История об Акуле Бесс, Кающемся брате и Смерти - 1

***

Величайшее заблуждение философов, мыслителей и мечтателей - считать, что человечеству свойственно меняться с течением времени. Сколько бы лет не миновало с золотого рассвета древности, сколько бы войн не вспыхнуло и не истлело во прах вместе с теми, кто в них участвовал, каких бы вершин знаний не достигли учёные и в какой мрак пугающей дикости не повергли нас их изобретения - человек всегда тот же: он любит, ненавидит, задаёт себе одни и те же вопросы, по-прежнему не находя на них ответы. А ещё он присваивает себе чужую собственность.

За свою историю человек изобрел миллион средств воровать - в этом его фантазия была поистине неистощима. Кто-то крал чужие мысли, кто-то - чужие сбережения. Одни крали по необходимости и от голода, другие - оправдывая свои действия тем, что весь мир порочен и погряз в грехах. Человек крал деньги своего соседа, жену его, вола и осла его, его время, его спокойствие, его сон и еду, его будущее и прошлое, его рассудок и душу. За свою жизнь я видел множество примеров таких краж, и чаще всего жертва улыбалась грабителю и держала его за руку, а грабитель нежно заглядывал жертве в глаза. Стоит ли говорить, что после всего этого я стал почти с уважением относиться к пиратам?

Не знаю, уместно ли название «пират» в наше усталое время. Но для меня капитан Оливер Гаррет всегда был пиратом - со всеми хорошими и дурными качествами, присущими самому обычному пирату из приключенческого романа. Он не был пиратом-джентльменом (да и сэр Генри Морган, самонадеянно присвоивший себе этот титул, таковым не являлся). Он не был зверем, опьяневшим от безнаказанности и жестокости. Он не был и бесчувственной машиной по добыванию жизненных благ, как пираты Предпоследней эпохи, вооружённые автоматическими ружьями и разъезжающие на моторных катерах. Думаю, правильнее всего было бы охарактеризовать Оливера Гаррета как человека, поднаторевшего в правилах игры и наслаждающегося ими: так театрал, наизусть выучивший всего Шекспира, не пропускает ни одной идущей на сцене пьесы, чувствуя наивысшее удовлетворение от того, что вспоминает следующую реплику раньше актёра или даже суфлёра. Оливер Гаррет был профессионалом и талантливым стратегом (в те моменты, когда ему удавалось справиться со своими чувствами).

Эта история начинается за пару месяцев до того, как я познакомился с капитаном Гарретом - познакомился, совершенно того не желая. Впрочем, эта встреча стала величайшей удачей, ведь человек, отрёкшийся от своей жизни, не просит большего счастья, кроме как жадно наблюдать за жизнью чужой.
И начинается эта история про пирата с неожиданной предпосылки: у капитана Оливера Гаррета был сын.

Реджинальду Гаррету минуло восемь, и он целиком состоял из качеств, которых не было у его отца. Невероятное внешнее сходство (бешено вьющиеся от морского воздуха тёмные кудри и неспокойные худощавые фигуры) только усиливало разницу характеров: если старший Гаррет был весь резкость, вдохновение и риск, то младший не знал лучшего времяпрепровождения, чем наблюдать, слушать и тихо радоваться этой жизни. Если наиболее характерным жестом старшего Гаррета было молниеносное движение, которым он выхватывал из-за пояса (или из-за голенища, или из рукава, или из потайных ножен на спине между лопаток) любое оружие, которое только могло навредить человеку, то для младшего больше характерен был жест помощи - протянуть руку упавшему, открыть дверь, указать направление. Если старший Гаррет видел в ближнем мишень, несущую золотые яйца курицу и свою по праву добычу, то младший наблюдал вокруг себя божьих созданий - удивительных, веселых, страшных и непохожих друг на друга.
(Здесь я должен сказать, что правда, как всегда, посередине. Самое мудрое, что может сделать человек, окружённый божьими созданиями - припрятать нож себе в рукав).

Пытался ли капитан Гаррет воспитать своего отпрыска своим подобием? Разумеется. Как равно и сто двадцать человек команды, которые окружали Реджи с первых дней его жизни. Сто двадцать один головорез воспитал ангела. Осознавая свой невольный провал, пираты смущались перед ясным взглядом Реджи, благоговели перед его высказываниями, любили его как сына и не спали от страха за его будущее. Именно с этого - со страха перед будущим - начинается моя история о злом пирате и добром мальчике, о златокудрой красавице и отшельнике из ордена Кающихся грешников, о величайшей пиратке всех морей и ее чудовищах, о странном мире пиратов и еще более странных вещах, которые происходят в человеческом сердце.

***
В былые времена сердцем пиратского мира был остров Тортуга. По его образу и подобию (ибо история, как известно, вечно повторяется) новым домом новых пиратов тоже стал Остров. Его история была мрачна: изначально, давным-давно, это место являлось корабельным кладбищем, стихийно возникшим там, где свежая сила океана встречалась с ядовитыми испарениями тропических болот. Несколько эпох отделяло пиратов прошлого от их нынешних собратьев, и Остров являл собой фантастическое сооружение из кораблей этих эпох: в основании непокорными углами топорщились ржавые баржи, списанные паромы, несколько вытянутых тел подлодок, напоминающих перезрелые баклажаны, и даже парочка авианосцев. Сверху на их всё еще надежных металлических плечах возлежали роскошные пассажирские лайнеры, когда-то гордо бороздившие океаны при свете тысяч лампочек и под звуки музыки, и громоздились  измятые грузовые суда, из последних сил надежно державшие на своих покосившихся палубах шаткие пирамиды тусклых, потерявших цвет контейнеров. Была определенная циничная справедливость в том, как мирно и покорно они лежали на одном и том же кладбище - аристократы и рабочие моря.

Самым верхним ярусом, напоминающим причудливые галереи и стрельчатые переходы готических соборов, возвышались парусные суда последних лет: шпангоуты врастали одни в другие, киль утыкался в форштевень, мачты, балансируя и рушась друг на друга, создавали волшебный лес, лишенный ритма и гармонии. Вся эта величественная свалка времён была укреплена  по бокам мелочью вроде буксиров, военных катеров и паромов. А самое интересное, что этот муравейник из железа и дерева был обитаем.
В каютах накренённых фрегатов, где трещало дерево и скрипели жуки-древоточцы, находили пристанище те, кто хотел ненадолго ощутить подобие суши под ногами, те, кто искал уединения после судовой жизни, проведённой в постоянном и порой раздражающем присутствии собратьев-пиратов. В обшитых красным деревом и зеркалами салонах списанных лайнеров можно было найти таверну на любой вкус и весёлую компанию любой степени опьянения. В помятых грузовых контейнерах прятали добычу, в гулких железных коридорах авианосцев держали совет люди, обладающие властью над этим странным местом и живыми душами тех, кто обитал на кладбище. В самом низу, там, где из воды торчали рубки полузатопленных субмарин, творились дела, обычные для любого морского дна: страшные создания, ошибочно причисляемые к роду людскому, делали то, что обычно зубастые создания делают с беззубыми. Там же, где последние столпы Острова гнили в едкой болотной воде, разъедающей даже металл, заканчивалась сила и начинался страх: даже самые бесшабашные пираты остерегались смотреть в сторону болот, где мерцали светлячки и иногда плыл неестественно светлый туман.

Несмотря на мрачные декорации Острова, настроение на нем царило такое, какое царит в школе в последний день учёбы перед каникулами. Собственно, пираты всегда напоминали мне детей: эта удаль и неуёмная энергия, этот суеверный страх перед рутиной и расписанием, это желание верховодить и любой ценой добиваться желаемого, этот стадный инстинкт и бездумная жестокость вполне соответствовали обычному классу средней школы. Днем и ночью Остров гремел музыкой, хохотом и выстрелами, как гремят в пустой коробке  кубики для игры в кости. А если где-нибудь от перемены давления одного корабля на другой лопался иллюминатор или переламывался киль, сотрясая всё шаткое пиратское королевство, это лишь добавляло веселья.

На рейде Острова всегда стояли сотни судов разных размеров и эпох: парусники, колёсные пароходы, катамараны - удивительные создания, вырвавшиеся из-под руки сумасшедшего корабельщика, с прихотливыми наборами дополнительных деталей или нехваткой таковых. Среди них «Золотой леопард», корабль капитана Гаррета, был одним из самых обычных и классических: фрегат как фрегат. Никакая другая энергия, кроме энергии ветра, не оскорбляла это судно. Капитан Гаррет считал, что фрегаты были настолько совершенными судами, что и спустя века не нуждались в доработке. (Это доказывает, каким все-таки романтиком был капитан Гаррет: любой консерватор, как и любой лентяй, всегда сентиментален).

Я не видел ту сцену, которая положила начало всей истории, но хорошо представляю её себе по рассказам очевидцев. Всё произошло на самой людной улице Острова, которую пираты остроумно, как им казалось, называли Бульваром: это была галерея, составленная из нескольких огромных палуб лайнеров и одного танкера, опоясывавшая пиратское гнездо примерно посередине. Там всегда толпилось множество народа: кто-то торговал, кто-то договаривался о сотрудничестве или нанимал новых людей в свою команду, кто-то просто пил, гулял и веселился, стараясь не думать о завтрашнем дне. Кроме того, все наблюдали друг за другом и показывали себя друг другу: ни один новый перстень капитана де Верни, ни одна новая девушка капитана Дженкинса, ни одно новое увечье капитана Ланге не остались бы здесь незамеченными. И именно посреди этого пиратского Вавилона, на пересечении тысяч взглядов один незадачливый воришка решил стащить сокровище Реджи Гаррета.

Это была жемчужина неправильной формы, которая не лишённому воображения человеку могла напомнить сидящую обезьянку. Однажды при дележе добычи эта жемчужина понравилась Реджи, и пираты с готовностью отдали ее мальчику, с лёгким сожалением сознавая, что тот оценил не стоимость жемчужины, а лишь её забавный вид. Реджи нацепил жемчужину на кожаный шнурок и носил на шее рядом с другими сокровищами: акульим зубом на цепочке и маленьким ключиком от сундука с его вещами. Воришка незаметно сдёрнул шнурок с шеи мальчика, но был схвачен папашей Буллом, боцманом. В ровном хаотичном ритме движений на Бульваре возникло замешательство, привлекшее всеобщее внимание.

