История об Акуле Бесс, Кающемся брате и Смерти - 2

***
Капитан Гаррет был не в духе.

Эти слова едва ли хоть немного описывают то мрачное и гневное состояние, в которое он был погружен. Как часто бывает, гнев и мрачность лишь подогревались в нем осознанием того, что он сам виноват во всем происходящем. Этот факт заставлял капитана Оливера Гаррета, и так далеко не самого терпеливого и лёгкого в общении человека, скрежетать зубами и искать выход своей злости.

Члены команды, чутко улавливая настроение командира, мгновенно растворялись в пространстве, услышав его тяжёлую поступь, иначе можно было отправиться драить палубу или выполнять другую столь же неприятную обязанность по какой угодно причине - от слишком громкого смеха до неугодного выражения лица. Офицеры молчали и со всем соглашались, желая загладить свою вину. Вина состояла в том, что они стали свидетелями неприятной сцены и ухода мисс Дуглас. Хуже всех приходилось маленькому Реджи, который поступил так, как его отец желал, но совершенно не вовремя.

В тот день досталось всем: Перченый Пако получил взбучку за невкусный обед, Айнгеру Баск - за нецелесообразное расходование пороха на судне, боцман Булл - за то, что команда распустилась. Когда Булл попробовал возразить, что пираты и не должны вести себя так же организованно и подтянуто, как матросы на королевском флоте, его грубо прервали и послали в преисподнюю.

В конце концов на поле битвы остался в живых лишь я, и мы с капитаном неминуемо столкнулись нос к носу на палубе.
- Это твоих рук дело? - неприязненно заговорил капитан. - Ты сделал из моего сына чудовище, способное ударить беззащитное существо?
- Разве не вы просили меня об этом, сеньор капитан? - уточнил я. - Вы приказали научить Реджи понятию силы и внушить, как хорошо иметь власть. А над кем нам иметь власть, как не над беспомощными существами, сеньор капитан?
- Все эти ваши философские штучки! - презрительно воскликнул Гаррет-старший.
- Именно так, сеньор, - ответил я. - Если таково будет ваше желание, я могу переговорить с Реджи и вернуть его к прежним принципам. Это будет нетрудно, потому что Реджи по своей натуре добр и справедлив.
- Черта с два! - разъярённый капитан  не в силах был выражаться вежливо. - Мне нужен настоящий пират, ясно тебе? Не тот, кто наслаждается маленькими пакостями, а тот, кто мыслит широко, изощренно и дьявольски жестоко. Мне нужен второй Олоннэ, черт побери! Мне нужно, чтобы через десять лет все моря трепетали от ужаса при имени моего сына!
И капитан Гаррет удалился, а пираты на его пути разбегались, пытаясь спрятаться в тени и уменьшиться в размерах.

«Наслаждаться пакостями», сказал капитан. Что-то я не заметил, чтобы Реджи насладился вчерашним. Да и в целом претензии капитана Гаррета были не слишком-то логичны и последовательны.

Я нашёл маленького пирата в его закутке под полом капитанской каюты. Музыкальная шкатулка с фигуркой балерины была отставлена в самый дальний угол - очевидно, Реджи уже почувствовал горький вкус предательства, который так часто идёт в комплекте с приятным ароматом, белыми ручками и нежным мелодичным голосом.
- Как вы думаете, что случилось с той собачкой? - спросил Реджи подавленно.
- Думаю, с ней всё хорошо, Реджи, - убедительно ответил я. Про Акулу Бесс лучше было не упоминать - вдруг она захватила с собой собачонку, чтобы покормить диких рыб?..
- Она всего лишь пыталась защитить своего хозяина, - грустно заметил мальчик.
- В этом мире каждый принимает свою сторону, мой мальчик, - проговорил я. - Ты выбрал свою.
- Но этого недостаточно, правда? - проницательно заметил Реджи.
- Вчера этого было достаточно, - заметил я. - Сегодня уже нет. Так бывает всегда, маленький пират.

Мы немного помолчали. Внезапно Реджи осенило:
- Вы ведь разбираетесь в грехах? Только вы разбираетесь в них с другой стороны.
 - В том, как их избегать? - я задумчиво почесал нос. - Истина в том, мой мальчик, что мне не часто представлялась возможность по-настоящему, глубоко и сильно нагрешить. Большинство грехов мне приходилось проходить на уроках, чтобы знать, о чем идёт речь.
- Но вы знаете теорию! И список у вас наверняка есть.
- Вряд ли нам поможет теория.
Реджи сник. Но затем в его подвижный юный мозг пришла следующая очевидная идея:
- Значит, нужно найти того, кто хорош на практике.
- Все пираты одинаковы, мой мальчик. Вряд ли капитан Вейнс или капитан Ланге грабят суда как-то иначе, чем твой отец.
- Есть пираты, - загадочно произнёс Реджи. - Есть пираты, а есть Акула Бесс. Нам нужно её найти, фрай Хоакин. Я наймусь юнгой на её судно, чтобы научиться тому, что она делает. Это от звука её имени дрожат все моря.
- А что ты скажешь своему отцу? - спросил я.
- Ничего, - и по упрямо выдвинутой вперёд нижней челюсти Реджи я понял, что он обижен. Он упорно двигался по пути, выбранном для него отцом, но отец отказался признать малейшее достижение своего отпрыска. Это тоже было предательством.
- Мы сбежим, - решительно сказал Реджи. - Вы пойдёте с мной, потому что... потому что... потому что вы всё же немного разбираетесь в грехах.
- Хорошо, маленький пират, - согласился я.
- Нужно только разузнать, где находится её штаб-квартира. Это большой секрет, вы знаете? «Смерть» никогда не стоит на рейде Острова.
- Завтра я иду с Бобом Уильямсом в аптеку, чтобы помочь ему купить лекарства. Могу поузнавать, что к чему, - предложил я.
- А я попробую расспросить команду, - решил Реджи. - Вечером поделимся друг с другом  новостями.

Нельзя отрицать, что некоторая властность всё же пристала к Реджи. А возможно, она просто передалась по наследству от резкого и нетерпеливого Гаррета-старшего.

Заставить Боба Уильямса заговорить об Акуле Бесс было наилегчайшей задачей. Он мог восхвалять королеву своих пиратских помыслов даже в тот момент, когда диктовал список покупок аптекарю Острова, плешивому коротышке с лицом, не внушающим никакого доверия.

- Это действительно беспрецедентный случай, вы знали? Два года назад Акула Бесс победила в конкурсе «Слезы и мольбы не помогут», который проводил «Пиратский вестник». Она обошла девять соперников, и все они были мужчинами! Ещё пару упаковок аспирина, Джозайя, и иглы для зашивания ран. Кандидатов оценивали по нескольким параметрам, включая ужасающую репутацию на всех морях. «Пиратский вестник» тогда писал, что будущее нашего дела в надёжных кровавых руках. А нет ли бинтов поплотнее, Джозайя? Это дамское кружево какое-то, а не бинты.
- Акула Бесс? - радостно включился в беседу Джозайя, чтобы не отвечать на вопрос о бинтах. - Вы знали, что она никогда ничего не покупает в моей аптеке? Наверное, поэтому у нее на судне всё сплошь калеки. Она никогда не брала даже обычный набор «На случай абордажа», где есть всё необходимое - другие пираты его расхватывают, как горячие пирожки. 
- Я никогда не видел ее судно, «Смерть», - вклинился я. - Так ли оно ужасно, как говорят?
- Не то слово, - заговорил Боб, а Джозайя с важным видом кивал головой. - Это парусник, очень длинный и узкий, на манер клипера. Он способен развивать невероятную скорость. Его борта не пробивают пушечные ядра и не берет огонь. А ещё он покрашен в чёрный цвет, и носовая фигура, естественно, изображает смерть - это скелет в плаще и с косой.
- И на штурвале надпись выбита, - таинственно заметил Джозайя. - То ли колдовское заклинание, то ли из Библии. Что-то про надежду и про то, что здесь, на её судне, надежды ни для кого нет.
- Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate, - пробормотал я.
- Так это из Библии? - недоверчиво уточнил Боб Уильямс, в то время как Джозайя неловким и давно забытым жестом пытался перекреститься.
- Не совсем, - загадочно ответил я.
- Это магия, чёрная магия, - прошептал Джозайя. - Я так и знал. Это заговорённый штурвал, а «Смерть» - настоящий корабль смерти.
- А когда можно посмотреть на это судно? - осведомился я. - Когда Акула Бесс в следующий раз придёт в гавань?
- О, судно никогда не стоит в гавани, - таинственно сказал Джозайя. - Оно бросает якорь там, в болотах, среди ядовитых испарений. Говорят, что именно болотная вода со всеми её примесями делает корпус «Смерти» неуязвимым.
- «Смерть» подобна герою, который вымылся в пылающей крови дракона и стал непобедимым, - пафосно заключил Боб Уильямс.

Поделившись со мной важными фактами из биографии Акулы Бесс, джентльмены вернулись к спору насчёт качества бинтов. Меня же мучил вопрос, на который не было ответа: причастна ли пиратка к появлению надписи на штурвале? И если причастна, то догадывалась ли она, что приблизительно переведённый Данте внушает ещё больше ужаса, чем до конца понятная цитата?..

***
Реджи твёрдо вознамерился бежать. В его душе кипели мечты о том, как лет через десять, стяжав громкую славу, ужасную репутацию и богатство на судне Акулы Бесс, начав карьеру с юнги и закончив её помощником капитана, он встречает своего отца, который одновременно горд сыном и раздосадован, что сам не разглядел в нем настоящего пирата, когда была такая возможность. Словом, это были мечты, хоть раз в жизни появлявшиеся у каждого из нас и выражаемые зловещими словами «они ещё пожалеют». К чести Реджи, он намеревался добиться слов сожаления активными действиями, тогда как многие предпочитают воображать их сказанными над своей могилой.

В его голове сменяли одна другую сотни сцен встречи с отцом и сотни вариантов их диалога. Я понимал, что Реджи проигрывает внутри себя очередную такую сцену, когда он сжимал губы и с задумчиво-упрямым выражением смотрел в одну точку.
Будущим подвигам Реджи нужен был свидетель, который подтвердил бы все его легендарные свершения. Ему нужен был человек, готовый отправиться с ним в ядовитые болота и на палубу «Смерти». Таким человеком оказался я. У меня не было ничего, что я пожалел бы оставить позади, но зато имелось огромное количество любопытства. И, странно это признавать, но мальчик мне доверял. Таким образом мы стали парой заговорщиков, планирующих побег с «Золотого леопарда». В нашем случае подготовка побега выглядела как похищение похищенного: мы стащили немного еды из кладовой и резиновые сапоги для похода в болота со склада Айнгеру Баска. Ничего из своих вещей Реджи брать не стал. Я уговорил его оставить отцу записку. В ней значилось: «Папа, я ухожу, чтобы стать настоящим пиратом. Ты скоро услышишь о моих деяниях». Что ж, коротко и ясно.

