Это моя обязанность. Но я не всемогущ и не могу остановить ту цепь событий, которую запустила сама Ясмина, убив тебя. Пойми, что если бы она не сделала аборт, то не поехала бы ни на какие соревнования. Не было бы для нее никаких сборов в Москве. Она бы смиренно поехала с папой к дяде Вазиру 3 января. Она осталась бы с ногой, не узнала бы той боли. И Васим был бы жив.

— А что было бы потом?

— Я не могу тебе точно сказать. Люди каждый день принимают какие-то решения, и от этого зависит их дальнейшая судьба. Мы только ангелы, мы не боги. Но я старался сделать все, чтобы ей перенести как можно меньше боли на том пути, который она сама себе выбрала.

— Да, я помню, — прошептал я словно сам себе. — Ты натравил собаку на ребят в Кемеровской области. Сделал так, чтобы маршрутка проехала именно в тот момент, когда кот Кристиан отдыхал на балконе. Я видел, как ты подкинул фантик над головой кота. А его любящая хозяйка сбила с ног Ясмину, рассыпав по полу ее документы, и таким образом задержала на более безопасном расстоянии от места взрыва, — я поднял на него свои опустошенные глаза и как бы между прочим спросил: — Как это у тебя выходит?

Раф как будто немного обрадовался тому, что я переменил тему, и поэтому тут же подхватил эту мысль.

— Жизнь — это сплетение цепей. Каждое звено — это мелочи, на которые люди не обращают внимания и пренебрегают. Приходится приложить немало терпения и ума, чтобы сплести эти звенья так, чтобы получить желаемый результат. Просчитать время, погоду, условия быта. Приходится подхватывать цепи судеб различных людей и скреплять их между собой, чтобы запустить каскад событий, которые бы помогли уберечь жизнь человека, чье время еще не пришло. Это не так просто. Думаешь, та бабулька, которая медленно спускалась на «Двадцать восьмой поликлинике», могла думать о том, что она держит в своих распухших до боли ногах драгоценные секунды, которые и спасли жизнь Ясмины? Так что вот так. Долго это объяснять. Этому учат в специальном университете на факультете стражей.

— А котам вам, значит, разрешено вредить?- возмутился я.

Раф засмеялся. Ему стало весело от моего сарказма.

— Нет. Но жизнь человека всегда ценнее всего на этой земле. Каким бы ни был этот человек. А животные всегда страдали и будут страдать по вине людей. К тому же с котом все в порядке. Побыв чуть дольше на этой земле, ты сам все поймешь.

Я снова поднялся на ноги. Сквозь толщу снежных туч едва просачивались утренние лучи. Отчего серые облака устрашающе поблескивали, напоминая скопление шариков ртути.

— Рассвет. Время вопросов закончилось, — сказал Раф.

— Еще последний вопрос, — сухо попросил я.

Раф промолчал, и я счел это за позволение.

— Как я выгляжу? — спросил я. — Я похож на мать или на отца? Сколько мне лет сейчас, когда я с тобой говорю.

Раф рассмеялся.

— В первый раз вижу дух, который интересуется своей внешностью. Перед кем тебе хвастаться? — Раф немного помолчал и продолжил: — Но если бы было перед кем хвастаться, то определенно было бы чем. Ты высокий, как Васим. Волосы кудрявые, как у Ясмины, глаза большие и жаркие, как у твоего отца-баскетболиста. Ноги у тебя кривые. И это тебе от бабушки Юми. Сейчас тебе около тридцати лет. Это обычный возраст для всех нерожденных детей. Ты должен был стать врачом-нейрохирургом и сделать больше тысячи сложнейших операций на голову и позвоночник. Но так как ты не родился, то твоя миссия распределится на других людей. А некоторым пациентам суждено будет умереть. Потому что определенные операции смог бы сделать только ты. От тебя бы родились дети, которые пустили бы важнейшие цепи событий в этом мире. Но очень многое теперь не случится и, наоборот, случится, потому что ты просто не родился.

Я опустил лицо и сжал кулаки.

— Жестоко с моей стороны рассказывать тебе о том, чего ты лишился. Поэтому давай закончим с вопросами.

Раф повернулся ко мне спиной и побрел к чердачной двери. За спиной легкой дымкой поблескивало очертание его крыльев.

— Раф! — окликнул я. — Почему ты всегда пользуешься дверьми, у тебя ведь есть крылья?

— Потому что я не такой выпендрежник, как некоторые, — не оборачиваясь, пробубнил он.

Слабый смех вырвался из моей груди и тут же превратился в удручающий тихий стон.