У нас нет дома

Мужчина в больших ботинках с зубчатой подошвой, рыжих сандалиях, сапогах болотного цвета – весной, летом, осенью и зимой, с неизменными трико с лампасами, постоянно стоявший в прихожей, был всегда.

Примерно раз в месяц, а то и чаще.

Вопрос Вити «почему дядя Слава не заходит» всегда оставался без внимания.

По мнению мальчика, ходить в гости так не полагается.

Вот бабушка к ним приезжает, например, – так они встречают ее на вокзале, заказывают такси, если большой груз (чаще именно так и бывает) и с ветерком, жужжа на разные темы, едут домой. А там уже накрытый стол, домашняя лапша и пирожки с кисляткой. И все чокаются за встречу, за третье и восьмое, за то, что было бы лучше встречаться чаще, Витя пел что-то из репертуара старого-навязшего.

Малец любил принимать гостей.

Во всем виновата природа на пару с родителями, говорившие, что были не прочь заселить дом разноцветными детишками. А когда приходили Витины друзья, то все  играли в не бей лежачего или городского сумасшедшего в детской, куда через некоторое время приходила мама и приносила беляшики и сок.

И это было нормально, что каждый, кто переступил порог этого дома, получал в подарок, просто так пирожок или порцию вареников.

А то, что стоит дядя Слава в прихожей, не снимает обувь и при этом обувь не всегда бывает чистой – а он стоит, не снимает, говорит таким басом, словно его не слышно – все это было непонятно юному Вите. Вот если бы тот снял сапоги, куртку, обул тапочки и сел с ними выпить чаю, рассказав про своего пса Динамо и новые туфли, тогда бы и голос его стал теплее, да и атмосфера перевалила за ноль.

Но все было по-прежнему – дядя приходил, стоял в прихожей, о чем-то разговаривал с родителями, иногда спорил, и уходил, приговаривая «замки стали плохо делать, вот и у вас, вижу, расхлебенился». Отец зачем-то материл его, а мама глубоко вздыхала.

«Не любили они его что ли», - думал Витя.

Но однажды мальчик узнал причину этой нелюбви. И это прозвучало за столом во время обеда, так случайно, как чья-то неприятность, которая регулярно происходит с рядом живущими, но тебя никогда не трогает. Ты ее попросту не видишь, вот и не трогает.

И тут каак тронула!

Молодой неокрепший организм, который только начал понимать вкус жизни в ее непродуктовом понимании.  Родители даже и не пытались сказать ему об этом. Он тихо повторил, еще не успев проглотить гречку:

– У нас нет дома, у нас нет до-ма?

Ему было страшно. Объяснение то, что квартира съемная, и то, что она не принадлежит им, расставило все точки. Витя смотрел на родителей, замерев, при этом чувствовал, как колотится сердце и какая-то заплесневелая горечь подступает к горлу.

– Успокойся, – говорила мама. – Не волнуйся, это только временно, – бодро говорил папа.

Но почему-то эти слова не подействовали на него должным образом. Ему казалось, что все вокруг скрывали от него что-то еще. Он думал, что это не вся тайна, есть еще и другие нюансы, и родители так просто не скажут. Он, на всякий случай, спросил:

– Это все?

– Да, – ответили отец с матерью, навсегда поселив в сыне сомнение.

Они еще что-то говорили о том, что в следующем году хотят переехать, и про район, где все намного дешевле, но он уже ничего не слышал. Он вышел из-за стола и пошел, шаркая небрежно надетыми шлепками, в комнату, которую считал своей.

Ночь не была такой долгожданной, потому что комната, которую он так любил, больше не принадлежала ему. Эти неровные, но при этом не теряющие себя в этом, стены, на которые он клеил плакаты с миньонами и монстрами на каникулах, тоже были чужими.

Кровать с надувным матрацем не была такой мягкой. На нее даже садиться не хотелось – она несла в себе что-то враждебное. Как будто кровать подхватила вирус и стоило прикоснуться умрешь в муках.

Витя присел на широкий подоконник, прислонившись к холодному окну. Во дворе пустела детская площадка с предметами гордости: змеевидными горками и оригинальным форматом корабля-эсминца. Тропинка с молодыми березками упиралась в магазин, в котором БЫЛО ВСЕ – и мебельный, и чулочный, и кока-кольный.

Он знал, что живет на самом лучшем этаже (выше на этаж – не так видно, а ниже – не пошпионишь), и панорама из окна тоже не сравнится с видом из другого окна. Это уж точно.

Он опустился на ковер, достал из-под кровати коробку с игрушками. И еще одну. Перевернул. Старые волчки и машинки без колес, с которыми он давно не играл, смешал с еще не остывшими от недавних баталий роботами. Ему хотелось предупредить, что и с ними может произойти что-то похожее, поэтому нужно мягко, подготовить… как психолог с пациентом, зная, что тот может сорваться….