Краснолицый папаша Булл угрожающе навис над воришкой.
- Держал бы ты свои грязные лапы при себе, - прорычал он, - и дожил бы до завтрашнего рассвета.
Старший Гаррет, шедший впереди и с нескрываемым удовольствием выгуливавший свою новую оружейную перевязь из мягкой испанской кожи, растолкал зевак и вернулся к эпицентру драмы.
Воришка попытался сбежать, но попал в цепкие и тощие, как у скелета, руки штурмана Макконахи.
- Давай сюда, - мощная лапа боцмана вырвала из рук воришки шнурок с жемчужиной. - И приготовься кормить собой рыб, приятель.
- А рыбы тут злые, - сочувственно добавил Макконахи. - Особенно те, которые приплывут оттуда на твой мышиный запах.
И он ткнул большим пальцем в направлении болот. Воришка затрясся и приготовился умолять, но был прерван капитаном:
- Если вы закончили, ребята, - лениво произнёс Гаррет своим красивым баритоном, - то я бы предпочёл пойти дальше, пока наш стол в «Чуме и скелете» ещё не заняли.
Папаша Булл с готовностью схватил трясущегося воришку за шиворот и потащил к леерам танкера, за которыми далеко внизу плескалось море. И всё могло бы кончиться хорошо, хоть и не для воришки, если бы не заговорил Реджи Гаррет.
- Не надо, папаша Булл! - сказал мальчик. - Может быть, ему она нужней, чем мне!
 
В этот момент на Бульваре наступила неестественная тишина. Казалось, все пираты мира задержали дыхание. Если и был какой-то закон, который признавали все эти необремененные совестью люди, то это был закон уважения своей собственности. Делай чужое своим и защищай своё до конца - гласил этот закон.

Реджи решительно сложил шнурок в кулачке и шагнул к вору:
- Я думаю, если ты голоден, то эта штука поможет тебе купить еды. Она мне, конечно, нравилась, но не так уж сильно. Могу и обойтись.
Только теперь Реджи понял, что его слова звучат в полной тишине. И что команда смотрит на него в ужасе, как на призрака. Что незнакомые люди, стоявшие поодаль, наклоняются друг к другу и шепчут что-то друг другу на ухо. А капитан Оливер Гаррет, его отец, выглядит так, как будто хочет наказать кого-то и отправить спать без ужина - только непонятно, Реджи или самого себя.

Почувствовав, как ослабела рука папаши Булла, воришка вырывается на свободу. Реджи, решив не искушать судьбу, сует жемчужину, ставшую ему внезапно нежеланной, в карман. Стоящие вокруг пираты отводят глаза, как будто стали свидетелями чего-то неловкого и постыдного. А Оливер Гаррет понимает: так больше жить нельзя.

***
- Он мой сын! - в который раз в отчаянии восклицает капитан Гаррет, сжимая свою кудрявую голову в ладонях. Непонятно, кого он хочет убедить: самого себя или своих офицеров, которые сидят рядом с ним в каюте и подливают ему в кубок всё более крепкие напитки - так они понимают свое дружеское участие. Чем больше пьет капитан Гаррет, тем трезвее становится. Явный знак того, что дело плохо.

- Такой он, наш Реджи, - рассудительно отвечал боцман Булл. - Мы же всегда знали, что сердце у него мягкое, как у воробушка. Он же всегда такой был: вежливый, заботливый, аж слезы на глаза наворачиваются.
- Помните, Перченый Пако порезал руку во время драки и не мог готовить? - с готовностью встрял в разговор Стив Макконахи. - Реджи тогда целую неделю помогал ему чистить картошку на камбузе.
- Перестаньте! - капитан Гаррет хватил кулаком по столу, не в силах слышать такие вещи. - Я упустил много времени, но я верю, что еще можно сделать из Реджи настоящего пирата!
- Как же ты это сделаешь, капитан? - прищурился Булл. - Реджи наш из другого теста слеплен, соглашайся ты с этим или не соглашайся.
- Какого это другого? - с подозрением вскинулся Гаррет.
- Бывают люди, - мучительно пытался подобрать слова папаша Булл. - Бывают люди, а бывают ангелы.
- Мой сын - ангел! - в отчаянии капитан Гаррет снова схватился за голову. - Не бывать этому!

Ангел с загорелой немытой мордашкой в это время сидел в своей «каюте» - в маленьком закутке в трюме, который находился как раз под полом капитанской каюты. Это было его убежище, его сокровищница: к стенам были прилеплены странички из книг с картинками, которые иногда попадали ему в руки, у кровати расставлены несколько красивых шахматных фигур из слоновой кости, собратья которых пошли ко дну во время одного из абордажей, грубовато вытесанный из лёгкого дерева индийский слон и музыкальная шкатулка, тоже выловленная из океана: механизм в ней давно не работал, но Реджи нравилась крошечная фигурка балерины. Когда он смотрел на её изящную позу, на лиловое танцевальное платье, он погружался в неясные мечты о чем-то красивом, лёгком, как туман над водой, о чем-то, что вкусно пахнет и приятно на ощупь. Возможно, так издалека, из невозможной дали восьми прожитых лет, давали о себе знать смутные воспоминания о матери - изящной даме с очаровательной улыбкой, которая умерла, рожая сына, и о которой капитан Гаррет никогда не говорил сам и не разрешал говорить другим.

Реджи сидел под полом капитанской каюты и конечно же всё слышал. Он прекрасно осознавал свой предел: он знал, что он не способен на жестокость, что другое рвётся из него наружу раньше, чем он успевает как следует подумать. Он понимал, что отец любит его, но вместе с тем стыдится его и жалеет. Именно эта смесь чувств заставляет отца сердиться. Реджи было грустно.

- Я знаю, что мы сделаем, - говорил между тем капитан Гаррет, меряя шагами свою каюту. - Мы будем учить Реджи быть пиратом.
- Это как же, капитан? - спросил папаша Булл. - Меня вот никто не учил, я нанялся на мой первый корабль и сразу стал пиратом. Как по маслу всё прошло. Мне даже понравилось - и пар можно выпустить, и монетами разжиться! Рыжая красотка из «Чумы и скелета» сразу стала смотреть на меня по-доброму!
- А Реджи вот не нравится, - заметил Стив Макконахи. - Да и то, ему пока ни монеты, ни красотки ни к чему.
- Реджи ведь умён, - заметил капитан Гаррет. - Значит, нужно обратиться к его уму. Рассказать ему историю пиратства, объяснить, почему нет ничего важнее, чем власть над людьми. У кого власть, тот силён, тот имеет право строить свою жизнь так, как ему хочется! А власть - это страх и деньги!
Реджи сидел под полом капитанской каюты и не хотел себе никакой власти. Он хотел посмотреть на лиловую балерину, а потом упросить вахтенного позволить ему залезть на мачту и наблюдать восход луны - как она, огромная, кисло-зеленая от болотных испарений, ползёт в небо из-за Острова, и на её фоне так чётко видны изломы бывших судов, их пыльные иллюминаторы, их провисшие ванты, их безрукие носовые фигуры.

Чистые натуры интуитивно чувствуют грязь мира, которая пытается посадить на них хотя бы одно пятнышко - потому что с одного пятнышка и начинается вся большая, бесконечная грязь. Но всё это было неважно, всё, кроме любви отца. И Реджи понял, что он сделает всё, что угодно, чтобы отец больше не стыдился его.

***
Никто из пиратов не знал, где родился и вырос капитан Гаррет. Знали лишь, что он презирает богатеев и терпеть не может тех, у кого есть титулы. Из этих предпосылок многие делали вывод, что капитан родом из простой бедной семьи, и только я догадывался, что дело обстоит ровно наоборот.

Титулы в наше время действительно стали странной вещью. Настоящих графов, баронов, герцогов и принцев в этом мире можно было сосчитать по пальцам ещё пару эпох назад. Среди десяти герцогов едва ли находился один, который действительно знал свою родословную и пристально отслеживал тоненький ручеёк голубой крови, текущий в его жилы через века и сотни истлевших жил его предков, остальные же, скорее всего, купили титул, чтобы украсить свою писчую бумагу гербом и позволить жене без зазрения совести носить безвкусные бриллианты. Таких капитан Гаррет ненавидел особо, и стоило бедняге, судно которого капитан брал на абордаж, недальновидно упомянуть о своей семье и добавить что-нибудь вроде «да знаете ли вы, кто я?», как сравнительное миролюбие капитана покидало его. Покажите капитану печатку с гербом - и гарантированно отправитесь по доске за борт.

Тем не менее, капитан Гаррет явно получил прекрасное образование, знал несколько языков и даже умел танцевать, хотя таким умением, конечно же, не хвастаются в пиратском обществе. И вот теперь пришла пора передать знания Реджи - с тем, чтобы они привели его туда, куда привели самого капитана: на капитанский мостик пиратского судна.

Поскольку немаловажным для пиратского капитана является умение читать карты и ориентироваться в пространстве, первым учителем Реджи стал Антонио Страделла - генуэзский картограф, обитавший на Острове. Однажды вечером к нему пришли люди с пистолетами, которые грубо вывели синьора Страделлу из его норы, похитили глобус, набили мешки его чудесными картами, каждая из которых стоила несколько золотых, а то и парк жемчужин, и скрылись в неизвестном направлении. Не помог картографу даже говорящий попугай, который летел за похитителями и кричал: «Позор, позор!», стыдя то ли похитителей, то ли растерявшегося и так легко сдавшегося хозяина.
Следующим загадочно пропал старик Доббс - меняла, ростовщик и скупщик всего того, что прилипало к пиратским рукам в их рейсах и походах. Деньги и драгоценности в его лавке остались нетронутыми, а Доббс пропал. Никто из пиратов не догадался бы, что причиной тому - великолепное знание стариком счета, цифр, всяческих математических операций и хитростей. Доббс был поистине поэт математики и король мошенников.