Одним прекрасным вечером вся команда «Леопарда» в очередной раз сошла на Остров. «Голову Олоннэ» после недавних событий мы все избегали как огня, поэтому отправились в более простой и располагающий к шумному веселью «Зелёный остров». Буквально через двадцать минут вся команда была пьяна, включая капитана Гаррета, который пил мрачно, молча и много. Мы с Реджи переглянулись и незаметно покинули кабачок. Известными ему тропами, по деревянным и ржавым металлическим палубам, по полусгнившим мосткам и железным узким лестницам, через узкие круглые лазы подлодок и лабиринты грузовых контейнеров Реджи вывел меня туда, где закончился Остров: перед нами на песке валялись несколько дырявых шлюпок, похожих на выбросившихся на берег дельфинов, а за ними начиналась пугающая территория болот. Это были заросли неестественно светлой травы, прорезанной рекой, той самой, по которой входила сюда «Смерть», и её извилистыми притоками. Чуть дальше росли эвкалипты, покрытые жутковато свисающими спутанными мхами и хищными плющами. Серая кора слезала со стволов и являла кирпично-красную древесину, неприятно лоснившуюся от влажности. Река уходила прямо под эти эвкалипты, под природные занавеси их ветвей и мха, и там, в глубине что-то светилось: то ли болотные огоньки, то ли ядовитый туман.

- Ты уверен, маленький пират? - спросил я, видя замешательство Реджи.
- Да, конечно, - с деланной беззаботностью ответил мальчик. - Будем держаться реки и выйдем к стоянке судна.

Мы подобрали на песке две длинных палки и пошли, пробуя ими почву перед собой. Звенящий хохотом, музыкой и битым стеклом Остров оставался всё дальше, а впереди нас ждала тишина отравленных болот. Впрочем, тишина тоже не была полной: там, под пологом эвкалиптов, кричали неизвестные птицы, квакали лягушки, иногда река (или что-то в её водах) издавала то ли плеск, то ли бульканье. Это был чуждый нам мир.
Наконец среди причудливых стволов деревьев и странных каскадов мха проглянуло что-то знакомое с геометрией, творение рук человеческих: очертания клипера. Клипер был затемнён, лишь на корме горел большой фонарь, и в густой, похожей на бульон воде медленно качались огненные отблески. Мы дошли до небольшого причала, спрятанного в зарослях камыша, и остановились, ища глазами лодку.

Здесь я должен с сожалением сообщить, что следующий фрагмент истории я могу рассказать вам только со слов Реджи, потому что в этот момент меня изо всех сил ударили по голове, и я потерял сознание, распластавшись на досках причала, словно дохлая морская звезда. Такими нас доставили на борт судна - меня в беспамятстве и Реджи, слишком слабого, чтобы сопротивляться, и продолжающего питать свои наивные надежды.

Итак, представьте себе следующие декорации: палуба «Смерти», выдраенная до пугающей чистоты. На палубе образован круг из самых жутких человеческих фигур, которые только можно встретить на этой земле: с отсутствующими конечностями и лицами, перекошенными от шрамов и зверских гримас, улюлюкающие, вопящие, получающие наслаждение от зрелища. И внутри круга - две фигуры, не считая бессознательного фрая: одетая во множество слоёв одежды Акула Бесс и растерявшийся, но всё же решительно глядящий в лицо опасности (то есть Акуле) Реджи.

Я не видел лица Акулы, но вполне представляю выражение презрения и мрачной иронии при виде нашей делегации.
- Ты кто такой, малец? - спросила она у Реджи. - Тебе что, жить надоело, что ты сам сюда притащился, да ещё с этим?
(Тут, полагаю, мой предусмотрительно бесчувственный бок испытал на себе пинок сапога величайшей на всех морях пиратки).
- Я знаю, кто это! - взревело одно из рябых чудищ команды. - Это же щенок Гаррета с «Леопарда»!

Акула Бесс повнимательней присмотрелась к мальчику и по её лицу скользнуло какое-то чувство. Точнее, множество чувств одновременно: как я понял потом, разум Акулы действительно был остёр - слишком остёр для женщины. Ее чувства были её мыслями, а её мысли рождались очень быстро, набегая друг на друга: осознание ситуации, выбор реакции, возможные последствия всех действий.

- Я пришёл к вам, мисс Акула, - вежливо, хоть и слегка дрожащим голосом начал Реджи. - Я хочу наняться к вам в команду юнгой.
Команда чудищ громоподобно захохотала. Ещё бы, вместо очередного спокойного и скучного вечера они получили захватывающий спектакль.
- За что мне такая великая честь? - издевательски осведомилась Акула Бесс. - Фрегатик твоего отца не может вместить двух Гарретов сразу?
- Понимаете, - начал Реджи, пытаясь собрать все придуманные им доводы в голове, хотя они разбредались в разные стороны, - я должен научиться быть пиратом. Я хочу учиться у вас, потому что вы самая ужасная... то есть я хотел сказать, у вас ужасная репутация...

Мальчик потерял мысль. Назвать пиратку ужасной - это оскорбление или скорее комплимент? Жалко, он не спросил об этом фрая Хоакина, когда тот был в состоянии говорить.
- А может, ты просто сбежал от отца, чтобы насолить ему? - прищурилась Акула Бесс. - Пусть, мол, локти кусает, пока я буду бороздить моря на самой «Смерти».
Реджи насупился.
- Я хочу, чтобы он мной гордился, - мрачно признался он. - Из-за этого я не могу оставаться на «Леопарде».
- Потому что заслужить уважение легче в разлуке, чем работая бок о бок, верно? - заметила Акула Бесс, и никто не понял, шутила она или говорила серьёзно.
- Ладно, маленький пират, - наконец произнесла она, и все затаили дыхание: Реджи от волнения, а пираты - в ожидании веселья. - У меня есть для тебя задание. Выполнишь - возьму в команду. Только не юнгой, многовато чести. Будешь палубу драить и потрошить рыбу на камбузе.

Акула Бесс вышла куда-то за пределы круга чудищ, а потом вернулась и поставила на настил палубы маленькую собачку. Собачка нерешительно поводила хвостом, как будто не решалась им завилять. Ее выпученные глаза и некоторое милое уродство, которое бывает у дворняжек, здесь пришлись почти что ко двору.
- Твоя старая знакомая, помнишь? - Акула пугающе улыбнулась, обнажив верхние острые зубки. - Мы назвали её Маркиза Сент-Джеймс в честь одной моей знакомой, у которой глаза такие же, навыкате.
- Помню, - выдавил из себя Реджи.
- Давай, повтори свой номер, - велела Акула. - Пнёшь собачонку - получишь место в команде.

Реджи будто окаменел. Вот она, его мечта - рукой подать. Но он слишком отчётливо помнил то отвратительное чувство, которое несколько дней терзало его после памятного визита в «Голову Олоннэ».

Но не возвращаться же назад, на «Леопард»? Вернуться назад в таких обстоятельствах - это приползти на коленях, на четвереньках, и никак иначе. Во всяком случае, ощущаться будет так же.

- Ну что же ты медлишь? - издевалась Акула. - Одно движение, и ты у цели.
Возможно, отец еще не прочитал записку. Значит, ничего не было, Реджи как будто не уходил.
Но фрай явно не может идти, нельзя его бросить здесь одного, в плену.
Но ведь и на «Золотом леопарде» он был в плену. Какая разница, на каком корабле быть пленником?

На «Леопарде» он был нужен. Здесь его вышвырнут за борт.
Собачонку должно быть жалко меньше, чем фрая.
Но причинить ей боль ещё раз кажется просто невозможным.
 
Подошвы ботинок Реджи как будто приклеились к палубе, в голове жужжали бесполезные мысли, а в душе росло унизительное отчаяние.
- Эй, маленький пират, ты живой? - усмехнулась Акула Бесс и, подойдя к мальчику, положила руку ему на плечо.
В этот момент они впервые увидели друга друга близко. Точнее, они впервые увидели друг друга. Она увидела растерянность, волнение и боль в глазах мальчика, похожих на тёмные глаза его отца. Он тоже увидел что-то в неуловимо-неправильной улыбке пиратки, но всех его прожитых лет и всех читанных им пьес Шекспира не хватило, чтобы определить это что-то.

- Ты провалил задание, малец, - сказала она. - Но к отцу можешь пока не возвращаться. Тем более твой странный спутник явно не в состоянии сделать и шагу.
- Что же мне делать? - прошептал Реджи. Отчаяние понемногу уходило, оставляя вместо себя опустошённость и усталость.
- Поживёшь пока у моей подруги. Если смелости хватит.

***
В следующей сцене странной комедии положений я прихожу в себя в склепе. Мутным взглядом я вижу черепа и скелеты, а в воздухе витает очень странный и не сказать чтобы приятный запах. Затем моё зрение начинает проясняться, и я понимаю, что кто-то во имя экономии пространства (или, возможно, времени?) соединил склеп с цирком.

Черепа, которые смотрят на меня, весело раскрашены: у них подведены глаза и губы, на скулы нанесён румянец, а на лбу сверкают узоры с прилепленными по центру блестящими камушками и монетами. Скелеты, которые мне померещились, на самом деле лишь марионетки, куколки на верёвках: некоторые блистают всей своей костяной наготой, другие одеты в подобия костюмов - этот в пирата, тот в джентльмена в цилиндре, парочка наряжена в шикарные дамские наряды. Черепа расставлены на полках вперемешку с сухими тыквами, разными баночками с непонятным содержимым и глиняными горшочками. Скелетики свисают с потолка, перемежаясь со связками травам и сетками, набитыми - я не хочу знать, чем.

А потом передо мной возникает лицо. Если бы я был художником, который увлекается метафоричной живописью, я бы нарисовал это лицо рядом со словом «веселье»: в уголках очень чёрных глаз множество смешливых морщинок, на круглых смуглых щеках ямочки. На мягкие пышные плечи, наряженные в белую вышитую блузку, спускаются жесткие черные косы. В квадратном вырезе, обрамленном разноцветной вышивкой, я вижу крестик, и первая же фраза убеждает меня, что мы с этой чудесной сеньорой - в некотором роде товарищи по мировоззрению.

- Как вы себя чувствуете, брат мой?
В голосе уважение, в глазах - блёстки смеха. Нет, даже не блёстки - звезды и галактики.
- Очень странно, сестра моя, - ответил я. - Я в аду, а передо мной ангел.
Ее смех с готовностью вырывается на поверхность - как пузырьки из шампанского или как лава из проснувшегося вулкана.
- Я Дульсе, - говорит она. - Я страшная ведьма, а вы в моей хижине, где я творю непотребные и до дрожи пугающие вещи.
- И одна из них - холодная примочка на мой несчастный затылок? - уточняю я.
- Это начало, - охотно поясняет Дульсе. - Надо же мне ослабить вашу бдительность.
Тут на сцене появляется Реджи, хотя я не вижу его, а только слышу:
- Дульсе, Дульсе, - зовёт он. - Я поел, всё было потрясающе вкусно! Особенно эти лепёшки с чем-то зелёным, которое нужно намазывать сверху! О, фрай Хоакин, как вы себя чувствуете?
- Я сбит с толку, мой мальчик, - признаюсь я и пытаюсь сесть. - Мы вроде направлялись к Акуле Бесс, а очутились...

Мы и впрямь в хижине, в которой действительно живёт ведьма: я вижу травы, снадобья, множество оплывших свечей, освещающих приземистый закопчённый потолок и ухмыляющиеся блестящие черепа. В хижине два стола: один завален таинственными ингредиентами для зелий, а второй заставлен чудесно пахнущей, яркой на вид едой, и именно за этим столом сидит довольный Реджи.