– Эх, бедные, – прошептал он. – Вы бы знали…

Он обнял жирафа и, думая о том, сколько времени прошло в неведении, уснул  прямо на полу. Вошла мама и переложила его на кровать. Он ворочал головой и говорил «это мое, мое». Отец с матерью, конечно, переживали, но считали, что это пройдет спустя какое-то время.

Так минула ночь.

Утром Витя не стал завтракать и любимое времяпрепровождение в ванной плюс пробежка, которую они с отцом никогда не просыпали, были пропущены. Он машинально оделся, не  причесываясь, не махнув на прощанье, поплелся в известном направлении.

Все стало ему чужим. Земля, тропинка, по которой ходил, выходя из подъезда с рекламой, и эти дворники, к которым он относился с важным чувством того, что они убирают его дом, сейчас выглядели главнее и выше.

Ему трудно было сидеть уже на первом уроке. Урок истории, тема переселенцев. Он и здесь  соотнес себя с ними.

– Мы не на своей земле, – пульсировала мысль, – мы не на своей… Но тогда где же наша родная земля?

Он посмотрел на окно, на силуэты лохматых цветков в горшках. Они погружены в землю по самый пояс. Некоторые только по колени. Их пересадили однажды, и они тоже никогда не узнают, откуда родом. Так и засохнут в этой глине и по итогу окажутся на помойке вместе с гнилой картошкой.

Учительница истории,  Зоя Карловна, не могла справиться с картой, которая то и дело сползала из-за сбитого механизма кронштейна, но это ей ничуть не мешало говорить о племенах, о причинах, побудивших их сменить место жительства.

– Я думаю, что еда. Только еда побуждает человека менять место. Это истина. Вам еще это может быть непонятным, но я, уже познавшая некую перевалочную жизнь, имевшая опыт в этом деле, могу с твердостью сказать – мы убегаем из-за куска хлеба с колбасой. Из-за пирожка с ливером и с капустой. Из-за борща, которого всегда хочется по второй порции.

Все засмеялись.  Витя попросился выйти. Зоя Карловна показала на дверь, словно Витя мог выйти как-то иначе.

В коридоре никого не было. Ему хотелось протянуть время. Он подошел к окну и увидел «Газель», из которой выгружали мебель. Он повернулся, подбежал к другому окну. Березы, небо, скворечник, Пес Танк бегает по двору, снова отвязался. Ищет своего хозяина, Ромку Прянина. Тот сидит на истории и слушает про переселенцев.

– Нет, все, хватит, – сказал он себе. Зашел в туалет, открыл кран, постоял с минуту, закрыл и вернулся в класс.  В тот самый момент, когда рыжий вихрастый мальчуган, Славка Славин, с первой парты, задал вопрос:

– А может быть так, что все переселенцы станут жить в одном месте? А все остальные места опустеют. Да, то есть в других местах, где когда-то и жили люди, будут пустыни, там леса, горы вырастут и прочее-прочее. А одно место заполнится. А?

Учительница улыбнулась и ответила:

– Не может быть. Люди разные и потребности у них соответственно разные.

Витька не выдержал. Он встал. По классу прошел шумок.

Сосед, Колька Горностаев стал шептать свои бредовые стихи, которые тому приходили в голову в нестандартные моменты. Это его вдохновляло. Он, глотая слюну, громко, громче, чем его шепот, продекламировал:

Ты встал, чтобы сказать о-го,

Пока вставал, забыл причину.

С рифмой у него никогда не было дружбы.

– Ты что-то хотел добавить? – спросила Зоя Карловна.

– Нет, ничего, – сказал Витя и сел на свое место.

Урок подошел к концу, потом еще один. На физкультуре он потянул ногу. Да еще эта свербящая мысль о том, что весь класс в курсе того, что его семья живет на съемной квартире, не покидала.

– Что с тобой? – спросил Пал Палыч, физрук.

– Так,  ногу слегка потянул.

– Так, иди домой, Пусть тебе Лукьянов подсобит. Подставит плечо.

– Я не хочу домой.

– Вот, странный. Все хотят домой, не могут дождаться, когда прозвенит звонок, а он не хочет. Что с тобой?

– Все со мной в порядке.

– Да что с ним? – повторил он вопрос, обращаясь к остальным ребятам. Те лишь пожимали плечами.

На следующем уроке все смотрели на него, посылали записки с вопросами. Он не знал, что ответить. Пытался отшучиваться, но некоторые понимали, что тут все намного серьезнее. Последний урок он не высидел.

Он подошел к учительнице, попросил разрешения уйти, так как плохо себя чувствует. Та сказала, чтобы он заглянул в медпункт. Он обещал, что заглянет, даже дошел до кабинета, но свернул в сторону. Он не мог туда пойти. Только не сегодня!