Капитан Гаррет спустился в трюм, где будущих наставников пришлось запереть - причиной стал буйный нрав картографа Страделлы. Более мудрый Доббс, похожий на гнома, спокойно сидел в углу и наблюдал за происходящим, сверкая хитрыми черными глазками.
- Я требую немедленно выпустить меня! - ринулся к капитану картограф. -
Это неприемлемо!
- Мой дорогой Страделла, - примирительно проговорил капитан. - Вы прожили на Острове столько лет, и всё еще готовы возмущаться неприемлемыми вещами?
- Да, когда они касаются его самого, - ответствовал из угла ехидный Доббс.
- Это невероятно! - продолжал бушевать Страделла.
- Позор! - поддержал хозяина попугай.
- Господа, - начал капитан Гаррет, - я нанял вас обоих на работу.
- Так вот как вы это называете! - Страделла вне себя от возмущения обвёл глазами трюм.
- Именно так, - капитан старался говорить мягко и спокойно. - У меня не было времени уговаривать вас. Теперь вы оба - учителя моего сына Реджинальда. Вы будете получать паек, небольшое жалование, всё необходимое для жизни и даже какие-нибудь приятные мелочи сверх того, если фортуна будет к нам благосклонна. У вас будет один ученик, который не доставит вам хлопот. Но если к концу года вы не обучите его всему, что знаете сами, выходным пособием для вас будет доска, и выход этот будет за борт. Господа, - и капитан с вежливым полупоклоном покинул трюм, оставив картографа хватать ртом воздух, а старика Доббса ухмыляться от осознания некоторой ироничности всей ситуации.

По распоряжению капитана часть его каюты была превращена в классную комнату. Большие изменения не потребовались: большой стол, изрезанный ножами и покрытый бурыми винными пятнами и восковыми лужицами, был накрыт прекрасной старинной скатертью, припасённой для лучших времен Таби, маленьким негром-слугой. На стол водрузили глобус, конфискованный у синьора Страделлы. Кормовые окна пришлось протереть, чтобы они пропускали побольше света. На полочке в изголовье капитанской кровати гордо красовались книги, собранные со всей команды: здесь была Библия Стива Макконнахи, которой он владел пополам с Перченым Пако, пара иллюстрированных медицинских словарей Боба Уильямса, корабельного врача, и томик пьес Шекспира, принадлежавший самому капитану.

Что касается учителей, то им, разумеется, пришлось смириться с необыкновенным способом капитана Гаррета нанимать людей себе в команду. Старик Доббс отнёсся к делу с интересом, а вот Страделла всё ещё чувствовал себя уязвленным и разговаривал с Реджи ледяным тоном. Непривычный к чьей-либо неприязни, Реджи стал робеть и запинаться. В результате через несколько дней у обоих учителей сложилось совершенно противоположное мнение об их общем ученике: «смышлёный парнишка» (по мнению Доббса) и «несчастный умственно отсталый ребёнок» (по мнению Страделлы).
Чтением с сыном решил заниматься сам капитан, но ему частенько было некогда. Он просто давал в руки Реджи пьесы Шекспира и уходил по своим делам, а мальчик читал строки, рождавшие в его голове совершенно невероятные образы, и некому было задать миллион вопросов, цеплявшихся один за другой.

Словом, образование Реджи было идеей прекрасной, но на деле стало только хуже. Математические задачи хитрого Доббса он щёлкал как орешки, но это не приблизило его к пониманию ценности денег. При виде карт и глобуса его начинало тошнить и подводило живот, потому что с ними в комплекте шли недовольное лицо Страделлы и его неприязненный тон. Шекспир приоткрыл дверь в мир чувств и событий, о которых ранее мальчик даже догадываться не мог, но в этом мире у него не было проводника.
В довершение всего команда тоже как будто сошла с ума: проникнувшись желанием капитана сделать из мальчика настоящего пирата, моряки стали нарочно рассказывать байки из своей жизни в его присутствии, демонстрировать к месту и не к месту свою удаль и презрение к законам нравственности. Их байки, пусть и не предназначенные для детских ушей, не смущали Реджи, но смущало то, что его семья, его родные пираты стали какими-то искусственными, ненастоящими. Как будто Реджи очутился в балагане, где каждый играет свою роль и не говорит то, что думает. Прибавьте к этому смущение и нетерпение отца, который ежедневно ждал каких-то изменений в сыне и не видел их, и вам станет понятно, что жизнь Реджи Гаррета стала печальной. Печальной и очень одинокой.

***
И вот тут на сцене появляюсь я. Если вам нужно увидеть меня своим мысленным взором, представьте себе невысокого, квадратного фигурой, но круглого лицом брата из ордена Кающихся грешников, одетого в некогда коричневую, а теперь давно выцветшую сутану. Почему Кающиеся грешники, спросите вы? Моя семья, лица которой давно исчезли из моей памяти, была известна тем, что жила на свете, ярко и роскошно греша. Однажды им пришло в голову, что на всякий случай им нужен человек на другой стороне, и меня, в ту пору в возрасте едва ли старше Реджи, отдали в послушники в монастырь Кающихся грешников. Вот только я никак не мог понять, что от меня требовалось. Я так и не научился каяться, как Реджи не мог взять в толк, как быть пиратом.

И появляюсь я на этой сцене в связанном виде. Боюсь, я даже привязан к небольшому кнехту, который сохранился здесь с тех пор, как кабачок «Зеленый остров», хозяином которого являлся, как легко можно догадаться, человек с фамилией О’Салливан, был рыбацким траулером.
Недалеко от меня обедает, если так можно назвать дикарское пожирание еды в невероятных количествах, команда «Прекрасной Джулии» - мои нынешние властители. Им доставляет удовольствие кидать в меня обглоданные косточки. Моя сутана, как я уже понял, часто вызывает в людях желание кидаться в меня чем-либо. Её вид как будто развязывает им руки.

Когда команда «Золотого леопарда» заходит в этот же кабак и приветствует коллег по пиратскому делу, я сразу вижу Реджи. Потому что он выделяется, невыносимо выделяется на общем фоне: он мальчик среди огромных, ярких, шумных пиратов, он сдержан, его брови чуть сдвинуты с видом не то недоверия, не то глубокого размышления. Его движения совсем другие: он как будто не двигается до конца, оставляя каждое движение незавершённым. На фоне расхлябанных, бесформенных пиратов это сильно заметно. Он будто окружен пузырём из прозрачного незаметного стекла, которое отделяет его от остальных. И непонятно, защищает его этот пузырь или удерживает взаперти.

Наши глаза встречаются. Реджи, конечно, сразу видит, что я в беде (в этот момент кость какого-то несчастного съеденного животного, брошенная пиратом, особенно больно бьёт меня по тонзуре). Но, наученный горьким опытом, он уже не рвётся на помощь. Он подходит к О’Салливану и что-то говорит, указывая на меня рукой. И только тогда добряк ирландец соображает, что мне можно дать кружку воды - хотя бы для того, чтобы я протянул подольше.

Теперь меня замечают и другие пираты.
- Что, Вейнс не решился выбросить фрая за борт? - осведомился рыжебородый коротышка, боцман, как я впоследствии узнал.
- Он же святой человек! - вскинулся высокий и тощий Стив Макконахи, который некогда был ревностным католиком. - Если бы Вейнс сделал это, он был бы проклят!
- Это же фрай! - возразил Булл. - Их братия хорошенько наживается на чужом горе да на отпущении грехов!
Последнее, что могло бы прийти в голову при взгляде на меня, это то, что мне удалось хоть чем-нибудь разжиться в этом мире, и все это понимали, включая самого боцмана, который сердито запыхтел и уселся за стол.

Капитан Гаррет долго сидел молча, размышляя о чем-то, а затем окликнул своего собрата по пиратскому делу:
- Эй, капитан Вейнс! Не подсядешь на минуту за наш стол?
Вейнс, капитан «Прекрасной Джулии», был рослым и бесстрашным малым. Среди пиратского братства он был известен тем, что не доверял пороху и пистолетам, поэтому носил за поясом целый арсенал колющего и режущего оружия.
- Капитан Гаррет, все ещё на плаву? - прогудел Вейнс, усаживаясь за стол прямо напротив Реджи. - Привет, Булл! Здорово, Стив! И юный пират здесь!
Реджи с робостью взирал на огромного Вейнса, но был польщен, что тот заметил и поприветствовал его.
- Вижу, твои ребята славно поохотились, Вейнс, - заметил капитан Гаррет после того, как пираты выпили за встречу. - Сверкают, как светлячки на болоте. У меня даже в глазах зарябило.
- Кроме этих побрякушек ничего нам не досталось, - вздохнул Вейнс. - Побрякушки да испанский фрай.
- И что ты будешь с ним делать? - как бы невзначай поинтересовался Гаррет.
- Черт его знает, - с досадой отозвался Вейнс. - Надо было сразу за борт вышвырнуть, а не тащить сюда. Выкуп за него не получить, да и толку с него никакого.

Я сидел у своего кнехта и получал странное удовольствие от того, как два пирата обсуждали меня. У меня было смутное ощущение, что меня это не касается, что я ни на что не влияю. Довольно приятное чувство, если признаться. Оно дарило спокойствие, приставшее скорее буддийскому монаху, чем Кающемуся брату.

В этот момент по веселящемуся населению «Зеленого острова» пробежала волна трепета. Шум стих, а морских бродяг как будто парализовало прямо в тех позах, в которых они сидели. Мне стало любопытно, что явилось тому причиной, и я вытянул шею, чтобы лучше видеть. А случилось вот что: в дверях кабака появилась Акула Бесс и офицеры с её «Смерти». Да, судно Акулы Бесс действительно называлось «Смерть», а её саму и её команду до дрожи боялись самые отпетые негодяи всех морей мира.

