Вокзальный рубикон. продолжение 1

               
                Глава 3. Незнакомка из Берлина


Всё изменилось буквально в один день, когда я получил от частного немецкого издательства «N» предложение написать роман о сталинских репрессиях тридцатых годов прошлого века. Чем был вызван интерес этого издательства к теме, уже достаточно освещённой в литературе и кинематографе, оставалось только гадать. Жирный гонорар по завершении этого проекта вполне достаточен для осуществления моей давней мечты — построить собственный дом на побережье величественного Адриатического моря.

Моя душа была полна нетерпения встречи с Москвой. Я позвонил школьному товарищу, исполнительному человеку с богатым опытом в бизнесе, и попросил помочь мне с бронированием номера в гостинице «Ярь». Всего в четырёхстах метрах от ресторана ЦДЛ, где можно вкусно поесть фирменные блюда: оливье от шеф-повара с лососем, оджахури на кеци*, филе судака в кляре — отдать дань ностальгии.

Ровно в шесть часов вечера я услышал звук подъехавшего такси Uber. Лениво моросил дождь, но под ним можно было стоять, не ощущая особого дискомфорта. «Дождь в дорогу — добрая примета», — подумал я.

Зная, что отправление поезда с центрального берлинского вокзала Berlin Hauptbahnhof ещё не скоро, я решил приехать заранее.
Псевдостильное здание, окутанное тёплым светом, возвышалось передо мной. Среди суеты столичного шума оно пронизывалось спокойствием и городской элегантностью. Я решил потратить время на осмотр изменений, произошедших с этой гаванью поездов за время моего последнего посещения Берлина. Прогулялся по частично восстановленному залу. Крыша здания по-прежнему находилась в стадии реставрации. Ох уж этот немецкий менталитет: не торопясь изучить ситуацию, овладеть навыком, понять суть вопроса и решить проблему раз и навсегда, надёжно и основательно. Сделать «на соплях» — это для немца унизительно; он даже браться не станет.

Наконец, подали состав. Я отдал билет проводнику, прошёл в своё двухместное купе люкс, бросил дорожную сумку на постель и по старинной привычке вышел на железнодорожную платформу — вдруг встречу кого-нибудь из знакомых. Не было на перроне ни одного человека из прошлой жизни. Никто не крикнул мне на ходу, как это бывало раньше:
— Привет, старичок! Мы в девятом вагоне. Тронемся — заходи! У нас есть с собой!
Я ещё некоторое время провёл на свежем воздухе, обмениваясь пустопорожними разговорами с проводником об ужасной погоде в Европе, ни к чему не приводящей жалобой на дороговизну. Мне было стыдно за эти банальные фразы, не вызвавшие никакого отклика у железнодорожного работника.

Я вернулся в купе и был поражён, обнаружив там соседку. Удивительно было не само её появление, ведь купе было двухместным, но я мог поклясться, что никто из пассажиров не забредал в наш вагон во время моей куцей беседы с проводником.
— Добрый вечер! Надеюсь, я не сильно помешала... Буду вашей попутчицей, — мягким, приглушённым голосом сказала она и просияла улыбкой. Это была не привычная виноватая улыбка робкой, забитой девушки, а ухмылка женщины, знающей себе цену.
Попутчица сидела на противоположном диване, рядом на полу примостился компактный чемодан-тролль. Мой взгляд сразу отметил, что она уже не молода, но роскошно выглядит. Незнакомка мгновенно привлекла моё внимание, и я начал её незаметно рассматривать.
Возраст дамы был неопределённый: то ли тридцать, то ли сорок лет, нипочём не угадаешь. Светлая, кажущаяся почти фарфоровой кожа сияла безупречной гладкостью. Чувственные губы притягивали взгляд, а небольшая родинка в уголке рта придавала лицу неповторимый шарм. Миндалевидные глаза изумительного бирюзового цвета были идеально подчёркнуты чёрной подводкой. Огненно-рыжий серпантин холёных волос спускался вдоль шеи изящными локонами, подобно ласковым, но игривым язычкам пламени, готовым в любой момент обжечь руку неосторожного поклонника.
Женщина была удивительно стильной и элегантной. Платье фисташкового оттенка, которое она выбрала, подчёркивало прекрасную фигуру и ниспадало волнистыми оборками на стройные ноги. Утончённый стиль случайной попутчицы не нуждался в карикатурных золотых цепочках, кольцах или крестах. Единственным украшением, поблёскивающим на правой руке дамы, был причудливой формы серебряный браслет, украшенный камнями аквамарина и бирюзы. Всё было гармонично и в меру дорого.
Я скользнул взглядом вниз по налитому, подтянутому телу. Её гармоничное телосложение наводило на мысль о том, что она, вероятно, посещает тренажёрный зал и регулярно наведывается к массажисту, отчаянно пытаясь догнать ускользающую молодость. Что-то внутри подсказывало, что эта манящая личность была счастлива в возрасте от тридцати пяти до сорока лет. В той прекрасной временной точке, когда женщина остаётся красивой, уже накопила мудрость и всё ещё ищет партнёра, хотя и способна жить сама.