- Акула не взяла меня на своё судно, но Дульсе согласилась нас приютить, - радостно сообщает он. - По-моему, здесь чудесно! Только представьте: хижина стоит на сваях, а в полу есть люк, чтобы кормить крокодилов!
Я смотрю на Дульсе, она вся искрится смехом.
- А примочка для того, чтобы крокодилы питались здоровой едой? - предполагаю я, трогая затылок.
- Мне в детстве говорили, что грешно кормить крокодилов Кающимися братьями, - парирует она.
Теперь я вижу Дульсе целиком: на ней пышная, тоже вышитая юбка и эспадрильи. У Дульсе круглые ручки и лицо, она кругла вся с ног до головы - как полная луна с ямочками на щеках.

- Хороша компания, - добавляет она, - ведьма, Кающийся брат и пиратский сынок.
Дульсе заворачивает рукава и идёт хлопотать по хозяйству (и я не знаю, моет ли она посуду или варит вороньи лапки для зелья), а я подзываю Реджи и прошу его объяснить мне всё толком.
- Получается, рановато нам пока ждать великих деяний, - замечаю я, выслушав всю историю.
- Неважно, - Реджи полон энтузиазма. - Вы понимаете, я здесь, рядом с Акулой Бесс! В её секретном месте, с её подругой! Я практически у цели.
- Как-то не похожа Дульсе на подругу Акулы Бесс, - замечаю я больше себе самому, чем мальчику.
- Ну почему, великая пиратка и страшная ведьма - хорошая пара, - отвечает Реджи.
Вот только я совершенно не уверен в том, что ведьма страшная.

Жизнь Реджи и на «Золотом леопарде» не была полна ответственности, дел и забот. Эта жизнь была мечтой любого восьмилетнего мальчика. Но теперь стало ещё лучше - как будто в раю его отпустили на каникулы. Реджи был в восторге от Дульсе, которая кормила его до отвала и ласково гладила по голове, но не вызывала благоговейного трепета и онемения, как некогда ясноглазая мисс Дуглас. Он был в восторге от невероятной хижины, стоявшей на сваях посреди ядовитых болот. Он был в восторге от того, как я подшучивал над Дульсе и дразнил её только для того, чтобы услышать её заразительный смех, от которого захохотали бы и ангелы в небесах.

Клипер Акулы Бесс ушёл в море ещё тогда, когда я валялся в беспамятстве, но Дульсе не была единственной обитательницей болот. Я узнал, что среди эвкалиптов и высоких зарослей прибрежных растений прячутся другие хижины, и что там живут самые разные люди - калеки, старики, туземцы, беглые преступники, подозрительно красивые и измождённые женщины. Это были люди, которых извергло общество, как организм извергает то, что не может проглотить или переварить. Им не было места даже на Острове, среди пиратов, они годились только на то, чтобы прятаться на этом вечно тёмном, вечно пугающем болоте, осенённом тучами светлячков и странным туманом.

Кто угодно боялся бы такого соседства, но не Дульсе. То ли её весёлый нрав был тому причиной, то ли слава злой колдуньи, но это тёмное племя болот уважало её. Иногда какой-нибудь туземец ростом с ребёнка подгребал к её хижине на своей пироге и с заискивающей улыбкой передавал ей тушки птиц или свежий улов рыбы. Иногда вечерами, которые были не сильно темнее дней, приходили женщины - с тонкой бледной кожей и кругами под глазами, -и уходили с таинственными мешочками, украшенными вышивкой пронзённого сердца, за которые расплачивались кто как мог: монетами, украшениями, собранными где-то на болотах ягодами. Иногда одна из таких женщин приносила какого-нибудь бледного хилого младенца или ребёнка постарше, которого трясло от лихорадки, и Дульсе начинала яростно шипеть по-испански, ругая на чем свет стоит нерадивую мамашу.

Однажды мы увидели, как Дульсе подтыкает подол своей красивой юбки и меняет эспадрильи на высокие болотные сапоги.
- Вы куда? Можно с вами? - сразу загорелся Реджи. - Я ещё никогда не ходил по болотам, только когда мы шли сюда к Акуле.
Дульсе окинула нас своим сияющим хитрым взглядом.

- Мне нужно собирать грибы, - ответила она. - Это наше традиционное ведьминское увлечение.
- Я никогда не собирал грибы, ну пожалуйста, возьмите меня с собой, - Реджи подпустил в свой голос сдержанно печальную нотку, как у несчастного ребёнка, лишённого в детстве всяческой радости, но покорно принимающего свою судьбу без жалоб и упрёков.
- А фрай Хоакин? - улыбка Дульсе уже почти вырвалась наружу, углубив ямочки на щеках.
- Я собирал грибы, - ответил я. - Но нужно уточнить, что это была плесень.
Раздался благословенный смех, и вот мы, обутые в свои старые сапоги с «Леопарда», брели за Дульсе по хлюпающей густой воде.
- Похоже на суп, правда? - спросил Реджи.

Между жёсткими метёлками камышей и других растений, мне неизвестных, вода была подёрнута маслянистой плёнкой, в которой застревали листья, чешуйки коры и разный лесной мусор. Иногда наши ноги, по щиколотку погруженные в этот первобытный бульон, вдруг сводило от внезапного холода, проникающего сквозь сапоги: это били подводные родники. На скользких мокрых валунах сидели черные жабы, издающие зловещие булькающие звуки. Между лохматыми ветвями деревьев раскинулись широкие сети паутин, и становилось не по себе, когда воображение рисовало пауков подходящего размера.

Наконец мы вышли на небольшую полянку, возвышающуюся над трясиной. На ней среди влажных камней, утопая в сырости, росли очень странные грибы, которые никому не пришло бы в голову употребить в пищу. Они были украшены странными юбочками из мерцающих нитей и извилистыми отростками, напоминающими башни замка.
- Смотрите! - велела Дульсе с гордостью экскурсовода.
Гриб с башенкой вдруг начал раздуваться на наших глазах, а затем из трубы вылетело облачко спор, медленно рассеиваясь в воздухе. Гриб опал, а рядом с ним начал набухать другой.
- Вот это да! - изумлённо выдохнул Реджи. - Они ядовитые? Или волшебные?
- Всё есть яд и всё есть лекарство, - со знанием дела ответила Дульсе. - И вся природа полна волшебства.
Она завязала рот платком, чтобы не вдохнуть залпы спор, и начала срезать грибы ножиком. Реджи заворожённо наблюдал за ней, не смея приблизиться, а я размышлял о том, что если наша пиратка знает Данте в оригинале, то ведьма, очевидно, знакома с трудами Парацельса.


***
Прошла какая-нибудь неделя с тех пор, как мы покинули «Золотой леопард», но казалось, это было очень давно. Неожиданным образом и я, и Реджи быстро втянулись в странную жизнь сумрачной болотной общины. Возможно, нам помогли наши нетерпеливые характеры, возможно, влияние Дульсе, распространяющееся среди кирпичных эвкалиптовых стволов подобно музыке и солнечному свету. Реджи постоянно отсутствовал: он учился управлять пирогой у туземцев, ходил по болотам с бородатыми стариками, знавшими все топи и тропки, вклинивался в разговоры, узнавал правила детских игр, пытался дружить с теми, кто понятия не имел о том, что такое дружба. Когда он возвращался в хижину, то накидывался на снедь, мастерски состряпанную Дульсе, а потом убегал снова. Здесь от него не требовали ни злодейств, ни свершений. Здесь он наконец стал ребенком.

Я был не так подвижен и ловок, поэтому занимался более спокойными делами: помогал Дульсе в ее таинственных занятиях по перетиранию трав и изготовлению вонючих зелий, а заодно пытался выяснить что-нибудь об Акуле Бесс и самой Дульсе. Колдунья смеялась, шутила, острила, но так и не поведала мне ничего стоящего. Я узнал только очевидное: что родом она была из Мексики, из Сан-Мигель-де-Альенде; что она чтит мёртвых и Святую Смерть; что она очень любит эмпанадас с мясом и что с Акулой она знакома несколько лет. Подругу она называла Исабель и не проронила ни словечка о ее жизни.

В один из дней Дульсе, видимо, надоели расспросы, и она привела в хижину трёх девочек лет шести. Они были грязными, лохматыми и пугливыми, как зверушки. На пороге с осторожным любопытством жались ещё две девчонки в испачканных болотной жижей платьях, но одна из них сжимала в руках великолепную куклу с личиком из дорогого фарфора. Как я заметил, подобные вещи периодически оказывались в руках у кого-нибудь из местных и будили ощущение нереальности происходящего: золотая ложечка в руках старухи, готовившей суп у порога своей полуобвалившейся хижины, прелестная жемчужная брошь у той или иной таинственной тонкокожей незнакомки, усыпанный драгоценными камнями кинжал у торговца рыбой. Очевидно, это были следы пребывания здесь «Смерти» с ее награбленным добром.

- А вот скажите-ка, фрай Хоакин, - обратилась ко мне Дульсе, уперев свои круглые кулачки в пышные бока, - не достанет ли у Кающегося брата времени и сил, чтобы втолковать этим бедняжкам немного знаний?
Карьера учителя опять настигала меня против моего желания, но я и рад был обрести какое-нибудь занятие - не вечно же мне толочь грибы и снимать пенки с отваров?
- Каких знаний, досточтимая сеньорита? - осведомился я.
- Научите их читать.

Так в хижине колдуньи открылась маленькая школа, в которой Кающийся брат учил читать диких малышек. Несомненно, где-то здесь в сумрачном царстве были и мальчишки, но у мальчишек всегда найдутся дела поважнее: исследовать местность, добывать рыбу или любую другую еду, условно съедобную, хулиганить и заниматься тысячей дел, смысл которых взрослому не объяснишь. А я тем временем писал буквы углем на полу хижины и рассказывал разные смешные истории, чтобы чумазые малышки хихикали, прикрывая смуглыми ладошками белые зубки, и чтобы одна из них  стыдливо призналась, что я очень нравлюсь Принцессе - той самой фарфоровой кукле, которая присутствовала на всех уроках.

Однажды я проговорился, что мне было бы очень интересно узнать, как капитан Оливер Гаррет отнёсся к исчезновению сына. Таинственными путями этот вопрос покинул болотные края, добрался до Острова и вернулся с ответом прямо на болтливый язычок Дульсе. Как выяснилось, капитан будто обезумел: он и раньше не отличался терпением, пониманием и спокойствием, что вкупе со способностью сильно чувствовать приводило его к гневу, отчаянию и мрачности. Казалось, этого человека постоянно разрывало надвое: он любил Маргарет Дуглас и ненавидел её, он души не чаял в сыне и стыдился его. Теперь, когда сын исчез, капитан потерял всяческий покой. В глубине души точно зная, что Реджи никогда не стать пиратом, старший Гаррет боялся за его жизнь и здоровье: где сейчас мальчик? Не обижает ли его кто-нибудь? Не болен ли он? Не жалеет ли он о своём побеге, сидя где-нибудь в трюме грязной пиратской посудины, пока другие пираты тычками и пинками учат его своей науке? Тут же капитан начинал привычно корить себя за то, что не научил сына сам, поддался, дал слабину - ведь и труса можно сделать храбрецом, и чахоточного вылечить и вернуть ему на щеки румянец. Вот только как, в каком горниле переплавить доброту на жестокость, не знал он сам, не знал никто.
Команда, потеряв в лице Реджи своего общего сына, тосковала и мрачнела. Старикашку Доббса отправили с выходным пособием обратно на Остров, а глобус Страделлы, предварительно расстреляв, утопили в море, потому что кто-то однажды донёс капитану, что мисс Дуглас видели с картографом под ручку и они смеялись.
Капитан назначил большую награду тому, кто сказал бы, где сейчас Реджи. Ожидая известий, он редко выходил в рейды, в основном просиживал в одном из своих любимых кабачков. Некоторые пираты, которым бездействие было не по нраву, покинули команду. Верные Булл и Макконахи обычно сидели рядом с капитаном и смотрели на него преданными трезвыми глазами: денег не хватало, пить приходилось в меру.

