Бумеранг мести Гл. 9

Глава 9

Оставшись один на один с бывшим участковым, Нина налила ему чашку горячего чая.
– Как вы себя чувствуете?
– Ну, как себя может чувствовать в моём положении почти семидесятилетний старик?
– Иван Степанович, может, вам врача вызвать?
– Нет, ничего, спрашивайте.
Нина придвинула к себе исписанные листки.
– Иван Степанович, я же спрашивала вас о Мартынове. Почему вы скрыли, что знали его?
– Честно? Ещё был не готов во всём признаться. Сказал бы вы меня сразу бы рассекретили. А у меня на руках тогда Танечка умирала. А если бы она краем уха услышала о мною содеянном? А так ушла с миром на сердце.
– А зачем вы вообще, испортили свою, прямо скажем, героическую жизнь этой мразью? Вы же сотрудник органов. У вас был выбор наказать их по закону.
– Выбор? Конечно был у меня выбор. Помочь этим несчастным детям или ликвидировать эту мразь, чтобы она перестала наполнять невинные души своей грязью. И я выбрал последнее.
– Иван Степанович, что-то вы не договариваете. Я понимаю, в вас бурлила ненависть. Вы жаждали мести. Изначально к кому? Через вас множество наркоманов прошло, столько преступлений вы раскрыли? Вы не человек с улицы. Вы прошли войну, оперативную работу. Кто вас поломал? Почему вы выбрали такой метод убийства? Вы могли застрелить. А вы вдумайтесь. Вы били железным прутом до состояния месива внутренних органов. Кастрация. А потом ещё и шило. Оно-то зачем?
– Сколько вопросов. Поверь, для этих детей я старался сделать всё, что в моих силах. Я сколько лет следил, оберегал, как мог, этих несчастных детей. Юрку жалко было. Пострадал парень из-за этих сволочей. Своей матери да бабки. А следаку я сразу всё по полкам разложил, и что? Послал он меня прямым текстом.
– Так. Спокойно. А прокуратура? В конце концов, вы могли добиться лишения материнства Алевтины. Бабку хотя бы за систематическое самогоноварение посадить. Вот знаете, если, как вы говорите, по-честному, могли бы подумать, поднять шумиху, в конце концов у нас есть журналисты. Они бы такое развели в прессе. А ваш товарищ по фронту, чем вам не угодил? Вы понимаете, что это уже ничем не прикрытое умышленное убийство?
– Да, за это мне нет прощения. Не разобрался.
– Так вы могли ещё раз с кем-то не разобраться. Знаете? Вам не простительно было так ошибаться. Так. Дальше. А как вы вышли на Еремеева? Каким ветром вас в Таганрог занесло?
 – К Таниной подруге приехал. Сестра училась с ней, а потом она заболела. У неё тоже онкологию обнаружили. Диагноз такой, как у сестры был. После Танюши лекарства остались. Знаете, они же дорогие. Вот созвонились, я и привёз их.
– Нет, так нельзя. Знаете, это опасно. Лекарство, это такая вещь. То, что подходит одному, может убить другого.
– Там всё под контролем врача, она проверила. С её разрешения. Всё нормально.
– Так. А о Еремееве как узнали?
– Муж подруги поделился своими сомнениями. Его соседа чуть не посадили из-за этого мерзавца.
– И вы решили опять без доказательств.
– Почему без доказательств. Я несколько дней наблюдал за ним. Даже видел, как он пацанёнка к себе привёл.
– Вот. Видели. А чего же не вызвали хотя бы участкового? Оформили возможно, с поличным взяли бы нелюдя?
– Как вас по батюшке?
– Нина Ильинична. Можно просто Нина.
– Ниночка, вы же не первый день в органах! Смешно даже. Пока я бы что-то доказывал, он как уж вывернулся бы.
– Понятно. А так, значит, растлевай напоследок. Ты у меня первый в очереди на ликвидацию? Кстати, вы у него нашли записную книжку, как я понимаю, с телефонами и адресами покупателей или заказчиков порнографических фотографий. Даже не отказывайтесь. Мы уже выяснили некоторые адреса. Зачем вам нужен был этот список?