Зряшные потуги незаметно пялиться на попутчицу привели к тому, что я не сразу заметил, как наш состав, без единого рывка и перекоса, покинул опустевшую платформу с последними провожающими и скучающими носильщиками, и скрылся в тишине по направлению к Москве...

Я решил выйти, чтобы не мешать ей распаковать чемодан.
— Пойду... покурю.
В ответ рыжеволосая спутница лишь молча кивнула, как мне показалось, с благодарностью за понимание.
Рассчитав, что прошло достаточно времени, я вернулся в купе. Дама, переодетая в тёмный спортивный костюм и белые кроссовки, сидела у окна, подперев щеку рукой. В спортивной одежде она казалась значительно моложе и держалась проще. Я уселся на свой мягкий диван, скосив взгляд на неё.

Моё внимание привлёк лежащий на откидном купейном столике томик зелёного цвета с пересекавшим страницы красным ляссе-ленточкой-закладкой. Каково же было моё удивление, когда на торце этой книги я прочитал: Евгения Гинзбург «Крутой маршрут».
— О, фрау читает высокую литературу. Это обнадеживает, будет о чём поговорить, — подумал про себя, но вслух произнёс:
— Ну что же, давайте познакомимся: Меня зовут Петр Обручев, — я коротко представился. — А как зовут, фрау...?
— Ольга Елецкая. А вы, если я не ошибаюсь, из Германии?
— В настоящее время, да, фрау Елецкая.
— Просто Ольга, будет достаточно.
— Чем вы занимаетесь в Германии, герр Обручев? — её вопрос прозвучал настолько трогательно и по-детски наивно, что я не мог скрыть невольной улыбки.
— Я работаю журналистом в газете... — намеренно упомянув название печатного периодического издания, в котором когда-то начинал свою трудовую деятельность в качестве курьера.
Женщина промолчала и только скептически улыбнулась. Её лицо сопровождала ухмылка, пропитанная насмешливым духом Джоконды.
— Где вы учились журналистике?
— Я закончил журфак МГУ.
— Вот это да! — восхищённо, с какой-то детской радостью выдохнула Ольга.
— А чем вы занимаетесь сейчас? — Честно говоря, я был удивлён, что Ольга активно интересуется моей карьерой, чего нельзя было сказать обо мне.
— Я еду в Москву. Хочу написать книгу о романисте двадцатого века, — не хотелось делиться своими литературными планами с незнакомой попутчицей.
— Хотя я не обладаю высоким писательским мастерством, как вы, глубоко убеждена, что написание книги — это непростая задача, требующая значительных временных и эмоциональных инвестиций. А создание произведения о мастере «лагерной темы» отчасти сродни таланту импровизатора.

Мне было невозможно не согласиться с этой, казалось бы, здравой мыслью. Однако, когда она прозвучала из уст моей соседки, с которой нас связывали почти никакие отношения, это утверждение приобрело несколько иной оттенок.
— Чудеса да и только! Что творится?! Возможность читать мысли на расстоянии?! Это врождённое или благоприобретённое?
— Понятия не имею.
— Так вы из цирка?
— Нет.
— Может быть, из мира шоу-бизнеса?
— Ни то, ни другое не отражает моей деятельности.
— Я догадался, вы менталист. Демонстрируете свои психологические эксперименты и экстрасенсорные способности на публике, такие как телепатия и ясновидение. Верно?
— Нет.
— Кто же вы, чёрт возьми?!
Ольга бросила вызывающий взгляд на своего визави. Её ярко-бирюзовые глаза засветились необыкновенным, неземным сиянием, словно мощный прожектор, который не упускал ни одной мельчайшей детали лица Петра. И этот свет ни на секунду не отступал, погружался в самые глубины его существа, проникал в душу.
Женщина невинно пожала плечами, будто не понимая, кто она на самом деле, и произнесла своим уверенным, хорошо поставленным голосом:
— Всё намного проще. Я обратила внимание, как ваш взгляд, такой заинтересованный, выразительный завис на этой книге, — она указала на томик, лежащий на откидном столике, — и мне всё стало ясно. Вам ли не знать, что мы, женщины, считываем все невербальные сигналы, задаём вопросы, следим за реакцией своего визави.
Это искреннее признание удивило меня равносильно явлению Христа Марии Магдалине после Воскрешения.