Я увидел невысокую женщину с бледным лицом и бесцветными тонкими волосами, выбившимися из-под платка, повязывавшего голову. Как бы пытаясь возместить себе недостаток объёма, она была одета в несколько слоёв, обвязана большим шарфом и несколько раз перехвачена толстым ремнём с кобурами. Её светло-серые глаза не мигая смотрели вокруг холодным взглядом, действительно похожим на взгляд акулы - немым взглядом, который не открывает ничего о своём хозяине. Этот взгляд пристал хищнику, который атакует не из жестокости, а лишь по велению инстинктов. Таким взглядом смотрят не тигры и львы, а змеи и рыбы - те, у кого ледяная кровь.
Легенды, которые ходили по морям об Акуле Бесс, ужасали. Казалось невозможным, что самым жестоким пиратом эпохи была женщина, да ещё такая - бесцветная, ничего не выражающая. Пираты шёпотом рассказывали друг другу, что Акула Бесс способна зарезать младенца в колыбели на глазах у его родителей, что она недрогнувшим голосом отдаёт приказ выбросить за борт самых прекрасных женщин, предварительно истыкав их ножом и лишив красоты. В то время, как многие пираты обладали смутным понятием о галантности и так же безотчётно смущались при виде детей, Акула была лишена этих качеств - дети её раздражали, а женщины, особенно красивые, приводили в ярость. Что касается команды, то Акула набирала на своё судно моряков исключительно с увечьями, даже самыми странными - вроде неспособности распознавать запахи или неумения смеяться. А уж одноглазых, безруких и безухих там было не счесть. Такая команда внушала не только ужас, но и отвращение, однако все пираты со «Смерти» были по-собачьи преданы своей страшной предводительнице.
И вот сейчас Акула Бесс медленно обвела своим бледным взглядом обедающих пиратов, у которых сразу же пропал аппетит, а затем села за один из столиков. О’Салливан, преодолевая слабость в коленях, предупредительно бросился к ней, чтобы принять заказ. А мой взгляд случайно упал на Гарретов: старший смотрел на Акулу напряженно и с внезапно испортившимся настроением, как смотрят мужчины на соперника, над которым им не взять верх, а младший весь подался вперёд под влиянием какой-то захватившей его мысли. Как я узнал впоследствии, мысль эта была следующая: если уж учиться жестокости, то у лучших.

***
Размышляя о страшной пиратской предводительнице и наблюдая, как она ест (Акула Бесс ела медленно и очень аккуратно, пугающе методично разрезая мясо на мелкие кусочки острым ножом), я упустил момент, когда решилась моя судьба. Меня грубо поставили на ноги, отвязав от кнехта, и куда-то потащили. Снаружи кабака было уже темно, запахи моря и Острова сливались в упоительный аромат южной ночи и праздника. Меня втащили на палубу какого-то парусника, а затем швырнули в ослепительно чёрный трюм. И только когда в этот же трюм спустился капитан Гаррет с горящей свечой в руке, я в недоумении понял, что нахожусь на «Золотом леопарде».

- Ты из Кающихся грешников? - спросил капитан, держа свечу так, чтобы она освещала оба наших лица.
Я смотрел в глаза своему новому хозяину. Этот человек лишён терпения, это ясно. Он вспыльчив и недоверчив, но почему-то его заинтересовала моя персона.
- По форме, но не по сути, - ответил я.
Так и есть. Гримаса раздражения сразу же исказила загорелое лицо пирата.
- Ты Кающийся брат или нет? Отвечай прямо!
- Да, я Кающийся брат, - признал я, решив пока не докучать собеседнику подробностями.
- Тогда ты, наверное, получил хорошее образование, - неожиданно заметил пират.
- Я обучен читать и писать, если вы об этом, - сказал я. - Знаю латынь, древнегреческий и ещё несколько языков, на которых в жизни ни с кем не разговаривал. Умею выписывать красивые заглавные буквы. Знаю, как отчистить от мха и грязи надгробия на кладбище. Владею секретом приготовления полынной настойки.

Пират отмахнулся от этих сведений, а потом спросил:
- О вас, Кающихся братьях, ходят слухи, что вы можете убедить кого угодно в чем угодно. Можете назвать белое чёрным и убедить весь мир, что это правда. Это так?
- На самом деле кто угодно может это, - честно ответил я. - Часто мир охотно готов поверить в то, что белое - это чёрное, потому что слишком сложно сохранить белое белым.
- Язык у тебя подвешен хорошо, это я уже понял, - усмехнулся пират. - Я предлагаю тебе пойти ко мне на службу. Я буду платить тебе жалованье, а ты должен убедить моего сына в том, что быть пиратом - правильно и почётно.

Я вспомнил Реджи Гаррета, мальчика в невидимом стеклянном пузыре, не дававшем ему раскинуть руки или возвысить голос. Такие рождаются уже убеждёнными, и очень трудно внести в их стройную внутреннюю конструкцию какие-то изменения. Но мальчику явно нужен был кто-то, кто не говорил с ним, а услышал бы его. Да и выбора у меня, несмотря на вежливое предложение капитана, не было.
Вот так, внезапно перейдя из пленников в учителя, я оказался свободен - свободен в пределах корабля, конечно. Но и этого было достаточно. Я выбрался из трюма, подошёл к фальшборту и с наслаждением вдохнул солёный морской воздух. Паруса были убраны, но на мачте под лёгким дуновением морского бриза тихонько хлопал знаменитый пиратский флаг - смеющийся череп и две скрещённые кости. Никогда не думал, что мне доведётся ходить под этим флагом.

 - Вы говорите по-нашему? - услышал я голос откуда-то из-под своей руки.
Это был Реджи. На палубе «Золотого леопарда» он явно чувствовал себя как дома: он свободно засунул руки в карманы и разглядывал меня с милой бесцеремонностью дикаря или избалованного ребёнка.
- Я говорю на многих языках.
- Меня зовут Реджинальд Гаррет, - мальчик учтиво склонил голову, и в этом движении на минуту проступил его обходительный порывистый отец.
- А меня - фрай Хоакин, - назвался в ответ я. - Красиво, правда?
Я кивнул в сторону освещённого огнями берега. Где-то в кабачке верхнего яруса Острова играла скрипка, и беззаботная мелодия легко неслась над водой, проникая на тёмные палубы покинутых командами кораблей, сворачиваясь под парусами и устремляясь дальше, в море и к звёздам. Вслед ей нёсся грубый смех и несмолкаемый звон посуды.
- Красиво, - согласился Реджи. - Вы совсем нас не боитесь?
- Нас? - переспросил я.
- Папу, меня и нашу команду, - уточнил Реджи.
- Мой мальчик, страх - это боязнь неизвестного. А я всегда опасался именно предопределённости. Точно знать, что будет завтра - в каком-то смысле наказание. Именно от этого я бежал, как от чумы, хотя имел прекрасную возможность не думать о будущем в течение всей жизни.
Реджи помолчал, не зная, что ещё сказать странному собеседнику.
- Мне очень жаль, - сбивчиво проговорил он, - что вы теперь у нас в плену.
Я покачал головой.
- Как Кающийся брат я скажу, что на все воля Господня, - заметил я, - а как испанец и горячий почитатель сеньора Грасиана-и-Моралеса процитирую его мудрое изречение: «Победителю незачем оправдываться».
- Отец заплатил за вас пять жемчужин, - с гордостью за щедрого отца сообщил Реджи, и так и не понял, почему я засмеялся.
- Это слишком высокая цена, - проговорил я. - Не найдётся ли у тебя кусок хлеба и кружка воды, маленький пират?
- Пойдёмте со мной, - пригласил Реджи, - я отведу вас к другим учителям, и они поделятся с вами едой.
Не распознав моё выражение лица, он поспешил оправдаться:
- Я бы и сам принёс вам еду, но Перченый Пако - это наш кок - сошёл на берег, и сегодня мы все сидим без ужина.
- Ну что ж, идём, маленький пират, - улыбнулся я ему. - Воистину, когда думаешь, что все чудеса Господни уже иссякли, на тебя обрушиваются новые, ещё чудеснее прежних.


***
 Как обратить человека в свою веру? Если отбросить такие меры воздействия как запугивание, шантаж, ложь и обещания, остаётся только заразить ближнего своего своим энтузиазмом. Это хорошо срабатывает с теми людьми, которые нерешительны и легко внушаемы. Они, как веточки в костре, легко загораются от твоего огня и наслаждаются игрой бликов на своих руках, пока не понимают, что огонь угрожает их сжечь, а потушить его нечем.

Как я могу заразить человека идеей богатства и власти, если у меня нет ни того, ни другого? Верю ли я в то, что обогащаться неправедно добытым богатством - несправедливо? Верю. Впрочем, моя уверенность поколеблена тем соображением, что несправедливость существует всюду вокруг нас. Она в самом воздухе, которым мы дышим. И несправедливость в распределении благ - далеко не самый страшный вид несправедливости.

- А кто такие Кающиеся братья? - спросил Реджи, который тоже размышлял о чем-то своём. Вернее, судя по вопросу, о моей персоне.
- Это братья ордена Кающихся грешников, - объяснил я. - Мы должны сожалеть о грехах, которые совершили сами, и о грехах всего мира.
- Грех - это когда крадёшь чужое добро? - уточнил Реджи.
Отличное начало.
 - Или когда убиваешь, - продолжил мальчик с несокрушимой логикой. - Я что-то такое читал.

Может быть, мне стоит сберечь время и силы капитана Гаррета и самому выброситься за борт? Но я думал о том, что передо мной сидит удивительный экземпляр рода человеческого - ребёнок, которого не учили быть хорошим. Маленький дикарь, выросший в племени людоедов. Наивный ангел, павший с неба в преисподнюю ещё до своего рождения. Разве не любопытно было бы изучить это создание божье?
- Скажи, Реджи, - спросил я. - А ты сам как считаешь - хорошо грабить или нехорошо?
Мальчик задумчиво посмотрел на стол перед собой.
- Когда папа и команда отбирают деньги и разные вещи у людей, те обычно возмущаются, - несмело объяснил свою позицию мальчик. - Я не очень люблю, когда люди сердятся или плачут.
Итак, дело не в абстрактных понятиях добра и зла. И дело даже не в жалости к людям, у которых отбирают «разные вещи». Реджи думает только о себе. Но если человеческие слезы беспокоят его, значит ли это, что его душа нежна и противна греху?
- Все плачут, разве нет? - спросил я. - Если пираты не получат денег в набегах и абордажах, они сами заплачут от голода и обиды.
- Да, наверное, - нехотя ответил Реджи. - Было бы хорошо, если денег было у всех поровну и никто бы не плакал.
Маленький революционер!
- А если бы тебе сказали, - поинтересовался я, - что меня и других твоих учителей убьют, если ты не станешь пиратом?
- Я в любом случае стану пиратом! - заявил мальчик. - Я хочу быть, как папа!
- А что насчёт грабежа и убийств?
- Все пираты этим занимаются.
- А как же слёзы тех, кого ты будешь грабить, и кровь тех, кого ты убьёшь?
Мальчик пожал плечами, но потом все же ответил сдержанно:
- Вы не сможете научить меня грабить и убивать, правда? Ваша работа - сожалеть. Возможно, когда я стану пиратом, я буду вам платить, чтобы вы сожалели обо мне тоже.
Что ж, во всяком случае, парню не чужда некоторая предприимчивость.