– Ну как зачем? Развелось мразей. Остановить их преступные замыслы.
– Значит, всё же вы себя возомнили ликвидатором? Ладно. Этих по списку ликвидировали бы. А дальше что? Ладно. Вы Еремееву разбили окно и…
– Тогда я его спугнул.
– Каким образом?
– Окно разбил.
– Так, флигель во дворе.
– Теперь знаю, а я в доме окна вышиб.
– Я заметила, что в двух окнах было стекло заменено.
– После первого булыжника он парня не выпустил, только после второго. А может, мальчик сам убежал. Так я к родителям ходил. Хотел расспросить пацана. Не дали. Ещё мамаша вдогонку, извиняюсь, облаяла меня. Мамаши странные пошли. Я бы за своего ребёнка не то что стёкла, а они.
– Иван Степанович, а что же вы не написали об убийстве Миронова и Алевтины?
– Не понял. Допустим, об убийстве сожителя Майи я знал. Но я его не убивал. Хотя очень хотелось ему шею свернуть. Вы сказали, Алевтину убили?
– Да. Таким же способом, как и Миронова.
– Вот кого надо было с самого начала с этого света убрать. Через неё сколько судеб поломанных.
– Иван Степанович, но это не нам судить. Кого убрать, кого оставить. Вы уже один раз сделали выбор и убрали хорошего, заслуженного человека, чем принесли большое горе его семье.
– Каюсь. Большой грех на мне.
– Вы же понимаете, что это слова. Как вы додумались до такого?
– Видел, как он девчушку в беседку заводил. И что-то так во мне засело это подозрение. Стал следить.
– Понятно. Но, а в роще как оказались?
– Услышал он девочке, говорил, что, мол, пошли завтра со мной жердёлу собирать. Ну, думаю, мерзавец там, в роще и закопать может.
– А поговорить с ним? Что, никак?
– Да во мне злость такая кипела. Прямо помутнение нашло.
– Иван Степанович, вы же понимаете, сколько вам теперь положено за такое помутнение? Состояние аффекта здесь не подойдёт.
– Что дадут всё моё. По любому мне уже не выйти на волю. Да и некуда мне выходить.
– Как вы думаете, кто мог Алевтину убить?
– Алевтину? Кольку проверяли?
– Так в розыске он.
– А чего его разыскивать. Наверное, опять в Армавир поехал.
– Зачем?
– За коноплёй. Зачем ещё. Там, говорят, этой дряни поля не паханные. А может, ещё где нашёл место. Вот и Коля, считай, пропал. А хороший был парень. Змея нарожала и всех деток в утиль пустила.
– Ну, знаете. Вы говорите, приглядывали за детьми. Так и Колю пристроили бы. Конечно, этим надо было заниматься, когда он мальчишкой был. Теперь, конечно. Николай уже давно не ребёнок.
– Приглядывал. Не скрою. И к ним приходил. И с Алевтиной беседы вёл. Так она на меня жалобы накатала. Представляете, Ниночка написала, что я её к сожительству принуждал.
Нина удивлённо посмотрела на старика.
– Господи, пошли снисхождения тому, кто освободил детей от этой, – Нина не дала сорваться с языка бывшего участкового точной характеристики этой женщины.
– Меня вызвал наш начальник отделения и недвусмысленно предложил забыть эту семью. Говорит, всё понимаю, но не доводи до греха. Так и выперли на пенсию. Я виноват, конечно, что не нашёл способа как-то спасти этих детей.
– Иван Степанович, у нас столько таких семей. Родителей нерадивых. Всех своими силами не перевоспитать.
– Да всё я понимаю. Но душа болела. Всех не увидеть. А эта семья на глазах была. Коля маленьким был, такой пацан хороший. А я и его спасти не смог. Виновен я. По всем статьям виновен.
Нина не знала, как успокоить этого сникшего не её глазах человека. Казалось, он постарел сразу лет на десять.