Словом, я не знал, что будет, если мы с Реджи однажды вернёмся на «Леопард»: буду ли я жестоко казнён как тот, кто подначил мальчика на бегство, или вознаграждён как тот, кто берег его. Реджи, очевидно, не стремился вернуться на судно: он нашёл ровесников и друзей, он был свободен от идей своего предназначения и ему нравилась Дульсе - её стряпня и её простая ласка. Он как будто забыл об идее научиться быть ужасным пиратом. И тут мы узнали, что возвращается Акула Бесс.
Тонкое туловище «Смерти» виртуозно вползало под сень эвкалиптов. Где-то внутри трюма урчал мотор, который позволял судну идти без парусов, а перед бушпритом сновали пироги туземцев, которые гортанными криками подсказывали фарватер. На корме хлопал большой чёрный флаг с черепом, похожим на один из тех, что стояли у Дульсе в хижине. Я пригляделся: в самом деле, вокруг глазниц вился узор, а на скулах и посреди лба печатями значились маленькие восьмиконечные звезды - то ли небесные тела, то ли розы ветров. Между скрещёнными костями на флаге вилась надпись «Muerte», и оставалось только гадать, является ли это переводом имени корабля или упоминанием любимой Дульсе Святой смерти.

Прибрежный народ, дети, торговцы, женщины стягивались к причалу, чтобы поприветствовать вернувшихся. Вокруг царило возбуждение, и это было совсем не похоже на сумрачное волнение деревеньки, которую облюбовал и из которой тянул все соки жестокий враг. Это было похоже на возвращение домой тех, кого любили и ждали.

В этот день девчушки не явились на урок, а Реджи не побежал с ребятами на болота. Мы сидели вдвоём в хижине и наблюдали поток странных посетителей Дульсе. Это были чудовища из команды «Смерти»: на деревянных протезах, с искусственными глазами и челюстями, покрытые шрамами, татуировками, грязью, синяками и зловещими темно-багровыми пятнами. Они наклонялись к уху Дульсе и что-то ей шептали, а колдунья деловито кивала и искала заказанное по своим баночкам и горшочкам. Уходя, чудовища зыркали на нас, пугая Реджи. Один из них зыркнул, передавая на ухо Дульсе своё послание. Та улыбнулась нам и сказала:
- Акула Бесс ждет вас завтра у себя.

Сама Дульсе, впрочем, ушла ещё ночью, собрав в большой мешок свои травы и пузырьки.
Итак, нам была назначена аудиенция у величайшей пиратки всех морей. Реджи не мог заснуть, возился в своём гамаке, да и мне не спалось. Что она надумала, пока бороздила моря? Решила взять Реджи в команду, а меня отправить за борт? Обоих за борт? Вернуть нас Гаррету? Велеть Дульсе скормить нас крокодилам? Но моя неугомонная натура, боюсь, больше томилась любопытством, чем страхом смерти. Я мечтал поговорить с Акулой Бесс, потому что её личность невероятно интересовала меня.

Аудиенция проходила на палубе, но на этот раз не было круга из улюлюкающих чудовищ. Большинство членов команды, очевидно, находилось на берегу, лишь какой-то вялый провинившийся возил по настилу хлюпающей шваброй. Акула, сидевшая на ящике у мачты, знаком велела нам подойти. Мы приблизились.

Пиратка молчала, разглядывая нас. Сегодня она была какой-то немного другой: более спокойной, более расслабленной. Из-под платка на голове рвались на волю лёгкие тонкие волосы, которые шевелил ветерок, воротник был расстегнут, открывая странно белую для моряка шею. На ней было всего три или четыре слоя одежды. Словом, было видно, что это командир судна, отдыхающий после тяжёлого похода.

- Ну что, малец, - обратилась она к Реджи, - кажется, ты не очень-то цепляешься за свою мечту, а?
Реджи испуганно вскинул на неё глаза.
- Так ведь вы же меня не взяли... Я же тут, на суше...
- Жестоким пиратом можно быть где угодно, - перебила его Акула.
- Это тоже была проверка? - севшим голосом спросил мальчик. - Как тогда, с собакой?

Акула перевела свой холодный немигающий взгляд на меня.
- А что скажет мудрый пиратский наставник? Который играет с девочками в куклы и моет посуду у ведьмы дома?
Так я понял, что Акуле прекрасно известно всё, чем мы занимались. И что мы говорили и думали, очевидно, тоже.
- Я скажу, что мечты бывают двух видов, - отозвался я. - Одни зажигаются в человеческом сердце, а другие - это те, которые другие люди накладывают нам на плечи, как ярмо, чтобы водить нас за собой.
В ледяной серости Акульих глаз что-то вспыхнуло.
- И что бы это значило? - неприязненно спросила она, хотя я знал, что она прекрасно меня поняла.
- То, что в погоне за мечтой, тем более чужой, мы можем встретить что-то гораздо более ценное - реальность, которая нам нравится. Реджи здесь очень хорошо.
- Как будто меня волнует, хорошо ли здесь пиратскому щенку, - огрызнулась Акула. - Вы сюда пришли, нарушили наш быт и уклад. Едите наш хлеб и нашу рыбу. Зачем вы мне, если мальчишка пиратом быть уже не хочет?
- А если бы хотел, вы бы его взяли? - осведомился я. - Или только после того, как опять пострадает невинная Маркиза Сент-Джеймс?
- Правила есть правила, - буркнула Акула.
- Ваши правила и мечты капитана Гаррета - очень похожие вещи, - заметил я. - Требуете от человека надеть кандалы и благодарить вас за это.

Акула Бесс вскочила. Вот теперь она действительно была в ярости. Ее трясло, губы дрожали, глаза с ненавистью уставились на меня.
- Как ты смеешь, бритоголовый? - прошипела она. - Да я тебя мигом отправлю крокодилам на обед.
- Не надо, не надо! - взмолился Реджи. - Ну хотите, я снова попрошусь к вам в команду? 

Акула посмотрела на него, потом на меня.
- Убирайтесь! - бросила она и пошла прочь.

Меня посетило чувство, очень похожее на чувство Реджи после того, как он обидел Маркизу. Потому что мне показалось, что мои ядовитые слова миновали броню пиратки и попали куда-то в самое сердце. И либо я ошибался, либо сердце у неё и вправду было.

***
Мы возвращались в хижину Дульсе. Реджи брёл рядом со мной, низко склонив голову, и молчал. Его тревожащее молчание продлилось до той поры, пока не пришло время ложиться спать. Дульсе устроилась за своей ширмой,  разрисованной пляшущими скелетиками, я - на тонком матрасе на полу, а Реджи - в гамаке над моей головой.

- Я долго думал, что же нам делать, - прошептал он.
- Поделись со мной, маленький пират, - отозвался я. - Потому что я совершенно ничего не могу придумать.
- Мы уйдём, - ответил он.
- Куда? Обратно на «Леопард»?
- Нет, мы просто уйдём. Я подумал, что мир очень большой - помните глобус синьора Страделлы? Можно поселиться в каком-нибудь городе, или маленьком городке, или даже деревушке. Где не будет пиратов и кораблей.

Значит, мальчик сделал свой выбор.
- Погоди, Реджи, - всё-таки сказал я, чувствуя некий долг. - А как же твой отец? Он очень волнуется за тебя.
- Я знаю, - печально отозвался мальчик. - И я знаю, что вы, наверное, не хотите идти со мной. Хотите заняться своими делами. Но я помню, вы говорили, что любите неопределённость и приключения.
- Больше всего на свете, - отозвался я. - А Акула? Ты больше ею не восхищаешься?
- Восхищаюсь, - после недолгого раздумья ответил Реджи. - Она великая пиратка. Но это не значит, что я смогу стать таким, как она.
- А Дульсе, она же тебе нравится?
- Она потрясающая. Но мы не имеем права здесь жить, понимаете? Мы здесь в гостях. Нам нужно искать своё место.
- Договорились, Реджи, - ответил я. - Завтра подумаем, куда направиться.

Мальчик заснул, а я лежал и смотрел в темноту. Как легко сделал свой выбор Реджи! Со свойственной юности решительностью он исключил все варианты, которые ему не нравились, и сосредоточился на том, что ему бы хотелось. Я был гораздо старше: я боялся. Я боялся своей крепнущей привязанности к этому мальчику - однажды мне все же придётся расстаться с ним, и это причинит мне боль, как если бы у меня чудесным образом появился сын, а затем его отобрали бы, вырвав с корнем из моего сердца. (Тут я подумал о капитане Гаррете, терзаясь угрызениями совести: ему Реджи действительно приходился сыном, а я как никто другой причастен к отцовскому беспокойству, к его отчаянию и одиночеству).

Я боялся привязанности к Дульсе, к её веселью, которое стало мне необходимо, словно воздух. Не слыша ее смеха, я задохнусь в этом мире. Живя здесь, в этой странной хижине с черепами и ядами, я будто бы обрёл то, чего у меня никогда не могло быть - семью. «Хороша компания, - говорила Дульсе, - ведьма, Кающийся брат и пиратский сынок». Семья не была настоящей, но моя любовь, моя нежность - были. Я не знал, что способен на эти чувства. Они брались откуда-то, затопляя прежде безводную чашу фонтана моей души, и брались в избытке, и их хватало даже на чумазых девчушек и их кукол.

Казалось бы - можно снять сутану. Я все равно был плохим Кающимся братом, я все равно не верил ни во что, кроме тезисов сеньора Грасиана-и-Моралеса и своего собственного смутного ощущения, что ставший общим местом свободный выбор человека - вовсе не свободен. Но что-то внутри меня сопротивлялось этой идее, какое-то тёмное ощущение предательства. Да и имел ли я право взваливать груз своих чувств на Реджи, которому я всё же не отец, на Дульсе, которая чувствовала себя со мной так свободно и спокойно именно из-за того, что моя сутана была для неё обещанием безопасности? Не являлась ли и моя мечта тем ярмом, о котором я говорил Акуле Бесс?

Промучившись почти до рассвета, я так ничего и не придумал, и нашёл убежище в привычном мне буддийском спокойствии и равновесии: когда ты ничего не можешь, ничего не решаешь, ничего не имеешь - остаётся делать вид, что ты счастлив.
У нас был день на сборы, и сборы эти были потрясающе легки и быстры: мы стащили немного еды с щедрого стола Дульсе и приготовили свои болотные сапоги. Реджи пропадал, посещая свои любимые места и пытаясь без слов попрощаться с новоприобретенными друзьями, а я позволил себе лишь маленькую печальную вольность: собрал недалеко от хижины несколько маленьких болотных ирисов и вставил их в глазницу самого любимого черепа Дульсе. Надеюсь, она воспримет это как знак благодарности и дружеского привета.