Честно говоря, подавляющее большинство женщин, с которыми я был знаком, по большей части было обеспокоено состоянием моего материального положения, а также возможностью связать меня брачными узами. Поэтому до сих пор статус моего семейного положения: никогда не состоял в браке.
— Теперь мне понятна причина ваших неординарных способностей ясновидения. Впредь буду более осмотрительным.
— До сих пор мы говорили только обо мне, — я попытался переменить тему, направить разговор в нужное мне русло.
Если честно, то это был не столько проснувшийся интерес к этой незнакомой даме и её жизни, сколько моё проклятое писательское любопытство, стремящееся узнать всё и до деталей. Вы не представляете, какое удовольствие для сочинителя наблюдать за тем, как близкий человек ждёт нас, ничего не подозревая о нашем прибытии. Или заглядывать за штору в чужой спальне, подслушивать разговоры своих соседей, созерцать безобразную драку под окнами. Все эти моменты стали неотъемлемой частью моего нездорового, ненасытного писательского любопытства. Жажда деталей побуждает меня задавать неуклюжие вопросы, проникать в скрытый смысл событий и до занудства изучать самые незначительные аспекты повседневной жизни окружающих. Это бессознательное стремление к познанию подталкивает меня к краю пропасти, грозя ненароком сбросить в неё осторожность, наблюдая, как появляются ростки новых идей. Многие поплатились за свою страсть к писательству.

— О да, теперь моя очередь немного рассказать о себе, — Ольга деликатно дала понять, что не собирается особо углубляться в своё жизнеописание. — Я сама из Москвы. Там родилась и провела своё детство. После окончания школы я продолжила своё образование в Строгановке, выбрав факультет монументальной живописи. Здесь я осваивала различные техники мозаики, скульптуры и других видов изобразительного искусства. Затем многолетняя стажировка в Италии. В этом году в Museum Brandhorst в Мюнхене состоялась моя персональная выставка, которая прошла с оглушительным успехом. Там были представлены мои живописные работы, скульптуры, гравюры, а также эскизы к ранним полотнам. А в прошлом году состоялась выставка работ в США, она проходила в Филадельфийском союзе искусств, в Калифорнии. Последние три недели я провела в гостях, — она сделала небольшую паузу, — у моей подруги.

— А как вы смотрите на то, чтобы отметить наше знакомство? — спросил я свою попутчицу, не особо надеясь на согласие.
Женщина многозначительно окинула взглядом свою дорожную одежду.
— Парадный мундир необязателен, допускается присутствие дам и джентльменов в партикулярном платье*, — процитировал я пункт из дореволюционного дворцового реестра, регламентирующего форму одежды для участников Большого бала в Николаевском зале Зимнего дворца.
— В партикулярном... чем?
— В партикулярном платье. То есть в том, в чём хотите. Было такое правило на неофициальных приёмах. Историю разве не изучали?
— Не помню...
— Ладно, не будем вдаваться в тонкости придворного этикета.

Через четверть часа на пороге нашего купе стоял официант из вагона-ресторана с тележкой, на которой стояли тарелки с едой, накрытые клошами* — металлическими полусферами в виде колокола, сохраняющими тепло горячих блюд. Оценить вид многочисленных кушаний было невозможно. Всю эту кулинарную задумку венчало ведро для льда, в котором томилась высокая бутылка с вином.

Молодой официант по имени Хорст расставил еду на откидном столике, раскупорил бутылку, налил в принесённые бокалы ароматную жидкость. Я сделал маленький глоток: терпкий напиток был прекрасен, хотелось закрыть глаза и ничего не видеть и не чувствовать, кроме этого божественного вкуса. Вскоре наш голубоглазый кельнер бесшумно растворился, оставив после себя сладковатый шлейф дешёвого парфюма.