Там работала его мама. Преимущество перед другими – если кто-то не понравится или будет задаваться, он скажет маме, и она выпишет лекарство горькое-прегорькое. Но и показываться ей на глаза сейчас не хотелось – это означает получить вечером очередную взбучку, пусть даже с пряником.

Пока он шел к дому (тому месту, где они сейчас жили), он постарался понять величину своей проблемы, происходила ли она еще с кем-то, и каково испытать это взрослому, по сравнению с ребенком.

Он тщательно всматривался в прохожих – такие разные, серьезные и равнодушные, вспотевшие и налегке, коренные и откуда-то. Первые были более спокойные последних, но, может же быть так, что многие из них не догадываются, что квартиры, в которых они живут, вовсе не их и однажды за обедом или ужином они узнают об этом. 

Но все спешили по своим делам и вряд ли думали о чем-то подобном, и когда Витя стал смотреть на своих сверстников, то увидел лишь  глупые усмешки, которые напрашивались сделать только один вывод – он был единственным, у кого нет…?

– Мама, а где наш родной дом? – спросил он вечером. Он даже не стал приступать к макаронам по-флотски, демонстративно отодвинув тарелку. 

– В Калуге, – спокойно сказала мама.

– Да, но почему мы здесь? – недоумевал Витя. - Если у нас есть дом там, то для
чего мы здесь?

– Это Москва, – сказала мама.

– Ну и что.

– Здесь больше возможностей.

– Я не понимаю. Ты работаешь медсестрой, отец – водителем. Разве в Калуге нет водителей?

– Есть, но зарплата  – смешная.

– Смешная – это как? Маленькая?

– Да, маленькая, смешная.

– Но зато есть дом, есть близкие, знакомые.

– Уже нет. Дом продали, осталась мама, а знакомых почти нет. Тоже разъехались. А куда. Не найдешь.

Витя сел на диван неизвестного происхождения. Он не понимал.

– Я хочу домой, – сказал он.

– Это наш дом.

– Я хочу в настоящий дом.

– Сейчас это наш дом. Дом – это место, в котором мы живем. Сейчас.

Отец пришел поздно. Витя его ждал. С вопросами. Отец, как будто и не удивился.  Не переодеваясь в домашнее, он посадил мальчика к себе на колени, не смотря на то, что тот давно уже отучился от этой ранней привычки. Только не сегодня. Мальчик терпеливо замер.

– Сынок, понимаешь, то, что было раньше, там, в Калуге… это, скорее, наше детство. У нас есть много воспоминаний с родины, друзья, мама, мы же ездили туда прошлым летом.

– Да, бабушке там лучше. Поспокойнее. Она не любит метро, да и Москву называет чудовищем.

– А ты родился там, и когда мы переехали, ты был ТАКИМ маленьким, что вряд ли помнишь, как это произошло.

– Не помню.

–  Тогда и сожалеть не о чем. Сожалеют о том, чего лишаются сознательно. Когда у тебя отбирают что-то. У тебя все при себе. Никто у тебя не отнимает ни дом, ни друзей. Они всегда останутся твоими друзьями, даже если мы переедем в другой район. Если они,  конечно, твои друзья.

– Да, но почему мы не купим себе новый дом? Пап, давай купим.

– Хорошее предложение, и как только появятся возможности, то мы обязательно осуществим это.

Витя шел в комнату, в которой не было света. Он не стал зажигать свет, просто лег, и когда стучали мама с отцом, не ответил, притворившись спящим. Больше они его не беспокоили.

Как только в комнате родителей погас свет, и он дождался, пока отец перестанет отвечать на женские вопросы и перевернется на другой бок, откашляется, пройдет минута – и они спят, Витя вышел в прихожую, нашел на календаре с фруктами нужный номер, взял телефон, перенес его в детскую, и стал медленно крутить диск.

Мальчик насчитал одиннадцать длинных гудков. Ответил детский голос. Мальчик, примерно такого же возраста, что и он.

– Да?

– Могу я поговорить с дядей Славой?

– Нет, не можешь.

– Почему?

– Во-первых, потому что ты слишком поздно звонишь.

Вите хотелось наговорить ему много гадостей, но не стал этого делать, он просто спросил еще раз:

– Почему же?

– Это уже во-вторых…

– Да хоть в-третьих…

– Не надо говорить со мной в таком тоне. Если бы ты стал говорить таким тоном с моим отцом, то он бы не стал с тобой церемониться, просто бы повесил трубку. Что я сейчас и сделаю. Но перед этим все же скажу. Родителей нет дома. Они в гостях. Я один и уже сплю. Так что ты мне снишься.