Мы ушли незадолго до рассвета: хлопотливая Дульсе ещё не встала, но болота уже заливал бледный полусвет, и было видно, куда ступать. Снова длинные палки в руках и сапоги на ногах. Я посмотрел на бледное личико Реджи, он посмотрел на меня. Было очень холодно.

- Ты ведь знаешь все тропки, - прошептал я мальчику. - Веди нас.
И мы пошли - прочь от Острова, прочь от болот. Навстречу новой жизни, которая сейчас, в этот ледяной рассветный час, казалась ношей большей, чем может вынести человек.

Мы шли, делая привалы, чтобы перекусить, подремать и просто поглазеть вокруг - у нас не было цели, мы не спешили. Когда болота кончились и под ноги нам легла упругая твердь земли, я сменил сапоги на свои старые изношенные сандалии, а Реджи пошёл босиком, размахивая зажатыми в руке башмаками. Он хотел ощутить новую жизнь всем телом, включая пятки. Сапоги мы спрятали под старым мертвым деревом запоминающихся очертаний.

В нескольких деревушках, где мы останавливались поесть или переночевать, на нас косились и особо с нами не разговаривали. И лишь на третий день мы попали в славный городок, построенный на южный манер - здесь были старые белёные дома со внутренними двориками, славная церковь с башенкой, уютное кладбище и кантина со вкусной чечевичной похлёбкой и разговорчивой хозяйкой. Здесь нас приняли, и здесь мы решили пока что остаться.

Дела для нас сразу нашлись: меня попросили помогать в служении дряхлому отцу Феликсу. На самом деле, помогать ему пришлось практически во всем, потому что добрый старик практически ничего не видел и с трудом ходил. Ранее он увлекался тем, что заботился о сельском кладбище и собирал сведения о тех, кто был там похоронен. Теперь он попросил меня этим заняться, и я с неожиданным для себя удовольствием посвящал время могильным плитам и надписям на них. Реджи был дружелюбно принят в местной школе и с головой окунулся в новые для него учебные будни. Когда вечерами он взахлёб делился со мной школьными новостями, я понимал, что мальчик рад обществу ровесников. В учёбе он проявлял подозрительное знание жизни в самых странных её аспектах и столь же подозрительное невежество в самых простых вещах, но больше всего его занимали перемены между уроками, правила игр и коллекционирование газетных вырезок с заголовками, начинавшимися с буквы его имени - это была последняя мода школьного бытия.

К счастью, доброта местных жителей была чужда любопытству, никто не связывал Кающегося брата и его приёмного сына с именами известных пиратов. Мы просто жили. Мне пришлось вспомнить рецепт полынной настойки, чтобы подлечить доброго отца Феликса, и состав средства для очищения могильных камней от мха. Казалось, приключения миновали и моя жизнь снова стала прежней - но я опять не каялся. Я был счастлив.

И всё же нельзя сбежать с Острова и остаться безнаказанным. Я понял это, когда однажды днём, в ленивую сиесту, я пробирался к своему месту за отдаленным столиком в кантине, чтобы вкусить жирной похлёбки, и внезапно в мои глаза упёрся взгляд стальных серых глаз, от которого меня пробрал холод.

- Надо поговорить, бритоголовый, - произнесла Акула Бесс.


***
Видеть её закутанную фигуру в этот жаркий томный день в этом уютном городке было очень странно. Как будто настоящая акула внезапно очутилась в прудике с золотыми рыбками. Впрочем, оружия на ней я не увидел - возможно, оно было просто очень хорошо спрятано.

Конечно, я не мог пренебречь приглашением. Я сел за её столик в уединённом уголке, поставив свою миску с похлёбкой напротив её тарелки с крошечными кусочками мяса, и сразу заметил острый нож, которым она производила методичные манипуляции с едой.

- Как же вы нас нашли? - спросил я. - Я думал, мы ушли достаточно далеко.
- У меня много где есть глаза и уши, - ответила она. - Если глазам и ушам платить, они становятся языками.

Мы молчали. Акула Бесс крутила в руках глиняную кружку и смотрела в стол, ее губы кривились. Пауза затягивалась. Я готов был почувствовать себя тревожно и неуютно, но мне казалось, что я знаю этот тип молчания: пиратка не могла найти слов, чтобы начать.

- Моя подруга Дульсе, - сказала вдруг Акула, - очень хорошего мнения о вас.
Я с ужасом подумал о том, что краснею. Впрочем, такое начало разговора не обязательно могло привести к чему-то хорошему. Возможно, дальше последовало бы «поэтому я убью вас быстро».
- Она велела мне разговаривать с вами искренне, когда мы встретимся, и рассказать всё, как есть. Но вы должны поклясться, что сохраните в тайне то, что я скажу. Это важно не только для меня.

Почувствовал моё колебание, Акула Бесс посмотрела прямо на меня. Вздрогнув, я попытался отогнать от себя пугающее ощущение, что я разговариваю с кем-то другим, появившимся на месте известной мне Акулы как по волшебству. Я не видел больше ни стальных глаз, ни страшной усмешки, ни напряжённой нижней челюсти. Передо мной сидела просто девушка, как будто лишённая злых чар, наложенных на неё когда-то - суть девушки, её основа. Без шлейфа страшных историй, без флера пиратской ярости и романтики, без мрачного ореола репутации убийцы - только узкие плечи под ворохом одежды, светлые тонкие волосы и высокий белый лоб, обычно прикрытый платком. Учитывая всё, что я слышал о ней, я не мог верить этому обманчиво простому образу. Меня вводили в искушение и пытались надуть.

- Я знаю, почему вы ушли, - заговорила она снова, не дождавшись моего обещания. - Дульсе слышала тогда ваш разговор. Я понимаю, что двигало мальчиком и вами. Но потом я встретила капитана Гаррета. Он тоже нашёл свои глаза и уши и узнал, что мальчик приходил ко мне. Он в ярости и клянётся, что вызовет меня на поединок и убьёт, если мальчик не вернётся к нему.

(Я представил себе эту картину: они сталкиваются лицом к лицу - пылающий гневом Гаррет и ледяная замкнутая Акула, окружённая своими чудовищами. Гаррет нависает над ней и начинает угрожать, потому что он устал бояться, устал трепетать перед зловещей славой пиратки и устал чувствовать своё унижение. Он даже готов рискнуть жизнью, лишь бы избавиться от чувства вины. А Акула стоит перед ним, бестрепетная и равнодушная, взирая на него своими рыбьими холодными глазами, которые только разжигают гнев Гаррета, потому что он понимает - ей все равно, где сейчас мальчик и что с ним, и всё же мальчик предпочёл её ему, и ушёл к ней, бросив его, предав его).

- И как это относится к нам? - осторожно спросил я.
- Вы не думаете, что мальчик должен вернуться к отцу?
- Мы говорили об этом, и мы здесь, а не на «Леопарде». Это ответ на ваш вопрос.
Акула посмотрела на меня, а затем внезапно сказала:
- Я не хочу умирать.

Тут я подавился едой. Она смешалась с недоверчивым смехом и застряла у меня в горле. Мне показалось, что я ослышался.
- Что? - прохрипел я.
- По-моему, нечестно отправлять меня на смерть только потому, что отец поссорился со своим сыном, а какой-то бритоголовый фрай похитил ребёнка.
- Почему величайшая пиратка всех времён говорит о смерти? - спросил я.
- На это есть две причины. И первая из них - я не величайшая пиратка.

Словно мучаясь от давнишней жажды, Акула жадно выпила всю воду из своей глиняной кружки, а потом сказала, решившись:
- Раз уж Дульсе мне посоветовала рассказать всё, я расскажу. Акула Бесс - это моя роль, падре. Моя лучшая роль на подмостках этого мира, и я держусь за неё.
- Объясните мне, - мягко проговорил я.

- Я родилась в семье, которую я не хочу упоминать. В ней младенцы лежали в колыбельках, украшенных коронами и лавровыми венками, играли серебряными погремушками и плакали в шелковые носовые платочки. Вот только слезы им утирали не для того, чтобы утешить, а для того, чтобы они не разводили сырость. Поэтому, когда мне было пятнадцать, я сбежала из дому.

Я кивнул. Что может случиться с маленькой девочкой, чтобы в пятнадцать лет она захотела сбежать из дома, от шелка, серебра, корон и лавровых венков? Это не высказано, но это и не может быть высказано. Оно похоронено где-то глубоко внутри и там до сих пор тлеет, как тлеют угли под слоем золы. Впрочем, пока они тлеют, они дают жар и энергию.

- Я попала в театральную труппу. Это были счастливые пять лет. Я оказалась хорошей актрисой, мне удавались и трагические, и комедийные амплуа. Я даже сама начала писать пьесы. У меня были поклонники, которые забрасывали меня цветами каждый вечер. А потом всё снова переменилось - у нашей труппы появилась новая хозяйка, мне пришлось уйти. Я долго искала своё место на этой земле и через некоторое время сочинила себе новую роль. Я вложила очень много сил в это амплуа, понимаете? Акула Бесс приносит мне прибыль, уважение, сторонников.
 
- Те люди на болоте? - спросил я, начиная понимать. - Они - ваши сторонники?
- Да, потому что я даю им защиту и помогаю выжить.
- Ваша команда?
- Да, потому что я нанимаю тех, кого никто больше не хочет: калеки, страшилища, отбросы общества. Они верны мне, потому что они хотят быть нужными. Они тоже хотят, чтобы их боялись и уважали.
- Но я слышал, что вы не заботитесь о них, даже не покупаете лекарства для них, - усомнился я.
- У меня есть Дульсе и её лечебные травы, - заметила Бесс и усмехнулась, увидев выражение моего лица: - а вы что, и правда думали, что она готовит яды и приворотные зелья? Это её роль - болотная ведьма. Ее мешочки с пронзёнными сердцами - это сердечное лекарство, а вонючие отвары исцеляют раны и больные кости.

Мне было все равно. Если бы Дульсе собственноручно заварила чай из самых ядовитых в мире грибов и предложила его мне, я бы выпил.
- Но как же быть с вашей репутацией? - сменил я тему. - Самая бессердечная, самая жестокая, убивающая младенцев в их кроватках и выкалывающая глаза первым красавицам?
- Слухи и сплетни, - Бесс явно гордилась своей предприимчивостью. - Сначала я платила за распространение слухов. Потом стала давать выбор тем, кого брала на абордаж: либо они поносят меня на чем свет стоит, либо я оставляю их дрейфующими в открытом море в шлюпке без вёсел. Это такой выбор, где и выбрать не из чего. Ну а потом слухи стали жить своей жизнью, обрастать красочными деталями. Теперь я об этом даже не забочусь. Я испугалась только в тот момент, когда Реджи пришёл проситься ко мне в команду. Если бы он увидел, как мы на самом деле живём, нашему театру пришёл бы конец.
- Допустим, вы не та пиратка, о которой мы все знаем, - сказал я. - Но вы на самом деле пиратка - вы знаете морское дело, управляете судном, умеете брать на абордаж, да и в поединках, наверное, неплохи. Так почему вас так пугает поединок с капитаном Гарретом?