Итак, теперь Реджи с завидным хладнокровием слушал пиратские байки, наблюдал ссоры и драки в тавернах на Острове, смотрел крысиные и петушиные бои, поприсутствовал на казни через повешение. В один прекрасный вечер папаша Булл сводил его на медвежью травлю в трюме одного из сухогрузов (даже предположить не могу, откуда капитан Вейнс притащил медведя). После этого мероприятия мальчик спросил у меня:
- А правда, что человеческое сердце черствеет со временем?
Выяснилось, что Реджи имел в виду самое натуралистическое зачерствение сердца: он представил, что сердце твердеет, словно старый засохший хлеб, и все чувства исчезают, как исчезает столь желанный всем нам запах свежей выпечки. Остаётся только страх, потому что страх грызёт сердце - совсем как личинки, которые заводятся в испортившихся галетах с камбуза.
- В целом, так и есть, - ответил я. Мне очень понравилась эта пекарская теория о чувствах. - Но хлеб бывает разный. Некоторые хлеба пекут из тонкой дорогой муки, а некоторые - из отрубей.
- А из чего сделано моё сердце?
- Вряд ли из отрубей, мой мальчик.
- Долго мне ещё ждать, пока оно зачерствеет?
Я вздохнул.
- Позволь дать тебе один совет, Реджи. Пока ты ждёшь, просто притворись, что твоё сердце - уже сухое и твёрдое. Веди себя соответственно. Это поможет.
- Вам тоже нужно было притворяться, чтобы сожалеть о том, что вы совершили?
И зачем только я употребил это слово!
- Нет, Реджи. Мне нужно было притворяться, чтобы не сожалеть о том, что я не совершил.
Фрай Хоакин опять заговорил непонятными словами, а Реджи повели на камбуз, где Перченый Пако варил омаров живьём. Что наступит раньше - мальчик станет пиратом или перестанет спать?


***
Наступил день дележа добычи, и капитан Гаррет, верный своим обязательствам, выдал каждому из учителей сына по пять золотых монет. Доббс принял жалование со своей обычной ухмылкой, Страделла - со своим обычным кислым выражением лица, а я - в некоторой растерянности.
- Скажите, капитан, - вежливо спросил я, - нет ли на вашем судне какого-нибудь фонда, куда я мог бы внести эти деньги?
Как и следовало ожидать, капитан меня не понял. Я поторопился продолжить, пока недоумение на нервном лице капитана Гаррета не превратилось в раздражение.
- Может быть, вы собираете средства на что-нибудь? На ремонт судна, на нужды пиратов-пенсионеров, на борьбу с короной?
- Ты не хочешь брать деньги? - нахмурился капитан.
- В моей сутане нет карманов, - объяснил я.
Старикашка Доббс хихикнул, Страделла закатил глаза. Капитан Гаррет понял мои слова абсолютно буквально.
- Я буду класть ваше жалование в отдельный сундук, чтобы ты мог потребовать деньги, когда захочешь.
- Если вы уверены, что нет бедняги, которому нужен протез, или какого-нибудь продажного судьи, которого нужно ещё разок купить ...
- Я всегда плачу жалование тем, кто у меня работает, - резко прервал меня капитан.
Интересно, это моя персона заставляет капитана терять терпение или таким его создал Господь?..

Как оказалось, у этой безобидной сцены был свидетель - с пытливым умом и своеобразными выводами.
- Разве это правильно, что вы предложили купить продажного судью? - поинтересовался Реджи. - Я думал, это грех.
Делить поступки на грехи и не грехи стало для мальчика своеобразной игрой. Правда, мне казалось, что основная цель этой игры - заманить меня в ловушку и заставить оправдываться.

- А если это поможет спасти жизнь бедняги, которого этот судья повесил бы?
- А если этот бедняга сам кого-нибудь убил или ограбил?
Тёмные глаза мальчика смотрели на меня в упор хитро и настойчиво.
- В целом ты прав, Реджи. Но я считаю неправильным наказывать за смерть смертью. Однажды ты, возможно, поймёшь.
- Потому что о любой смерти кому-нибудь придётся сожалеть?
- Потому что любая смерть - это недосказанная история, книга с вырванными сзади страницами. И мы никогда не узнаем, что было бы написано дальше в этой книге. А дальше, возможно, было бы самое интересное...
Концепция смерти пока что не занимала мысли Реджи. Стоит ли этому удивляться, если в свои восемь лет Реджи Гаррет видел столько смертей, что они были ему привычны, как Кающемуся брату привычны смерти других братьев, мирно засыпающих вечным сном от старости и невыносимого покоя монастыря?
- А если вы не взяли у папы деньги, - продолжил маленький пират, - то это значит, что вас нельзя купить?
- Выходит, так, - усмехнулся я.
- А как же власть? Помните, мы записывали на прошлом уроке, как осуществлять власть над другими. Можно купить человека, можно держать его в страхе. Можно обещать ему что-то очень большое и хорошее, но потом. Что там было ещё?
Мальчик пытливо смотрел на меня, пытаясь понять, властен ли он надо мной. А я не мог понять, хочет он иметь власть над кем-либо или боится этого.

- А вот скажи, маленький пират. Если твой отец велит меня повесить на рее, а я возьму и выпрыгну за борт, чтобы утопиться, будет ли это означать, что твой отец сделал, как хотел? Или это я сделал так, как посчитал нужным?
Реджи задумался, открыв рот. Все-таки восемь прожитых на свете лет, даже с таким пытливым умом в голове, не могут тягаться с годами чтения сеньора Грасиана-и-Моралеса.
 - Можно я подумаю об этом? - спросил мальчик.
- Мой мальчик, об этом люди думают всю историю человечества. Могу ли я попросить у Перченого Пако немного воды, хотя я и не взял своё жалование? Пить хочется.
- Пако на вас сердится. Он говорит, что слишком большая роскошь - таскать бочонки с пресной водой ради одного фрая.
- В таком случае, возможно, я мог бы организовать фонд во имя всех тех, кто пьёт воду, отказываясь от вина? Или, скорее, во имя тех, кто таскает бочонки с водой.
- Я бы не стал, - практично заметил Реджи. - Хочет Пако или не хочет, а бочонки ему придётся таскать. Зачем ему за это платить?


***
Тем временем «Золотой леопард» жил своей обычной пиратской жизнью: ходил в море, дрался, перегружал на свой борт добычу, хоронил мертвецов и возвращался на Остров, чтобы команда могла весело, громко и бессмысленно прогулять всё, что было заработано в походе ценой большого волнения, ранений и смертей. Боб Уильямс, корабельный врач, никогда не оставался без работы - работа всегда находилась как для его рук, вправляющих переломы, зашивающих раны и вырывающих зубы, так и для его языка, потому что Боб Уильямс был первейший сплетник. Если вы хотели узнать всё обо всём, что творится на Острове, нужно было заглянуть в больничную палату «Золотого леопарда» - это был огороженный кусочек трюма с гамаками для раненых и больных, и операционным столом, над которым всегда горела лампа. Боб собирал сплетни и истории, особенно, разумеется, он любил истории страшные, кровавые и леденящие душу. Поэтому его музой, героиней его сплетен и дамой его сердца была сама Акула Бесс.

Он всегда точно знал, сколько кораблей Акула пустила ко дну в этом месяце, какой пистолет она предпочитает и сколько в нем патронов, что именно сказала Акула, когда приказывала взорвать какой-нибудь форт или совершить дерзкий налёт на тюрьму, где ожидали казни ее верные пираты. К сожалению, нельзя сказать, что Акула Бесс блистала красноречием или остроумием. Ее приказы были короткими, прямыми и метили в самую цель. Иными словами, если Акула Бесс приказывала взорвать форт, она так и говорила: «Взорвать форт!». Полагаю, если Боба это приводило в восторг, то в основном потому, что женщинам обычно не свойственно так кратко и ясно выражать свои мысли.

Страшные истории болтливого Боба Уильямса стали причиной того, что боцман Булл внезапно загрустил. Заметили это не сразу, потому что пираты не были особо сильны в сочувствии. Но вскоре стало ясно - с боцманом что-то не так. Он ходил мрачнее тучи, молчаливый и напряжённый, а в свободное время не курил как обычно трубку, не бранил молодых пиратов и даже не отдавал должное еде и особенно питью. Он стоял у фальшборта и смотрел на воду с таким видом, как будто ожидал какого-нибудь весьма неприятного сюрприза.

Пираты в конце концов решили расспросить боцмана, потому что его мрачный вид угнетал всю команду. И главным переговорщиком, конечно же, попросили стать Реджи. Именно он привел боцмана в учебную каюту, где мы, трое учителей и попугай картографа, коротали время вместе - не из-за какой-то привязанности друг к другу, а только потому, что чувствовали друг в друге собратьев по несчастью, да и деваться нам было особо некуда.

Булл вырос в дверном проёме, задевая широкими плечами косяки.
- Прошу меня простить, синьор, - проговорил он, переминаясь с ноги на ногу и робко взирая на Страделлу.
- Входите, боцман, - ответил Страделла и не удержался от язвительной шпильки: - и чувствуйте себя как дома. Помнится, когда мы виделись с вами последний раз, вы тыкали мне в спину пистолетом и называли Тони.
Булл бросил на Реджи умоляющий взгляд.
- Он не хотел вас обидеть, - вступился за боцмана Реджи. - На самом деле он и мухи не обидит!