Последовали короткие гудки. Витя намеренно уронил трубку. Его трясло. Этот мальчик…да как он смеет. Да что он хочет этим сказать? Я ему снюсь. Или он имеет право на это? На то, чтобы говорить так.

Может быть, это правильно, что все, кто неместный – они как бы снятся, их нет. Они просто существуют в таком мифическом пространстве, похожем на сон. Пространство, которое невозможно изменить.

В него нельзя напустить другого воздуха или поменять структуру, оно всегда останется таким. Эти стены, которые он сейчас не видел, были сформированы не им, а другой семьей и то, что они здесь живут, вбирают в себя эту пыль и чужой воздух, к тому же не бесплатный, делает их чужими не только местным, но и самим себе. Они не похожи ни на них, ни на себя.

Наутро состоялся такой разговор. Витя встал, как и прежде, сел за стол, чтобы позавтракать. Есть не хотелось. Сесть позавтракать – это не означало обязательно съесть тарелку каши и выпить чай с шиповником. Он ожидал какого-то чуда.

Все, что было сказано, окажется шуткой? Мама улыбнется и скажет, что дядя Слава их друг и приходит к ним, потому что ставил им дверь, и беспокоится, когда замок хлябает. А отец улыбнется, так хитро, как он обычно делает, когда долго вынашивает что-то и неожиданно выдает – хохму, в нужном месте, чтобы по-настоящему было смешно или грустно.

– Через неделю у тебя день рождения, – сказала мама.

– Ага, – равнодушно сказал он.

– Повеселимся? – как-то неестественно прозвучало.

– Ы-ы, - зато Витя продолжал тянуть лямку естества. 

– Посюрпризничаем?

Он уже пригласил друзей на свой день рождения, нехорошо было отказывать. «Приходите ко мне», - сказал он за неделю до, и сейчас это «ко мне» звучало фальшиво. Если перевести это на правдивый язык, то будет звучать примерно так «Вы приходите… к дяде Славе, хоть у меня и праздник, конечно, но он все решает, без него я и шагу не могу ступить».

Посюрпризничаем? Да что вообще такое с мамой. О чем это она? То самое чудо, о котором он думал? Поэтому он в каком-то восторге перед неизвестным кивнул головой. Витя был заинтригован.

Он почему-то ждал, что больной вопрос наконец-то разрешится. Они купили…купили дом? Или квартиру. Комнату, ладно чего там. Нет, может быть, я знаю, да точно…. мы переезжаем. Обратно в Калугу. К бабушке.

Он представил, как они несутся на такси по городу и уже через десять минут они на месте (не Москва же, ни пробок, ничего), и бабушка встречает, ее объятия и ее борщ, а еще блины и животы на следующей день. «Ты смерти моей хочешь?» А потом школа и своя комната и прощай дядя Слава. Навсегда.

Целую неделю Витя ходил беспокойный. Он плохо спал, ему снилось, как у него отбирают подушку, а потом кровать, и вот уже все отобрали, но потом мама берет его на руки и относит в дом. А там – кровать в три раза больше и сама комната – слона можно держать. Он говорит «спасибо» и просыпается. И смотрит на календарь, но время движется медленно. «Ну, скорей бы, скорей бы!»

Настал долгожданный день. Пришли гости. Почти половина класса уместились за столом. Сперва ели салаты, потом сладкое, потом снова, немного танцевали. Потом дарили подарки. Игрушки, альбомы и даже коньки. Родители подарили в последнюю очередь.

Это был…ноутбук.

И казалось, такая мечта, как свой персональный компьютер,  наконец-то сбылась, но она не радовала его.

Он смотрел на родителей, словно ждал, что они улыбнулся, скажут «шутка» и объявят то, о чем он всю неделю думал. Но они ничего не сказали, поцеловали  и ушли на кухню, оставив его онемевшего и упавшего духом с гостями.

Веселье продолжилось. Играли в игры, разгадывали пантомиму и неожиданно Витя сказал:

– Можно вопрос?

Все оживились, стали разливать газировку, сок, по бокалам и застыли в ожидании, немного перемигиваясь, надеясь, что это будет весело, иначе и быть не могло.

Пришла и мама, последним вышел отец, так как Витя постучал вилкой по хрустальной вазе.

Все ждали.

Дети – веселья, родители – благодарности за этот вечер. Кто-то уже успел отпить из своего фужера. Витя не решался. Мама кивнула головой, потом отец показал взглядом – мол, давай, скажи все, что ты думаешь. Настал твой час. И мальчик сказал:

– Почему дядя Слава не пришел?

Дети с некоторым опозданием засмеялись. Мама опустила голову. Отец серьезно посмотрел на сына. Витя потянулся за бананом. Он хитро посмотрел на родителей, показывая, какой он ловкий, что сумел провести их.