Акула Бесс отвела взгляд.
Я вспомнил, как блеснули её глаза, когда она увидела капитана Гаррета и Маргарет в «Голове Олоннэ».
Я вспомнил, как она вздрогнула, когда кто-то признал в Реджи сына Гаррета.
Я вспомнил, в какую ярость она пришла, когда я сравнил их.
А значит, она не могла драться с ним.
А значит, она хотела вернуть отцу сына.
А значит, она была беззащитна.

- Это всё меняет, - проговорил я. - И это очень плохо для Акулы.
- Думаете, я не знаю? - огрызнулась она. - Это смертельно для Акулы. Если я не совладаю с ситуацией, Акуле придётся пойти на дно и возродиться где-нибудь в другом месте под другим именем. Можно пойти по вашим стопам и поселиться где-нибудь в богом забытой деревушке, чтобы выращивать травы и гнать из них настойки. А что? Назовусь сестрой Исабель, буду носить рясу. Не надо будет думать каждое утро, что надеть.
- Кстати, о рясе, - моё любопытство было неутолимо. - Все эти одёжки, для чего они? Что вы прячете?
- Себя, - ответила Акула, которая не была Акулой. - Я очень долго придумывала свой образ. Репетировала перед зеркалом взгляд, усмешку, движения, манеру разговора и голос. Мне всё удавалось, кроме моей спины.
- Спины? - растерянно повторил я.

Внезапно Акула вскочила и начала раздеваться. Она сняла кожаный ремень, широкий вязаный шарф, куртку, жилет, тёплую рубашку, платок с кистями, ещё один жилет, ещё одну рубашку, и наконец осталась в нижней тонкой рубашке, которая прилегала к телу, и развернулась ко мне полубоком.
- Видите?

И я увидел. Уж не знаю, сколько корон украшало её колыбель, но все они ясно отпечатались вот тут, на её гибкой спине, в ожерельи позвонков, в плавниках изящных лопаток, в ракушках рёбер. Это была спина русалки, феи, королевы. Она была одновременно высокомерно прямой и очень хрупкой, как коралловое дерево на мелководье, испещрённое пятнами солнца, проникающего сквозь бирюзовую воду. Невозможно вызвать страх и уважение такой спиной - только восхищение, благоговение и дрожь в руках.
- На месте Бога, который создал такую спину, я бы обиделся, - единственное, что мог сказать я.

Акула смущённо улыбнулась и начала одеваться.
- Я могу рассказать вашу историю Реджи? - спросил я. - Чтобы он знал, ради чего ему придётся вернуться, если он решится?
- И чтобы он знал, что его образец для подражания - на самом деле подлая обманщица?
- Это поможет ему сделать выбор, - сказал я.
- Да, конечно, - ответила Бесс.
- И ещё... - я заколебался. - Дульсе и правда хорошего мнения обо мне?
Акула Бесс застегнула пряжку на ремне, поправила все свои слои, взглянула на меня и сказала:
- Дурак!
После чего бросила на стол несколько монет, развернулась и покинула кантину.
Что ж, может она и лежала в колыбели с коронами, но её воспитание не слишком-то этому соответствовало.

***
Вечером мы присели на старую заброшенную могилу на кладбище и я рассказал всё Реджи. Удивительно, но эта история лишь подогрела в нем восхищение Акулой.

- Она потрясающая! - благоговейно выдохнул мальчик. - Вы понимаете, фрай Хоакин? Она притворялась жестокой, чтобы заботиться о стольких людях! Она настоящая королева, как в сказках.
- Она открыла нам свой секрет, мой мальчик, - сказал я. - Мы не должны предать её доверие.
- Конечно, я скорее умру, чем скажу кому-нибудь! - поклялся Реджи. - Но...
Его оживление спало.
- Я должен вернуться к отцу, правда?

Я молчал. Что я мог сказать? Я не был независимой стороной - я хотел, чтобы мы с Реджи остались здесь. Я хотел выращивать полынь и работать на кладбище, а Реджи ходил бы в школу и воодушевлённо рассказывал бы мне обо всем, что узнал за день. Капитан Гаррет хотел вернуть себе сына. Акула Бесс хотела исцелить сердце Гаррета и не ввязываться с ним в ссору. Все имели своё мнение, как лучше жить маленькому Реджинальду Гаррету, и никто не собирался спросить его самого.

- Прости, мой мальчик, - сказал я. - Ты должен решить сам.
- Это нечестно!
- Я знаю.
Мы молча смотрели на залитое вечерним светом уютное кладбище, на белые домики, видные сквозь старую чугунную ограду.

- Как интересно, наверное, жить в доме, - сказал Реджи. - Особенно, когда у тебя есть своя собственная комната, и ванна, в которую можно набирать воду, и печка, в которой горит огонь, и на него можно смотреть. А ещё можно завести собаку.
- Многие ребята сказали бы, что гораздо интереснее жить на корабле, - ответил я.
 
Реджи помолчал. Мне казалось, я слышу, как он взрослеет. День, час, полчаса назад рядом со мной сидел мальчишка. Теперь - в молчании - внутри него рождался мужчина.
- Там, на болотах, живёт одна девочка, её зовут Мими, - проговорил Реджи. - Ее мать очень красивая, прямо как ангел, но у неё чахотка. Мими сказала, что знает, что станет сиротой. И тогда только Акула Бесс сможет позаботиться о Мими. Поэтому нельзя, чтобы она дралась с папой.
- Она ходила ко мне учиться читать, эта Мими? - спросил я, вспоминая чумазые мордашки.
- Нет, она только иногда заходила к Дульсе за настоем от кашля.

Меня посетило размытое видение: очень смуглая девочка с кудряшками-пружинками, похожая на оленёнка. Почему я, Кающийся брат, не заметил этой девочки и её беды? Почему маленький Реджи, Дульсе, Акула знали печали всех этих душ, живущих на болотах, в сумраке среди болотных огней, а я не знал?
Потому что ты думал не о том, ответил я сам себе. Потому что ты варился в собственном счастье, глухой и слепой к его отсутствию у других.
- Акула не хочет драться с твоим отцом, - сказал я. - Она к нему хорошо относится.
- Но папа иногда теряет терпение.

Мне ли не знать.
- Вы проводите меня к отцу? - спросил Реджи.

И вот обратная дорога: от рая, где солнце, виноградные лозы и ленивый сельский покой, через ядовитые болота к весёлому аду Острова. Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate. Реджи надел башмаки, он не скачет, не бегает и не плетётся, глазея: он идёт размеренным шагом взрослого. Плетусь я. Мне не хочется возвращаться на Остров, встречаться с капитаном Гарретом и опять становиться мишенью для бросания костей. Я пообещал отцу Феликсу, что вернусь и продолжу свой уход за кладбищем. Наверное, я действительно созрел для того, чтобы стать Кающимся братом. Мне хочется покоя. Мне хочется окостенеть в покое, как муха в янтаре, и ни о чем не думать.

«Золотой леопард» покачивается на рейде Острова. Нам это прекрасно видно с Бульвара, где всегда шатается пиратский народ, где всегда шумно и пахнет жареными кальмарами и карамельными яблоками, которыми торгуют с лотков. Забытые ощущения настигают нас: щекотание морского бриза на шее, крепкий спиртной дух, несущийся из открытых зевов таверн и от некоторых личностей, запах специй, масел и разных странных смесей, которыми мажутся пираты других морей, оказавшиеся здесь в гостях. Вокруг стоит гул, как будто люди кричат звериными голосами: этот заливается ослом, тот - петухом, третий рычит, как лев. Остров похож на Вавилонскую башню, которая рухнула на Ноев ковчег, смешав не только людскую молву, но и звуки природы в единый безумный язык - язык наказания и ожесточения.
 
- Я видел боцмана Булла, - подергал меня за сутану Реджи. - Он пошёл туда, догоним его?
Боцман и ещё несколько пиратов зашли в разинутую пасть «Зелёного острова». Внутри разворачивалась оживлённая сцена, и мы немного не успели к её началу.

Дело было так: когда капитан Гаррет с людьми зашёл в кабак, там сидела Акула Бесс со своими офицерами. Капитан подошёл к её столу, тяжело опёрся на него обеими ладонями и сказал:
- Я предупреждал тебя, Акула. Где мой сын?
Мельком скользнув по Гаррету своими ничего не выражающими глазами, Акула Бесс пожала плечами и вернулась к еде. Это, конечно, не могло способствовать рассудительности и спокойствию капитана.
Тот хватил по столу кулаком и вытащил из ножен своё любимое оружие - большой тесак, похожий на мачете.

- Я тебя уничтожу, Акула, - сказал он. - А потом мне, возможно, повезёт, и я стану самым знаменитым пиратом всех морей. Пора тебе освободить место.
Тут по бокам от пиратки поднялись её верные чудовища: Половинчатый Докинс и Чулу.
- Уймись, капитан, - проскрипел Докинс. - Сказано тебе, нет у нас твоего щенка.
- Он заходил, - ухмыльнулся Чулу. - Да только мы его вежливо попросили убираться.
- Он и рад был, - продолжил Докинс. - Уж больно мы его, бедняжку, испугали.
Капитан из всех сил вогнал свой тесак в стол, разбив тарелку Акулы. Та ощерила свои острые зубки.
- Отходите, парни, - велела она своим офицерам. - Капитан Гаррет хочет драться. Я обычно после обеда не дерусь...

Она не договорила. Ей пришлось выхватить свой длинный нож, бывший у неё вместо шпаги, чтобы отразить очередной удар. Вся драка, собственно, свелась к длинной прямой, по которой отступала Акула, отражая тесак наступающего Гаррета. Это было похоже на танец. Или на шествие. На шествие к эшафоту.
Вряд ли и мужская рука могла выдержать такие бешеные удары. Запястье Акулы тряслось, но она только отмахивалась от тесака. Она не нападала. Десять шагов назад, и она смертельно устала. Пот заливал ей глаза. Докинс и Чулу в отчаянии переглянулись, не зная, что делать.

Только теперь мы успели зайти внутрь, только теперь Реджи сообразил, что происходит на его глазах, а я не успел сообразить и удержать его, когда он кинулся наперерез своему отцу.
- Папа, не смей! - крикнул он и встал перед Акулой.
Каким-то невероятным чудом Гаррет смог удержать тесак, вздёрнутый для удара.
- Реджи, мой маленький Реджи! - завопил пират, бросаясь к сыну.

Это могло быть счастливым концом, но счастливый конец бывает только тогда, когда счастливы все. Реджи обернулся и посмотрел на Акулу. Та стояла, припав к стене и сжимая левой рукой правую, чтобы не было видно, как она дрожит.
- Мне очень жаль, что я не смог быть, как вы, - сказал ей Реджи совершенно искренне.
И в этот совершенно неуместный миг взгляд капитана Гаррета упал на меня.
- А вот и наш фрай, - сказал он. - Хватайте его, ребята.
 
***
Пока дюжие пираты тащили меня куда-то по лабиринтам Острова, в моей голове крутилась мысль: все-таки капитан Гаррет на меня обиделся. Все-таки я недооценил его гнев и злопамятность. Сам виноват.

Тащили меня, если я правильно понимал расположение Острова в пространстве, вниз. Там, где под безгранично огромной плитой древнего авианосца покоились разного калибра и разной степени ржавости подлодки, меня подтащили к одной такой - маленькой субмарине со вмятиной на боку. Примерно половина её корпуса была скрыта под чёрной стоячей водой, заливавшей дно Острова. Боцман Булл открыл люк рубки и сказал:
- Надеюсь, вы на нас зла не держите, падре.
После этого меня подняли за шиворот и швырнули вниз, в темень, а над моей головой с могильным лязгом захлопнулся люк.