Доббс тихонько хмыкнул, а красивый рот Страделлы скривила недоверчивая усмешка. Между тем боцман сделал еще несколько шагов и оказался прямо перед столом, накрытым отрезом великолепной парчи, расшитой золотыми нитями. По одну сторону стола находился Реджи, улыбавшийся боцману ободрительной дружеской улыбкой, а с другой стороны восседал, подобно королю на троне, генуэзец с непреклонным выражением лица. Между ними, на парчовой скатерти, стоял глобус как олицетворение полного загадок и тайн окружающего мира.
- Вы человек ученый, синьор, - начал, прокашлявшись, Булл, - потому я и решил… то есть… я хотел…
Окончательно смешавшись под суровым взглядом картографа, он умолк.
- Конфуз! - прокаркал со своего насеста Таро.
- Булл хотел спросить про кальмара, верно? - выступил в роли посредника Реджи.
- Человека простого и искреннего надобно поощрять в его любознательности, - не удержался я от комментария.
- Верно, Реджи, про кальмара, - нашелся боцман. - Я хотел спросить про кальмара, стало быть, синьор.
- Спрашивайте, - милостиво кивнул Страделла.
- Боб Уильямс, синьор, - уже увереннее продолжал Булл, - старик Боб, эта хитрая бестия, утверждает, что Акула Бесс сражалась с огромным кальмаром величиной с военный фрегат. Тот, мол, напал на её судно и чуть не утащил «Смерть» на дно своими липучками. Всем известно, что Боб любит в бутылку заглянуть, это уж как водится, и приврать горазд, да ведь в нашем славном ремесле это бывает, и ничего страшного в этом нету, а даже наоборот - плох тот моряк, что не врёт. Да не в этом дело. - Булл перевёл дух. - А просто вот как сказал он, трухлявый пень, про того кальмара, так с тех самых пор я про этого кальмара думаю. Если Боб приврал, то поступил он не по-товарищески, но это я ему прощу, потому как испытаю большое облегчение. А если сказал правду - а вероятности в том очень мало - выходит, что и про Кракена рассказы - тоже правда, и где-то прямо под нашими ногами живёт такое вот чудище? Вот и хотел я спросить у синьора, чтоб вы мне как на духу ответили: есть ли такое животное на свете, и если нету, будет папаша Булл крепко спать, словно младенец, а если есть, значит, создал Бог такое чудовище, и создал Он его для страха людского или для какой полезной цели, это я тоже хотел бы знать.

Булл замолчал. Изумленный картограф смотрел на Булла так, как если бы видел его впервые, а я вполголоса заметил:
- Вопрос, поставленный сим славным мореходом, скорее богословский, чем географический.
- Ну что же, синьор Страделла, - заговорил Реджи, - бывают такие кальмары?
- Я, конечно, не знаток зоологии, - задумчиво изрёк Страделла, - но есть косвенные свидетельства существования огромных кишечнополостных вроде тех, о которых говорил боцман. Не уверен насчёт военного фрегата, но небольшое судно вполне может стать их добычей.
- Стало быть, не врал Боб, - изумлённо проговорил Булл. - Вот старый пень! Кто ж от него ожидал такого? Сказал правду!
Поражённый этим необъяснимым фактом, боцман побрёл к двери, но его задержал Доббс:
- И как же вы будете бороться с угрозой нападения такого животного на ваш корабль, боцман? Теперь и мы будем бояться страшного зверя из бездны и его липучек.
- Все сделаю, что в моих силах, - горячо заверил его Булл. - И первое средство от такого - акулий зуб, если повесить его на бушприт.
- Тогда вам придётся убить акулу, боцман, - заметил я с несокрушимой логикой, - будет ли эта задача вам по силам?
- Будет, - с яростной решительностью отвечал Булл. - А вы за меня помолитесь.
- Если молится сутана, поможет ли это делу? - не удержался я.
- Хуже не будет, - резонно ответил Булл и покинул капитанскую каюту.
- Чепуха, ничего не разобрать! - резюмировал Таро.


***
В тот день, когда число учителей Реджи пополнилось ещё одним, всё началось с урока Доббса и тайн сложения дробей. Между тем на палубе явно что-то происходило: кричал дозорный с марсовой площадки, бегали и стучали по настилу палубы босые пятки и старые башмаки, из порохового склада доносились стук жестяных чашек и ругань Айнгеру Баска, который занимал что-то вроде должности квартирмейстера. Наметанным слухом Реджи опознал в происходящем вдохновенную подготовку к абордажу, и теперь его мозг отказывался следовать за стариком Доббсом и его дробями.

- Идите на палубу, кровожадный ребёнок, - наконец сдался Доббс. - Посмотрите, кого собирается прикончить ваш папаша.
Счастливый Реджи вскочил и выбежал из каюты, но практически сразу же вернулся с новостями.
- Это пассажирский паром, такой, знаете, с квадратным носом. Идёт очень медленно и с большой осадкой. Папа говорит, это дело пяти минут.
- О пресвятая Дева Мария, - простонал Страделла.
- Не бойтесь, - покровительственно обратился ко всем нам Реджи. - Я останусь с вами и постараюсь, чтобы с вами ничего не случилось.

Реджи подбежал к рундуку, где хранилась отцовская коллекция оружия, вытащил оттуда длинный кинжал, украшенный рубинами - мальчику он вполне сошёл за небольшой меч, и, крепко сжимая этот меч в руках, уселся у входа в каюту, чтобы помешать тому, кто посмел бы войти сюда с недобрыми намерениями.

Команда «Золотого леопарда» между тем впилась когтями в свою добычу. Ржавый паром, достояние железного прошлого, беспомощно бултыхался на волнах. Капитан, такой же пережиток своей эпохи с неуловимо квадратным лицом, напоминающим аппарель его любимого судна, развёл руками и уныло склонил голову перед капитаном Гарретом, дрожащим от радости и воодушевления, как гончая на охоте.
- У нас вы не особо найдёте, чем поживиться, - сказал капитан парома. - На автомобильной палубе лежат бочки с вином, грамматические словари последнего издания и кое-какая контрабанда вроде шелка и кружев, а в пассажирских каютах наверху практически пусто.

- Среди пассажиров есть богатенькие? - осведомился Булл.
- Вот и узнаем, - деловито отвечал капитан Гаррет. - Вы знаете правило, парни: кто скажет «да знаете ли вы, кто я?», того без разговоров за борт.
И капитан Гаррет распахнул дверь первой попавшейся каюты.
Там, сжав в волнении руки, стояла очень красивая девушка.

Свет из иллюминатора освещал ее сзади, но было видно, что у нее рыжевато-пшеничные волосы и тонкая талия. Цвет ее платья капитан не смог бы назвать даже на спор, как не смог бы перечислить хоть что-нибудь из того, что было в каюте. Но Стив Макконахи оказался глазастее и указал Гаррету на стол.

На небольшом столе, втиснутом между узкой койкой и стеной с иллюминатором, лежали стопы бумаги и обрывки холста, палитра и кисточки, карандаши и перья, а на самом краю высилась постановка натюрморта: чаша с фруктами и драпировка, искусно сделанная из бархатного платья. Когда паром в очередной раз поднимался на волне и сползал с нее одним боком, постановка угрожающе кренилась, рискуя в один момент потерять хрупкое равновесие и рассыпаться по вытертому ковру, покрывавшему пол каюты.

 Радуясь отсрочке, Гаррет подошёл к столу и склонился над набросками.
- Ну что, капитан? - уважительно спросил Стив. - Что скажешь?
- Мазня? - осведомился Булл.
Капитан, прищурившись, разглядел все наброски и изрёк:
- Не мазня. Не хватает собственного взгляда, характера, но в целом нарисовано очень даже хорошо.
- Ну это уж слишком!  - возмущенно воскликнула пассажирка. - Пираты захватили корабль, чтобы высказать ценное мнение о моих рисунках!

Теперь девушка стояла не против света, а на свету. Ее волосы вспыхнули золотистыми искрами, а глаза оказались синими. Где-то в глубине смятенного мозга капитана Гаррета мелькнула мысль, что у пассажирки очень белые руки, а на пальце - колечко с зелёным камушком. И думал капитан Гаррет по какой-то неведомой причине не о том, сколько стоит такое колечко, а о том, не является ли оно случайно обручальным.

Только сейчас он сорвал с головы шляпу и зачем-то представился:
- Капитан Гаррет к вашим услугам, мисс.
- Маргарет Дуглас, - неохотно представилась мисс в ответ. - Я слышала, как вы сказали - всех без разговоров за борт.
- Вы неправильно меня поняли, мисс Дуглас, - поспешил оправдаться капитан. - В наше прогрессивное время никто никого не отправляет за борт. Мы занимаемся только охотой за материальными благами, это своего рода хобби. Что-то вроде спорта.
За спиной капитана в недоумении переглянулись боцман Булл и штурман Макконахи. Они никогда не считали абордаж спортом.
- Значит, вы заберёте материальные блага, и наш паром продолжит свой путь? - уточнила мисс Дуглас.
- К сожалению, нет, мисс, - ответил капитан. - Я конфискую вас с этого парома, а также ваши кисти, краски и всё остальное. Ребята, собрать принадлежности мисс Дуглас и аккуратно перенести на «Леопард».
Вот теперь Маргарет Дуглас, кажется, испугалась, и капитан с нелепым умилением подумал о том, как очаровательно она побледнела.
- Не бойтесь, мисс, я беру вас учительницей к моему сыну. Ничего такого. Вы даже будете получать жалование.

Понимая, что сейчас он не в силах внятно объяснить ситуацию, он сбежал от полнейшего недоумения мисс Дуглас, опережая Булла и Макконахи, которые со священным трепетом несли на вытянутых руках кисти и краски, папки с бумагой и наброски. И если в их головах и возник вопрос, зачем нужно учить будущего пирата рисованию, они предпочли его не задавать.


***
Появление на «Золотом леопарде» мисс Дуглас разделило всех его обитателей на две группы (или даже на три, если выделить в отдельную группу синьора Страделлу, который внезапно повёл себя так же, как его питомец попугай: стал охорашиваться, чистить пёрышки и изрекать трескучие банальные фразы).

