В ожидании утра

Он лежал под забором, свернувшись плотным калачиком, стараясь сохранить внутри себя последнее тепло. Осенняя ночь насквозь пропитала его шерсть запахом мокрой земли, прелых листьев и тоски. Из тёмного подъезда напротив иногда выходили люди, и он настораживал мокрый, бархатный нос, всматриваясь в расплывчатые пятна света. Но шаги проходили мимо, растворяясь в сыром мраке.

Его лапа задёргалась, когти чуть слышно поскребли по асфальту. Ему снилось. Снилось, что по его загривку скользит тяжёлая, добрая рука, а голос, густой и тёплый, как парное молоко, говорит: «Потерпи, дружок, скоро домой». Он поскуливал во сне, помахивая хвостом по мокрой земле, боясь проснуться. Проснуться — значит снова ощутить холод под брюхом и ту самую пустоту в груди, что была страшнее любого голода.

Ночь тянулась медленно, будто желая продлить его недолгое счастье. Но даже в этой промозглой тьме таилось своё утешение. Ветер, шелестя последними листьями, приносил с собой горьковатый запах дыма из далёких труб — запах человеческого жилья, который он так ясно помнил. А где-то очень высоко, сквозь рваные облака, проглянула одинокая звезда. Он не видел её, но, казалось, чувствовал этот тихий, холодный свет.

И когда ночь стала совсем прозрачной и сизой, а лужи покрылись хрустальным ледком, он вдруг поднял голову. Не от звука, а от чего-то другого. От чувства. Осторожно, всем телом, он уловил приближение. Это была не обещанная еда и не резкий окрик. Это была тишина, которая вдруг наполнилась смыслом.

Из утреннего тумана медленно проступила фигура. Шаги были не громкие, но твёрдые. Они шли прямо к нему. Он не залаял, не бросился прочь. Он лишь поднялся на ослабевшие лапы, весь превратившись во внимание, в ожидание.

Человек остановился рядом, не двигаясь с минуту, будто давая ему привыкнуть к своему присутствию. Потом присел на корточки, став ниже, меньше.
—Замёрз совсем, — тихо сказал человек, и его голос показался псу до боли знакомым, будто он ждал его всю свою долгую ночь.

Он медленно, с невероятным доверием, протянул нос к протянутой руке и тронул её мокрым, тёплым кончиком. И в этом прикосновении было всё: и прощение за все прошлые обиды, и вопрос, и безграничная надежда.

— Ну, пошли, — сказал человек, снимая с плеча старую куртку. — Пошли домой. Утро началось.

И они пошли — по мокрому, блестящему на рассвете асфальту, оставляя позади долгую, одинокую ночь. А впереди, в розовеющем небе, уже пели свои первые песни проснувшиеся воробьи.