Я очутился в кромешной тьме и по колено в воде. Вода была очень холодной и пахла маслом и сточной канавой. Еще я понял, что субмарина лежала немного на боку - пол под моими ногами шатко кренился. А ещё, обследовав наощупь всю утробу лодки, спотыкаясь и ударяясь о разные трубы и выпуклости мудрёной конструкции, я понял, что у меня есть только одна возможность не стоять в воде - это взгромоздиться на письменный стол, который был слишком коротким и стоял под неудобным углом.
Так потянулись часы моих страданий. Возможно, это были на самом деле минуты, ведь в кромешной темноте и холоде не понимаешь течения времени. Мне казалось, что я сижу здесь годы. Сначала меня трясла дрожь - от страха, от холода промокшей сутаны, от неудобного положения, в котором сводило мышцы. Сам воздух, сырой, спёртый и холодный, отравлял мои лёгкие при каждом вздохе. Я понял, что за мной вряд ли кто-то придёт: я был не в тюрьме, а уже в гробу.

Как в любом нормальном человеке, эта мысль вызвала во мне ужас и панику. Я изо всех сил подавил желание закричать и заколотить по гулким стенам. Тут же я вспомнил, что за стеной, за шпангоутами и слоем обшивки - чёрная вода, которая давит на мою тюрьму чудовищным весом. Мне сразу показалось, что стало нечем дышать, и я инстинктивно начал раздирать на груди свою ветхую сутану. Животный ужас затуманил мой разум.

Я вскоре почувствовал, что разгорающийся внутри меня жар не похож на здоровое тепло здорового тела. Меня лихорадило, в груди что-то клокотало и свистело. Я скорчился на столе, пытаясь не думать о том, что сейчас мог бы сидеть на старом кладбище и оттирать могильные камни от мха, читая имена тех, кого давно нет на свете, читать слова любви, сказанные слишком поздно - оттого они и высечены в камне, что только камень может вынести чувство вины и груз сожаления. Мои слова любви не были высказаны, не были выпущены на волю. Когда-то Реджи думал, что черствеющие человеческие сердца похожи на сухари, но я знал, что они - могильные камни. Мы сами хороним внутри себя свою любовь и сами ставим над ней памятник.
Под любовью я понимал не только своё чувство к Дульсе и Реджи. Это были все чувства, которые мне запрещено было испытывать, все, которые я не узнал и даже не попытался примерить на себя или разобраться в них. Это были все те чувства, которые у меня отобрали, когда швырнули в выбранную для меня жизнь, как теперь швырнули в железный гроб.

Внезапно я почувствовал такое облегчение, что начал смеяться. Это всё решало. У меня не было будущего, а значит, не надо было о нем волноваться. Не надо было разбираться в хитросплетениях отношений между всеми этими людьми, которые внезапно оказались в моей жизни и заняли в ней такое большое место - Реджи, Гаррет, Акула, Дульсе. Не надо было думать, как поступить. Мне даровали величайшую милость - сняли с меня ответственность за свободный выбор.
Нужно только немного потерпеть и пережить неприятное время умирания, отделяющее меня от полной свободы.

Реджи в это время снова очутился на «Леопарде». Это был всё тот же славный фрегат, но Реджи казалось, что он из него вырос, что фрегат ему мал.
На судне царила величайшая неловкость. Трудно поверить, что пираты, эти грубые циничные люди, способны испытывать неловкость. Они так долго не мыслили дальше желанной временной точки под названием «когда вернётся Реджи», что теперь не могли найти концов своей жизни. Капитан Гаррет, отчаянно ждавший сына, был сломлен, в нем не осталось сил даже на злость. Реджи вернулся, но он был не тем, кого они хотели вернуть. Мальчик задал всего два вопроса - один о фрае, другой об Акуле Бесс. Капитан ответил совершенно искренне, что надеется, что он больше никогда не увидит ни первого, ни вторую. После этого Реджи замолчал. Он просто жил на «Леопарде», как и раньше - сидел на палубе или в своём уголке, ел стряпню Перченого Пако, с новым интересом перечитывал Шекспира. И ни у кого не хватало смелости заговорить с ним, как раньше.

Как мне рассказали потом, я просидел внутри железного гроба всего лишь двое суток. Тем не менее, когда люк над моей головой открылся, я решил, что это путь на небо, и удивился краешком сознания, что я все-таки попаду в рай. Через некоторое время после этого я открыл глаза и увидел черепа, стоявшие в ряд на полочке и рассматривающие меня отсутствием глаз.

- Старые знакомые, - прошептал я, удивившись тому, как трудно извлекать звуки из своей груди.
Черепа вроде как больше пристали аду, чем раю.
- А вы знали, что я называю их именами на «хоту»? - спросил где-то позади меня знакомый голос, в котором ангельскими арфами звенел смех. - Это Хайме, Хорхе, Хулиан. Тот, с зелеными кругами - Хавьер.
- Скоро к ним и Хоакин добавится, - неуклюже пошутил я и снова закрыл глаза.
Быть черепом в одной известной мне хижине - это получше рая. Во всяком случае, того рая, о котором мне рассказывали.

Но стать черепом мне не удалось. Как выяснилось, разные загадочные травы, растущие на болотах, вполне способны справиться даже с воспалением лёгких, подхваченным в железной утробе субмарины. Несколько дней я был на вершине блаженства, лежа на уютной кровати за ширмой с пляшущими скелетиками, а Дульсе, терпеливая и хлопотливая Дульсе, подносила мне питье, варила травы, проверяла, нет ли лихорадки. Я в высшей степени эгоистично принимал её заботы, готов был мурлыкать от удовольствия и старательно гнал от себя мысли о том, что причиняю всем одни неудобства. Хотя бы раз на протяжении жизни каждый человек имеет право побыть обузой для других, особенно если его в этот момент ласково гладят прохладной рукой по горячему лбу.

Однажды я был свидетелем и грустной сцены. Даже у Дульсе пропали ямочки на щеках, а рядом с ней сидела Акула Бесс - без своего отработанного пугающего выражения лица, без оружия. И без всяческой надежды в глазах.
- Я рада, что вы в порядке, падре, - сказала она мне. - Было бы жаль, если бы вы лишились жизни просто по прихоти одного жестокого человека.
- Это вы вытащили меня из той подлодки? - спросил я.
- Я приказала, - согласилась она. - Тогда ещё были люди, готовые меня слушаться.
- Исабель, - запротестовала Дульсе, - таких людей всегда будет много. Ты наша королева, ты забыла?
- Королева болот и владычица «Смерти»? - усмехнулась Акула. - Уже нет. Не после того, как я проиграла поединок. Мы живём в мире хищников. Что это за акула, которую загоняют в угол, а она даже зубами оттуда не щёлкает?
- Скажите ей, фрай Хоакин! - обратилась ко мне Дульсе.
- Время Акулы Бесс истекло, - покачала головой пиратка. - Пора писать новую пьесу.

Когда до «Леопарда» дошла молва о внезапной и кровавой кончине Акулы Бесс, никто не мог в неё поверить. Меньше всех Боб Уильямс и Реджи.
Говорили, что где-то далеко, в чужих водах, чёрный клипер налетел на старую мину, болтавшуюся по морям больше сотни лет. Клипер был пропитан ядовитой болотной жижей и практически не пострадал, зато Акулу Бесс сбросило с капитанского мостика прямиком в пламя взрыва.

«Пиратский вестник» писал слезливые некрологи и анонсировал новый этап конкурса «Слезы и мольбы не помогут», пираты шептались о том, как изменится равновесие сил. Позже стало известно, что место капитана «Смерти» занял Чулу, темнокожий гигант с серьгой в ноздре.

Боб Уильямс надел траур по владычице своих разбойничьих помыслов, как и многие другие. Впрочем, были и те, кто теперь рвался занять место самого жестокого пирата всех морей, раз уж оно освободилось.

Видя оцепенение своего сына, капитан Гаррет мужественно решил поговорить с ним, чего не мог сделать уже много дней. В конце концов, Акула умерла, и это автоматически списало все её долги. Теперь её можно было простить.
- Реджи, - сказал старший Гаррет, подходя к сыну. - Мне очень жаль, что Акулы Бесс больше нет. Я знаю, ты ею восхищался.
- Мне интересно, - тихо отозвался Реджи, - любила ли она Шекспира. Может, тебе и ей нравились одни и те же пьесы.
- Уж это вряд ли, - покачал головой Гаррет. - С чего бы нам любить одно и то же?
- Ты же ей нравился, - сдавленно сказал Реджи. - Она попросила меня вернуться, чтобы ей не пришлось драться с тобой.
- Реджи... - начал Гаррет и больше ничего не сказал. В его неповоротливом мозгу внезапно стали всплывать воспоминания, которые теперь внезапно обрели совершенно другой смысл.
- Это всё теперь неважно, - проговорил Реджи, с ужасом чувствуя, как щиплет в носу. - Теперь всё пропало. Понимаешь? Она была такой смелой, что могла помочь им всем - и чудищам, и болотным людям, и Мими. А я не могу. Ты хотел, чтобы мне рассказали о том, как хорошо иметь власть и золото. И я теперь понимаю, почему это хорошо - потому что ты можешь кому-нибудь помочь.
И Реджи, сердито сопя, полез на мачту, чтобы там, спрятавшись на марсовой площадке, хорошенько поплакать в одиночестве.


***
Отец и сын Гарреты заключили невиданное соглашение: капитан Гаррет обязался исправно продолжать своё дело по присвоению чужих благ, а Реджи собирался открыть фонд, в который пираты будут жертвовать излишки накоплений. О назначении фонда Реджи мог сказать только то, что очень плохо, когда некоторые дети остаются сиротами и без дома, и им никто не помогает. Он собирался каждое воскресенье ходить на болота и смотреть, как там дела - возможно, старухе Мортон нужно будет помочь с постройкой очага, а Поющая Черепаха, маленький туземец, нуждался в новой пироге. Для Гарретовского фонда всегда найдутся дела.

Чтобы приблизить светлое будущее, оба пирата с новым энтузиазмом занялись своим делом. «Золотой леопард» проходил по множеству миль в день и уверенно наполнял трюмы разным добром. Волосы пиратов снова развевал свежий бриз, из глоток сама по себе рвалась счастливая непристойная песня. Это была настоящая пиратская жизнь! Пусть затея Реджи придавала ей некий робингудовский флер, но это была жизнь, о которой можно только мечтать!

«Леопард» уже тяжеловато осел в воде, но капитан Гаррет, разгоряченный погонями и успехом, не мог пройти мимо очередного судёнышка, самоуверенно нацеленного бушпритом в сторону материка. Вряд ли у него что-то было в трюме, но вот у пассажиров явно было чем поживиться.

В первой же каюте, дверь в которую распахнул Гаррет, стояла девушка. Она была очень прямой и какой-то серебристой, как росток оливкового деревца, и одета в серо-голубое платье. Светлые лёгкие волосы были убраны в шелковую сеточку, поэтому никто не мог бы сказать, какой они длины. Лицо у девушки было незагорелое, но брови и ресницы золотились, как у человека, много бывавшего на свежем воздухе и солнце. У ее ног дрожала уродливая собачонка.
Капитан Гаррет замер, не в силах побороть странное чувство, что он где-то видел эту девушку.