Я снял увесистые клоши с тарелок и собрался произнести тост, но Ольга подняла свой бокал и промолвила:
— А теперь, Пётр Ильич, давайте выпьем за наше неожиданное знакомство. Извините, конечно, что свалилась вам на голову, но обстоятельства вынуждают. Ваше здоровье!
Не успел я осушить и половину бокала этого виноградного напитка, как моё сознание поразила неожиданная мысль:
— Вы, безусловно, обладаете уникальным мастерством невербального общения, но порой я испытываю неподдельный трепет перед вашим просто волшебным даром улавливать мои мысли.
— Что вы имеете в виду? — удивлённо спросила Ольга, продолжая смаковать эту восхитительную жидкость.
— Мне помнится, что я при знакомстве не называл вам своё отчество. Откуда вы его знаете?
— Ну, это «элементарно, мой дорогой Ватсон, элементарно!» — в подтверждение этого крылатого выражения она приподняла крышку купейного рундука и достала книжку, в которой я узнал свой роман «Понять понимание».
Собеседница пролистала несколько страниц и представила моему вниманию фронтиспис* — мою цветную фотографию, работы модного мастера светописи, которому я хорошо заплатил за этот авторский снимок. С глянцевой страницы на меня мягким и мудрым взглядом смотрел мужчина лет тридцати, потрясающий, как мне показалось, своей красотой. Густые чёрные волосы, аккуратно подстриженные, с едва заметной сединой, ниспадали на высокий светлый лоб. Густые брови выделяли аквамаринового цвета глаза. Шелковистые, красивые усы а-ля Кларк Гейбл и холёная бородка придавали его внешности оттенок мужественности и благородства. Он был запечатлён сидящим на офисном кресле: правая рука лежала на краю большого стола, а левая на коленях. Облачение в момент съёмки было классически стандартным: идеально отглаженный английский костюм серой окраски, сорочка чёрного колера. Шею украшал шёлковый, цвета бургундского красного вина, платок.

Я взглянул на мою спутницу, ожидая всплеска восторга и восхищения от моего портрета. Пауза несколько затянулась, и я уже было подумал, что фотография произвела на неё такое сильное впечатление, что женщина не могла подобрать нужных слов, чтобы выразить своё восхищение.

— Существует мнение в среде деятелей искусства, — начала Ольга, — что фотография может быть названа холодной живописью, и я согласна с этим утверждением. В данном случае фотопортрет вызвал у меня неприятные ощущения. Прежде всего, мне не понравился овал лица, который выглядит неестественно. Также бросается в глаза высокий лоб, который кажется диспропорциональным по отношению к остальным частям лица. Рот, расстояние между зрачками глаз и нос также не соответствуют канонам портретной живописи, и вместе они создают впечатление, что золотые пропорции исказились или были нарушены в этой работе. Сдаётся мне, что Леонардо да Винчи нервно курит в стороне.
— На мой взгляд, если бы фотография была выполнена в монохромной гамме, она выглядела бы более рельефной и художественной. Это создало бы особую эмоциональную атмосферу визуальной передачи изображения и, возможно, способствовало бы более глубокому вовлечению зрителя в работу фотографа. Насколько я могу судить, автор фотографии не мог или не хотел передать профессиональную принадлежность объекта съёмки к литературной деятельности. Я долго рассматривала ваш снимок, стараясь разгадать, кто изображён на фотографии и какие аспекты его личности привлекли внимание автора. Однако мне не удалось найти никакого атрибута, который указывал бы на профессиональную связь объекта съёмки с литературой. Я считаю, что для достижения удачного результата желательно более правдоподобно показать пропорции лица и присутствующие на нём элементы. Кроме того, удачный выбор оптики, стиля и техники обработки фотографии может также оказывать влияние на то, как зритель воспринимает и интерпретирует данную работу. Впрочем, это моё субъективное мнение, не более того.

— Должна признаться, когда я впервые увидела вас и взглянула в ваши глаза, я была пленена: ни разу в жизни и ни у кого я не видела глаз такого необычного оттенка. Они, подобно аквамарину, сверкали и играли, как приветливые солнечные лучики, прыгающие на поверхности тёплой и голубой морской воды. Да, и роман ваш замечательный, это правда.

Не исключено, что это была «сладкая пилюля», а, может быть, просто эта мудрая женщина выразила свою эмпатию, опасаясь потревожить моё хрупкое мужское эго.
Ольга наслаждалась своим общением с Петром. Было так легко беседовать о музыке, литературе, любимых художниках. Они спорили, смеялись, болтали обо всякой ерунде. Собеседник очаровал её разум своей эрудицией и искренностью. Часы шли, но их вовсе не интересовало время. Женщина просто наслаждалась этим долгожданным моментом, когда они оказались совершенно одни в этой вселенной. Время, казалось, останавливалось, чтобы они могли продолжать своё удивительное общение вечно.

       ПОЯСНЕНИЯ
 
• Оджахури на кеци (груз.) — Мясное блюдо с картофелем, подается в традиционной глиняной сковороде кеци.
• Партикулярное платье — Гражданская одежда, в отличие от форменной (мундир, униформа).
• Клоши (фр. cloche) — Металлические полусферы, которыми накрывают горячие блюда для сохранения тепла.
• Фронтиспис (фр. frontispice) — Иллюстрация, расположенная на развороте книги, перед титульным листом.