– Знаете, Коля сам виноват, что так сложилось его жизнь. Мог и сам разобраться, что хорошо, что плохо. Даже ради своего брата, который за него пошёл в тюрьму, он обязан был пойти по прямой дороге, а не следовать по стопам своей матери. Хороший мальчик. Хороший, он, конечно, хороший был. Но бабку убил. Промолчал, когда Юру судили. Вот с учётом всех показателей, положительных характеристик и всех данных об этом семействе, что ему грозило? Во всяком случае, меньше, чем Юра получил. Так, что, знаете?
Как гласит старая пословица: «В глубине души все люди хороши, но глубина души каждого человека сильно различается». Его насильно никто не заставлял курить всякую гадость. Связываться с наркоманами. О нём подумал старший брат. Хотел оградить от зверских законов зоны. А он почему не подумал о своих сёстрах?
– Да, Наркоман, это уже мертвец. А всё через неё. Через эту так называемую мать. Что бы вы не говорили. Все дети искалеченные. А ей туда и дорога.
– Убивать, кстати, тоже не решение вопроса. Да ещё таким методом зверским. Кстати о методе.
– Они другого метода не заслуживают. Они хуже фашистов. Но вы правы, это не решение вопроса. И откуда только эти пакостники берутся? Я вот уже седой весь, а ума не нажил, поэтому и понять не могу. Только, всё верно. Я не остановился бы. Уже чувствовал, что попал, капитан. Знаете, во мне моторчик какой-то завёлся, азарт, что ли взял и остановиться не могу. Ненависть у меня к ним, к этим подонкам, зверская. Себя не помню.
– Знаете, есть одно высказывание Омар Хайяма: «Седина – признак старости, а не мудрости». Вы уж извините меня.
– Да уж вы павы. Не попляшешь.
– И всё-таки, Иван Степанович, что-то мне сдаётся, вы мне не договариваете о причинах вашей мести. Давайте-ка, выкладывайте всё на чистоту. Когда чувство мести охватило вас? Как мне кажется, за долго до Копылова. А может, и задолго до Мартынова?
Бывший участковый склонил голову. Но Нина заметила, как заблестели его глаза от слёз.
– Выскажите, что наболело. Хотите без протокола, Иван Степанович. Легче вам станет. А потом решим, что да как дальше будет.
– Да что ты, милая. Легче уже никогда не станет. Хочешь, вноси в протокол, хочешь, нет. Мне уже, сама знаешь, отвечать по полной придётся за фронтовика. Я честно раскаиваюсь. Только не за всю эту мразь. Корю себя за свою непростительную ошибку. Случилось это почти в конце войны. Я тогда был в партизанском отряде. Была у нас связной одна женщина из соседней деревни. Муж погиб на фронте.
Осталась у неё дочь. Ей тогда лет двенадцать было. И жил в этой деревне отморозок. Комиссовался ещё в начале войны. Но она говорила, слухи по деревне ползли, что сам себя он комиссовал. Самопальщик. Один раз пришла она к нам с донесением чернее тучи. Стали мы её расспрашивать. Говорит, эта мразь, фашистский прихвостень, сначала ей проходу не давал, а теперь дочери покоя не даёт. Это как? Дитё совсем. Девчонка. Думали, наши уже на подходе. Нас с армейскими частями соединят, накажем этого нелюдя по закону военного времени. Пока ожидали, пропала наша связная. А через пару дней мы заняли эту деревню. Накрыли убегающих фрицев. Кто остался, того пленили. Среди них и этот хромой был. Видим, бежит к нам пропавшая связная. Мы её и не узнали сразу, так изменилась. Космы седые из-под косынки торчат, сама серая вся, глаза безумные.
– Убейте, убейте его, гада. Он мою кровинку, – досказать не смогла. За сердце схватилась и замертво упала. А этот гад шмыгнул к пленным немцам. Защиты, сволочь, у них, значит, стал просить. А те его взашей из колонны выкинули. Это же каким надо быть подонком, что его даже фашисты не приняли. Занесли мы её мёртвую в дом. А там. Лежит её дочка. Лично я разрыдался. У меня же дома дочь такая осталась. Её ровесница. Седая девочка. Лицо всё синее. Живого места на ней нет. Прибывшая медсестра, увидев её, упала в обморок. Мы все, кто это видел, долго в себя прийти не могли. А на утро нашли хромого в подвале с задержанными, куда его поместили, в виде отбивной и с отрезанным причинным местом во рту, насквозь прошитого штыком. Конечно, мы догадались, кто это сделал, но разбирательств никаких не было. А наш командир сказал, что эта мразь даже земли могильной нашей не достоин. Сожги мы его. А мать с дочкой похоронили, как положено. Со всеми почестями.