Между тем одна золотистая бровь поднялась, и девушка, глядя прямо в глаза капитану Гаррету, сказала:
- Да знаете ли вы, кто я?
Именно над этим вопросом и думал капитан. И понял, что знает, давно знает, но память как будто издевалась над ним и прятала от него самого такую ценную информацию.
- Я из очень знатной семьи, между прочим, - продолжала девушка вызывающе. - Такой знатной, что вам и не снилось, капитан Гаррет.
В этот момент в каюту как вихрь ворвался Реджи и заключил тоненькую девушку в свои объятия.
- Я знал, я знал, что это всё неправда, что это спектакль, - вопил он. - Ну и напугали вы меня!
- Почему же неправда, Реджи, - улыбнулась девушка, ласково кладя руку ему на плечо. - Акулы Бесс больше нет.
«Акула Бесс» - с некоторым опозданием подсказала память капитану Гаррету. Но это не могла быть она. Вспомнив, как он бросался на Акулу с тесаком, Гаррет почувствовал головокружение и тошноту. Ему пришлось опереться о дверь.

- Вы что, уплываете отсюда? - спросил Реджи. - Вы нас бросаете?
- Да, Реджи, - ответила девушка. - Акулы больше нет, но кто-то должен появиться на её месте.
Реджи обернулся и умоляюще посмотрел на отца.
- Эта посудина никуда не плывёт, - твердо сказал капитан Гаррет. - И вы задолжали мне поединок.
- Ну уж нет, - ответила девушка. - У меня потом неделю рука болела. И я уже сказала, я не Акула. Я вам ничего не должна.
- Какая пьеса Шекспира нравится вам больше всего? - спросил капитан Гаррет.
 - Наверное, «Много шума из ничего», - сказала девушка.
- Хорошо, что вы любите комедии, - заметил капитан.
- Это ещё ничего не значит, - прищурилась девушка.
- И вы должны сделать пожертвование, - велел капитан Гаррет. - Реджи, расскажи про фонд помощи болотам.
- Лучшая помощь болотам будет, - сказал Реджи, - если мы вернём их королеву домой.
- И правда, - согласился капитан. - Мадам!

Он взял девушку за руку и перевёл на палубу «Леопарда», а затем остановился, не в силах придумать причину, по которой он мог бы продолжать стоять на месте и держать её руку в своей.
- Если Акулы больше нет, - сказал он, - то как вас зовут?
- Ну... - растерялась девушка, почему-то робея назвать свое настоящее имя, как будто это означало выдать важную тайну. - Элизабет.
- Элизабет, - произнёс капитан Гаррет задумчиво и добавил: - а фамилию какую-нибудь подберём...

Никто из пиратов Острова не углядел сходства между Элизабет и Акулой Бесс. Поверив в трагическую гибель великой пиратки, они не пытались найти её черты в другой женщине. Впрочем, капитан Гаррет и сам периодически не верил себе и своим глазам: как могла та грозная неряшливая фигура превратиться в этот гибкий стан, как могли те ледяные равнодушные глаза, под взглядом которых застревали в горле смех и еда, так внезапно озаряться изнутри насмешливой и ласковой улыбкой? Только уверения Реджи заставляли его принимать тождественность этих двух личностей. Он же готов был верить в то, что Акула действительно умерла, вспыхнув в пламени взрыва, и переродилась в другом теле и с другой душой, как причудливый морской феникс. Связующей нитью между Акулой Бесс и Элизабет была Исабель - подруга ведьмы. Вот она нисколечко не изменилась.

Элизабет была похожа на болотный огонёк. Сегодня она была здесь, на расстоянии оклика, а завтра скрывалась под сенью мрачных эвкалиптов, и несколько дней её невозможно было найти. Вот она рядом, а вот, через мгновение - исчезла. Ее невозможно было удержать, уговорить, заставить что-нибудь пообещать. Она лишь улыбалась и растворялась в толпе, шатающейся по Бульвару, или в высокой болотной траве, или в лабиринтах деревянных фальшбортов и металлических шпангоутов. Она не соглашалась и на минутку подняться на борт «Золотого леопарда», как будто опасалась быть пойманной и удержанной.

Впавшие в одинаковое восторженное непонимание, как было в случае с Маргарет Дуглас, оба Гаррета навестили хижину ведьмы и меня, который стал нехотя покидать уютную постель и учился заново ходить своими ослабевшими ногами, которые пока что плохо меня слушались. Старший Гаррет несколько неохотно выразил свои расплывчатые сожаления относительно расхождения наших с ним взглядов на мир и своего сына, но я понял, что прощён. Тем более, что рядом со мной всегда была Дульсе, которая развлекалась, разыгрывая перед новым зрителем свою роль страшной болотной ведьмы. Она со зловещей ухмылкой колдовала у очага, кидая в булькающее варево какие-то травы и коренья, и только мы с Реджи знали, что это всего-навсего лекарство от кашля. Хайме, Хорхе, Хулиан и Хавьер дружески глядели на нас с полки, демонстрируя самые широкие улыбки.

Говорил Реджи, ему было проще.
- Я так рад, что Аку... то есть что Элизабет вернулась. Я чувствую себя так, как будто теперь у меня есть новый друг, который в то же время старый и верный друг.
- По-моему, вы не всегда были друзьями, - заметил я.
- Не всегда, - согласился Реджи. - Но теперь я многое понял. Почему она меня прогнала, например. Или почему хотела знать, смогу ли я ещё раз пнуть собаку.
- Чертова собака, - пробурчал капитан Гаррет.
У него никак не складывалась дружба с Маркизой Сент-Джеймс. Пучеглазое существо тенью следовало за Элизабет и совершенно недружелюбно рычало на капитана, а то и пыталось схватить зубами за сапоги.
- Я бы хотел проводить с Элизабет как можно больше времени, - честно признался Реджи. - Да и папа тоже не против.
Капитан Гаррет мрачно смотрел в пол.
- Но она как будто не хочет с нами дружить. Папа звал на её свой день рождения в «Зелёный остров», но она не пришла.

Я переглянулся с Дульсе. Глядя в смешливые глаза, я вдруг подумал о том, что она похожа на какого-то всезнающего божка её родины. Только боги, очень древние боги могли смеяться, зная всё наперёд. Может быть, поэтому Дульсе так нравились черепа с их улыбками: они как будто уверяли в том, что вечность - это очень весело.

- Знаешь, Реджи, - вздохнул я, - думаю, Элизабет просто отдыхает. Она так долго была капитаном и несла ответственность за судно, за команду, за болотных жителей... Ей хочется просто жить и ни о чем не заботиться.
- Обо мне не надо заботиться! - возмущенно воскликнул Реджи. - Я всё делаю сам, даже умею зашивать дырки на одежде. Дульсе, вы же знаете!
- Знаю, милый, - мягкая ручка Дульсе потрепала тёмные вихры на голове Реджи. - Только обо всех нас надо заботиться. Так уж человек устроен. Вот, например, фраю Хоакину нужно вылечить его ужасный кашель, уж я этим занимаюсь. А ты и твой папочка...
Оба Гаррета подняли на неё свои одинаковые тёмные глаза, полные печальной надежды.
- Вы просто потерпите немного, - сказала Дульсе. - Если очень долго ждать на берегу болота, светлячок сам подлетит к тебе и сядет тебе на нос.

***
Однажды ночью мне приснилось, что я снова чищу могильные плиты на кладбище. Жирный зелёный мох с трудом поддаётся, но я всё продолжаю отдирать его щупальца от пористого камня, царапая костяшки пальцев. И вот я начинаю догадываться, что скрывает мох. Эту последовательность букв я часто писал: Х, о, а, к... Это большие буквы. Под ними мелкими буквами выбито: «претерпел смерть в утробе железного зверя». В этот момент я понимаю, что я - это не я. Я умер и только притворяюсь собой. Под очередным куском мха я нахожу небольшое зеркало и заглядываю туда. Как я и думал: на меня смотрит ухмыляющийся череп, раскрашенный чёрным и розовым. Самое обидное, что даже на гладкой белой кости сохранились мои рыжеватые волосы, неряшливо обрамляющие тонзуру.
Я просыпаюсь незадолго до рассвета, полностью уверенный в том, что всё это правда. Я только череп, только прах, пока ещё двигающийся и говорящий, но всё же на кладбище мне самое место. Я был отправлен привыкать к кладбищу много лет назад, но не внял предупреждению судьбы. Моим уделом должен был стать вечный плач, а вместо этого я жаждал смеха.
Я встал и медленно прошёлся по хижине, заглядывая в глазницы черепов. Они все смеялись надо мной, кроме одного: тот плакал странными крупными слезами фиолетового цвета. Приглядевшись в рассветных сумерках, я увидел, что это не слезы - на белые костяные скулы были приклеены лепестки цветов. Болотных ирисов.
- Не спится, брат мой? - в полутьме забелел призрак Дульсе.
- Вам не кажется, что мы все умерли? - спросил я.
Было так тихо, что я оглох от грома собственного сердцебиения.
- А какая разница? - спросила Дульсе.
- Если умерли, то мы свободны от осуждения и от покаяния, - сказал я. - А если живы, то нас будут судить. Мне нужно вернуться на кладбище.
- Только из гроба, и сразу на кладбище?
- На кладбище можно быть и живым.
- Нет, нельзя. - Призрак Дульсе приблизился ко мне, от него повеяло теплом настоящего человеческого тела.
- Они и смеются, и плачут, - кивнул я на её черепа. - Прямо как мы.
- Исабель попросила меня нарисовать эмблему для её театра. Именно это я и нарисовала: смеющийся и плачущий череп - театральный Весёлый Роджер.
- Ее театра? - переспросил я.
В полутьме утра я различил знакомую улыбку.
- А вы не догадывались, чем она занимается? Она купила какой-то небольшой пароходик на Острове, чтобы сделать внутри театр. Ее пираты привозят ей реквизит и костюмы, болотные люди мастерят декорации, а Чулу учит роль Отелло.
- А Гарреты?
- Она перестала быть Акулой Бесс, но ещё не полностью стала Элизабет. Она пока что призрак, не имеющий личности и тела. Как только она воплотится до конца, она придёт к ним и останется.
Дульсе подошла еще ближе.
- Я рад, что вы рассказали мне конец их истории, - сказал я. - Потому что я его не увижу.
- Вы тоже не воплотились до конца, Хоакин, после той своей смерти в утробе железного зверя.
- Я не воплощаюсь, а скорее наоборот, - ответил я, думая о черепе в зеркале. - Мне нужно уйти, чтобы вы этого не видели.
Я пошёл в дальний угол хижины, где хранились мои болотные сапоги. К счастью, собираться мне недолго: подвязать сутану верёвкой, обуться, пригладить тонзуру. Можно даже без еды обойтись - зачем она мертвецу.
- Где мои сапоги? - спросил я.
- Их нет, брат мой.
- Дульсе, мне нужны мои сапоги! Как я пойду по болоту босиком?
- Вот так история, правда? История, конец которой зависит от резиновых сапог!
- Дульсе!
Она хохочет. Счастливый смех, похожий на солнечный свет, вырывается из плетёных дверей хижины и летит над болотами, пугая светлячков.


Чита, 2025