Отец и сын Гарреты пребывали в глубочайшем немом изумлении, и было забавно наблюдать, как похоже они испытывают это чувство. Капитан Гаррет, как человек гораздо более опытный, предпочёл скрыть причины своей растерянности даже от самого себя, хотя догадаться о них не стоило бы ему особого труда. Он просто молча и сомнамбулически выполнял свои обязанности, как будто находясь под гипнозом или под воздействием какой-то всепоглощающей мысли. Когда мисс Дуглас появлялась где-то на периферии его зрения, он мгновенно стаскивал с головы шляпу и терял нить разговора, который вёл до этого момента. Кроме того, он под разными причинами отказался нападать на несколько судов, которые пересекли курс «Золотого леопарда» за эти несколько дней.

Реджи пребывал в большей растерянности, но чувствовал себя свободнее. Когда количество вопросов в его голове выросло до такой степени, что он больше не мог с ними жить, он пришёл ко мне.
- Почему у мисс Дуглас такие белые руки? - спросил Реджи.
- Потому что она не загорала под ярким солнцем и не занималась тяжёлой работой, - ответил я, решив пока что придерживаться тактики ответов точно на заданный вопрос.
- А почему от нее приятно пахнет?
- Потому что она моет руки с душистым мылом, - ответил я.
- А почему мне и хочется, и не хочется находиться рядом с ней?
- Как это - не хочется?
- Мне нравится, когда она сидит рядом со мной, но при этом я почему-то странно себя чувствую: я не могу ничего сказать и у меня уши горячие.
Бедный маленький Реджи. Он блуждал в океане собственных неясных чувств, как ранее блуждал в книгах непонятого им Шекспира.
- Понимаешь, Реджи, - я подумал, что пришло время уйти от вопросов и приступить к ответам, - Маргарет Дуглас - дама.
- Я знаю, что такое дама, - оскорбился юный пират. - Это как женщина.
- Не совсем, - мягко ответил я. - Энни из «Чумы и скелета» - женщина. Одноглазая Сью из ломбарда - женщина. Даже Акула Бесс - женщина. А мисс Дуглас - самая настоящая дама.

Реджи задумался. Он явно ухватил мою мысль, но ему нужна была большая ясность.
- И как разобраться, кто есть кто?
- Очень просто, - я подумал, что в ордене Кающихся братьев меня этому не учили, но я всегда это знал. - За даму ты захочешь драться или даже умереть. Во имя дамы можно взять штурмом город или отдать выкуп в миллион золотых монет. Для дамы тебе захочется писать стихи, и убивать врагов, и совершать подвиги, и мыть шею каждый день. Поэты и писатели говорят - Прекрасная дама. Думаю, к мисс Дуглас это определение вполне подходит, правда?
- Да, потому что у нее белые руки и такие забавные пушистые волосы, - серьезно согласился Реджи.

 А вот над остальной частью экипажа начали сгущаться тучи. И началось все с того, что Перченый Пако глубоко порезал палец во время приготовления ужина. Чтобы обеззаразить рану, Боб Уильямс прибег к самому распространенному среди пиратов средству: плеснул на нее рому. Нельзя сказать, чтобы Пако сильно полегчало от такого лечения. Для снятия боли Боб прописал пациенту такую же дозу лекарства для принятия внутрь - это сработало лучше. Тем не менее, ужин оказался под угрозой срыва.

К несчастному коку, баюкавшему перевязанную руку, отправилась делегация.
- Мы тут с парнями подумали, - выступил вперед оратор Тони Спай, - и решили тебе помочь. Потому что есть страсть как охота, а ты у нас вроде как единственный, кто знает, как готовить. Так вот: ты будешь отдавать приказы, а мы будем их исполнять, и таким образом будет у нас ужин!
- Это невозможно! - возмущенно откликнулся Перченый Пако. - Когда я готовлю, я творю. Это волшебство, которое я не смогу объяснить словами.
- То есть ужина не будет? - уточнил Спай.
- У нас есть мешок сухарей и сало, - ответил кок.
На палубе воцарилось угнетенное молчание. Его нарушил Том Сакс, один из канониров.
- Я знаю, с чего вдруг все так обернулось.
Заинтригованные пираты обернулись к товарищу.
- Когда мы отвалили от парома, ветер изменился, - развивал свою мысль Сакс, - и пришлось менять курс. Судно стало неповоротливым, и если на нас нападут, мы ничего и сделать не успеем. А тут еще и Пако порезал палец, и теперь сидеть нам без ужина, а может, и без завтрака и обеда.
Пираты гулом подтвердили, что все так и обстоит.
- И что же ты думаешь, Том, дружище? - спросили у него.
- А объяснение всему одно, - подвел итог Сакс и весомо заключил: - женщина на корабле!

Пираты молчали, изумленные до глубины души тем, что не уразумели всего этого раньше. Конечно, женщина на корабле! Все своими глазами видели, как Стив препроводил ее в капитанскую каюту вместе с ее папками и красками. Вот откуда все беды! И можно не сомневаться, что это только начало.

Так и оказалось: когда Сакс взялся подкрасить поцарапанный при абордаже фальшборт, последнее ведро краски свалилось за борт. У Джонса порвался гамак, у Хиггинса таинственным образом исчезла его порция сухарей, а у Оксли, который штопал бушпритный парус, сломались две иглы и спутались все нитки. В довершение всех бед на горизонте замаячили темные тучи, предвещавшие шторм. Поэтому Булл, Макконахи и квартирмейстер Айнгеру Баск, выслушав жалобы пиратов, отправились на квартердек к капитану для совета.


***
- Вот что, капитан, надо что-то делать, - глубокомысленно начал речь боцман Булл.
- О чем это ты, боцман? - отрывисто спросил Гаррет. Он очень не любил, когда ему указывали, что и как именно нужно делать.
- Не к добру это всё, - весомо заметил Айнгеру Баск.
А Стив Макконахи промолчал.
- Что вы от меня хотите? - начал терять терпение капитан.
- Женщина на корабле, - замогильным голосом произнес боцман. - Это не к добру.
- Команда неспокойна, капитан, - указал Айнгеру Баск. - И шторм надвигается. Нужно что-то предпринять.

А Стив Макконахи промолчал.

- Если вы имеете в виду мисс Дуглас, - недовольно начал капитан и оборвал сам себя. Кого же еще могли иметь в виду пираты? - Она очень полезна. Еще вчера они с Реджи рисовали куб, а уже сегодня перешли к яйцу. Рисовать яйцо очень сложно, если вы не знали.
- Как нам помогут нарисованные яйца, капитан, если судно пойдет ко дну? - голос папаши Булла выбрался из могилы и зазвучал на квинту выше.
- Если вы спросите меня, - проворчал Баск, - то женщина приносит беду не только на корабле, а вообще всюду, где появляется. Зря я, что ли, в пираты подался? Хотел быть от женщин подальше.

А Стив Макконахи промолчал.

Капитан уже основательно рассердился.
- Я приказал доставить мисс Дуглас на «Леопард». Уж не хотите ли вы обсуждать мои приказы? Так и до бунта недалеко.
- Господь с тобой, капитан, - пошел на попятный Булл. - Да только надо что-то делать. Команда ропщет.
- Кто будет роптать, тот будет драить палубу вне очереди, - прорычал капитан.
Между тем Маргарет Дуглас вышла из каюты и облокотилась о фальшборт, чтобы вдохнуть воздуха, не подозревая, какие споры велись о ней только что. Ветер играл ее волосами, ее локти необыкновенно изящно опирались на фальшборт, и сама она, как подумал капитан Гаррет, занимала удивительно мало места, если сравнивать с пиратами. Никто из них не смог бы так аккуратно и красиво стоять, и ее светло-розовое платье лучше всех пиратских одежд гармонировало с цветом древесины «Золотого леопарда».

Забыв о своих офицерах, капитан спустился на палубу и подошел к мисс Дуглас.
- Как успехи вашего ученика, мисс? - осведомился он.
- О, Реджи не лишен задатков, - вежливо ответила мисс Дуглас. - У него очень хорошее чувство цвета, хотя и не самая уверенная рука.
Капитан просиял.
- Правда, меня удивило, - продолжила мисс Дуглас, - что он хочет рисовать череп. Он так и сказал: «я хочу нарисовать череп, и я даже знаю, где его взять».
Тонкие брови мисс Дуглас озадаченно сошлись на переносице, и капитан Гаррет внезапно подумал, что он должен сделать что угодно, чтобы эта прекрасная белая переносица снова разгладилась.
- Не слушайте его, мисс! Мальчишки, вы же знаете... На моем судне нет черепов, я вас уверяю!
- Конечно, я так и подумала, - согласилась мисс Дуглас. - Поэтому я учила его рисовать яйцо, а потом мы занялись штриховкой.
- Бесподобно, - пришел в восторг капитан Гаррет. - Не могу выразить, как я ценю всё, что вы для нас делаете!

Трое офицеров на квартердеке наблюдали за этой сценой.
- Сдается мне, - проговорил папаша Булл, - крепко мы влипли.
- Не к добру это всё, - согласился Айнгеру Баск.

А Стив Макконахи промолчал.

Конечно, положение мисс Дуглас было сложным. Волею судеб и волею капитана Оливера Гаррета хорошо воспитанная, благородного происхождения девушка оказалась на судне, полном пиратов. Эти пираты могли не доверять ей, могли быть циничными, грубыми, нахальными и невоздержанными на язык, но все они не могли не ощутить то странное, гипнотическое чувство, которое возникает в присутствии красивой женщины. Я думал, наблюдая за ними, что это было ни чем иным, как ощущением власти другого человека над своей душой, и секрет того, что мисс Маргарет Дуглас смогла легко и просто подчинить своей власти всю команду, офицеров, учителей Реджи и самого Реджи, был таков: все они - все мы - давно и безнадежно мечтали ощутить эту власть и склониться перед ней. Вот и еще один способ осуществить свое влияние на человека, подчинить его своей воле - но как объяснить его мальчику?..
Несомненно, своей тонкой женской интуицией мисс Дуглас осознала свою власть. За несколько дней ее страх, ее опасения сменились уверенностью. Она стала немного кокетничать, слегка кривить губы в улыбке и поводить плечиком - так делают маленькие избалованные девочки и великие актрисы на сцене, когда знают, что все без исключения окружающие готовы потакать их капризам и восхищаться их причудами.
 
Команда все еще металась между мрачным предчувствием беды и зачарованностью лицом и голосом пшеничноволосой сирены, Антонио Страделла и капитан Гаррет были сражены каждый на свой лад (Страделла лил патоку из своих уст и бархатисто смеялся, капитан напоминал теленка - смотрел нежным глупым взором и представлял угрозу для окружающих сочетанием силы и недальновидности), а Реджи, маленький хитрый Реджи, подмечал все вокруг и делал выводы.

Мальчик, конечно же, заметил, что мисс Дуглас нравится отцу. Заметил он и то, что иногда во время уроков рисования мисс Дуглас отвлекалась от штриховки и красок, чтобы невзначай узнать у Реджи что-нибудь про отца - сколько ему лет, давно ли он в пиратах и тому подобное. Мальчику казалось, что вот-вот произойдет что-то очень хорошее, сбудется что-то из тех неразборчивых, неясных мечтаний, в которые он погружался при виде лиловой балерины из музыкальной шкатулки. И он решил, что должен помочь судьбе.


***
«Золотой леопард» бросил якорь на рейде Острова. Капитан Гаррет решил сводить мисс Дуглас на берег, чтобы поужинать (и показать ее всему острову, о чем она не догадывалась и о чем избегал даже подумать он сам). Разумеется, любимый командой кабачок «Чума и скелет» или даже «Зеленый остров» здесь не подошли бы. Решено было отправиться в «Голову Олоннэ» - это был французский ресторан, давно соперничавший с «Головой сэра Уолтера Рэли» и «Головой Контрераса», которые славились соответственно английской и испанской кухней. Чтобы свидание, к которому так нервно готовился капитан Гаррет, ничем вдруг не напомнило свидание, в ресторан отправились также офицеры, учителя и Реджи, поэтому я могу подробно и со знанием дела рассказать, что же случилось в тот знаменательный вечер.

Вечер не задался с самого начала, потому что, когда наша разношерстная делегация прибыла в «Голову Олоннэ», выяснилось, что не только капитану Гаррету пришла мысль поужинать в красивом месте. За столом у дальней стены сидела Акула Бесс и ее офицеры со «Смерти»: Половинчатый Докинс (которого так остроумно называли за то, что у него не было ноги, уха и глаза), Глубоководный Джо (здесь я тоже не могу не отдать должное восприятию пиратов и их точности в подборе прозвищ - Джо был лишен передних зубов, имел пугающие глаза навыкате и серое рябое лицо, ни дать ни взять глубоководная хищная рыба) и Чулу - темнокожий гигант, покрытый шрамами и татуировками, с огромными кольцами в ушах и костяным украшением в ноздре.

В этой компании, подобной которой не сыщешь нигде на свете, Акула Бесс всё равно была самой страшной - бесцветная женщина с глазами еще более глубоководно-холодными, чем у Глубоководного Джо. Впрочем, сегодня я увидел на ее лице отблеск некого чувства: оно промелькнуло тогда, когда Акула Бесс увидела рядом с капитаном Гарретом мисс Дуглас. Словно быстрая судорога исказила черты Акулы - в этой судороге были и гнев, и отвращение, и злорадство, и нечто, выразимое обычно словами «я же говорила» или «я так и знала». Секунда, и пиратка с прежним скучающим видом заговорила с хозяином «Головы», который пританцовывал рядом с ней, будто собачка на задних лапах.

Всем присутствующим стало неловко, как обычно становится неловко мужчинам, ставшим свидетелями женской ссоры. Капитан и Страделла стали преувеличенно любезно усаживать за стол мисс Дуглас, которая была полна опасений, любопытства и, несмотря на обстоятельства, чувства превосходства - она прекрасно понимала, что некрасивая бледная женщина, которая так зло на нее посмотрела, не идет ни в какое сравнение с ней самой, она чувствовала, что капитан Гаррет сегодня особенно взволнован и вежлив, она заметила, что даже папаша Булл сменил гнев на милость, а старую рваную рубашку - на новую чистую. Она не видела себя, свои пылающие румянцем щеки и блестящие глаза, но подозревала, что именно внешность сразу же сделала ее врагом той, другой женщины, а значит, произошедшее явилось своего рода признанием ее превосходства.

В этот вечер все были взволнованы по той или иной причине. Мне казалось, что на всех нас как будто пляшут маленькие язычки пламени, будто огоньки святого Эльма. Все мы были наэлектризованы, взвинчены. Что-то должно было произойти. И, пожалуй, только отец и сын Гарреты наивно полагали, что что-то хорошее.
Реджи в силу своего юного возраста был самым взбудораженным. Он сиял темными глазами и впитывал окружающее - сегодня он, пожалуй, впервые ощутил себя там, где хотел бы быть, с теми, одним из которых он хотел бы быть. Вокруг него были знаменитые пираты и их команды, все они были прекрасны и ужасны одновременно. Словно легендарные разбойники из арабской сказки, они блистали в прямом и переносном смысле - сверкали их дешевые побрякушки и оружие, а от них самих исходило темное, напряженное сияние угрозы и рока. Наверное, именно поэтому я вспомнил именно одну из арабских сказок - в них всегда больше неведомого рока и меньше мелких людских страстей. Эти люди, имевшие власть над другими, сегодня казались мне какими-то вершителями судеб, беспристрастными судьями, чуть ли не сверхъестественными существами, в руках которых жизнь и смерть. Реджи чувствовал то же самое, но, в отличие от меня, питал надежду примкнуть к ним и тоже стать одним из тех, кто судит и выносит приговор.

За нашим столом как будто горел огонь, полыхал пожар: он вспыхивал в темных беспокойных глазах капитана Гаррета, когда тот наклонялся, чтобы сказать что-то мисс Дуглас; он алел в кубках, бокалах и кружках; он вибрировал в воздухе, в словах, в шутках и хохоте. А на другом конце таверны сосредоточился весь холод и лед мира: маленькая замкнутая женщина в окружении огромных чудовищ медленно поглощала аккуратно нарезанные кусочки пищи, запивая их водой. Не знаю почему, я не мог отвести глаз от Акулы Бесс. От всей фигуры знаменитой пиратки веяло чем-то загадочным, холодно-манящим и одновременно отталкивающим, отвратительным до рези в желудке - такое смертельное наваждение источают, наверное, глаза удава, когда он приближается к кролику, который дергает носом в задумчивости, не в силах принять верное решение.

Между полюсами жары и холода вскоре возникла третья команда пиратов. Это были моряки с «Прекрасной Джулии», громко вопящая кучка неаккуратных мужланов, чуждых и романтическому ореолу капитана Гаррета, и внушающему суеверный страх образу Акулы. Пираты только что сошли на берег после удачного набега на ферму по выращиванию жемчуга, были довольны собой и не прочь поиздеваться над пленником, которого притащили сюда на веревке, как некогда меня: это был, очевидно, несчастный владелец фермы. Пухлый мужчина со взмокшим от пота лицом стал мишенью для костей и объедков, как некогда я, а вокруг него с визгливым лаем прыгала собачонка, которая непонятно как увязалась за хозяином и теперь пыталась не дать его в обиду. Пираты гоготали и пытались отогнать собачонку, но та укусила за щиколотку одного пирата и за палец другого. Пронзительный лай глупого преданного существа отвлек от еды всех присутствующих, и в этот момент случилось вот что.
Бедный Реджи увидел шанс доказать, что он тоже пират, что он настоящий сын своего отца. Сыграло свою роль и подначивание нетрезвого боцмана, который уверял, что только истинный храбрец справится с этой злющей собакой. Лучшего шанса могло и не представиться: несколько команд со своими главарями, страшная Акула Бесс, очаровательная мисс Дуглас с порозовевшими от вина и капитанских комплиментов щеками - все они смотрели. Реджи подошёл к захлёбывающейся лаем собачке и пнул её в бок. А затем обернулся к отцу, чтобы посмотреть на произведённое впечатление.
Собачка от изумления смолкла. Зато заговорила внезапно вскочившая на ноги и побледневшая мисс Дуглас.

- Это невероятно! Как вы могли, капитан Гаррет, воспитать такого злого, такого чёрствого мальчика!
Заявление, довольно странное для таверны, полной пиратов.

Побагровевший капитан Гаррет смотрел то на возмущённое лицо Маргарет, то в глаза сына, полные надежды, которая, впрочем, довольно быстро покидала их. Пираты с «Джулии» пьяно радовались удали «юного пирата» и хлопали его по плечу, боцман Булл, чуждый излишней душевной тонкости, тоже кричал, что парень настоящий храбрец. Собачка, скуля, забилась под лавку. Мисс Дуглас, не дождавшись ответа от онемевшего капитана, вышла из-за стола и гневно пошла прочь. (Взяв на себя обязанности историка семьи Гарретов, я должен заверить вас в том, что предприимчивый Антонио Страделла поймал её на полпути и не оставил одну на этом острове порока и зла. Больше мы не увидим ни мисс Дуглас, ни почтенного картографа). Находящийся в полном расстройстве чувств капитан опрокинул в себя целый кубок вина и потянулся за следующим. Реджи, низко склонив голову, вернулся на своё место за столом.

Мое сердце разрывалось от жалости, когда я смотрел на маленького пирата. Но самое удивительное было в другом - такую же жалость я увидел в глазах Акулы Бесс, безмолвной свидетельницы происходящего. Жалость странным образом изменила её бесцветное лицо, согрела бледно-серые глаза, и я внезапно с изумлением осознал, что Акула ещё очень молода. Вряд ли знаменитой пиратке было больше двадцати пяти.
Через несколько секунд глаза Акулы снова наполовину прикрылись веками, а тонкие губы скривились в известной всему свету чрезвычайно неприятной усмешке. Мне оставалось лишь задаваться вопросом, не померещилось ли мне.

Когда команда «Смерти» покидала таверну, Акула сделала какой-то знак темнокожему Чулу, тот извлёк из-под лавки дрожащую собачонку и унёс, прижав к себе локтем. Но вряд ли во всей таверне кроме меня был хоть один трезвый человек, поэтому никто ничего не заметил.