Вот, майор, так и было. Сидела эта ненависть во мне с самых тех лет. Да и сейчас сидит. А потом от одного вида таких подонков меня трясти начинает, и я готов всё, что угодно с ними сделать.
– Но поему так зверски. Кстати, чем вы их избивали? Куском арматуры, который нашли у вас квартире?
– Да.
– Вы так были уверены, что вас не найдут? Поэтому не прятали её?
– Да и я не собирался прятаться. Всё равно бы сам пришёл. Хотя…
– Хотя, если бы не убийство Степанченко, вы бы не сделали бы чистосердечное признание. Так и продолжали бы убивать. Вы хоть понимаете, что с вами стало происходить? У вас появилась маниакальная зависимость. Всё равно, если бы не этот несчастный пенсионер, которому вы не дали уйти из жизни в своей постели, что он заслужил, вы бы всё равно допустили ошибку. Был бы другой Степанченко.
– Преследовал меня всю жизнь вид измученной девочки и убитого предателя.
Устал я что-то.
Попросив конвой отвести Бессмертнова в камеру, Нина прошла в буфет, где уже собралось чуть ли не всё управление.


***

– Ну что? – спросил Нину Сергей, когда она села за накрытый стол.
– Что, Сергей? Ты же сам всё понимаешь. Жаль его, конечно, но убийства с особой жестокостью. Всё очевидно. Орудие убийства, чистосердечное признание. Испортил он себе остаток жизни. Мы ничем не сможем ему помочь. Ты же понимаешь, что месть - это не возмездие. Всё, что случилось с Бессмертновым это случай, как из учебника. Там что говорится о мести? Она вредит не только тем, кто её вершит, но и окружающим. Чаще всего к мести, а не к прощению, прибегают люди, склонные к более импульсивному и агрессивному поведению. На него повлияла война.
Сколько смертей он видел. Убийство насильника, предателя. Да. В деле указано: дочь его, будучи студенткой, погибла из-за пьяного водителя. Возможно, всё вместе повлияло на его психику. И он таким зверским способом мстил всем сразу. Самые же жестокие акты насилия совершаются теми, кто способен даже в гневе спланировать расправу и испытывает удовольствие от причинения боли другим.
– Ну, ты скажешь. Не думаю, чтобы он испытывал удовольствие от содеянного.
– Не знаю, не знаю. Ты читал акт судмедэкспертизы? И мне наш Дим Димыч говорил, что сначала он их избивали железным прутом. Не избивал, а делал фарш из внутренностей. Вообще трудно представить, что этот божий одуванчик мог такое сотворить. Неужели в нем столько силы? И что даже возраст не помеха?
– Это в нем ненависть буйствовала. В состоянии аффекта. Всё может быть.
– Не выходит там аффект. Он тщательно готовился к каждому убийству. Ну
 будем ждать психиатрическую экспертизу. Долго, но никуда не деться. Ты как думаешь?
– Нин, я думаю, что тебе надо расслабиться. Давай за мою Тамару. Она мне такого крепыша подарила. Будет настоящим опером.
– С чего это? Сам придумал или сын уже тебе нааукал?
– Ну а кем ему быть?
– Твой отец кем был? – улыбаясь, спросила Нина.
– Столяр. Не, Нинок, это не считается. Отец мой потомственный рабочий. А вот сын вырастет, посмотришь. Да, а что по остальным убийствам?
– Говорит не он. Опять-таки надо ждать экспертизу. Вот ты говоришь - аффект. Бил так, что все внутренние органы в фарш превратил, кастрировал. А шилом зачем?
– Для верности. Это у него как осиновый кол был.
– Может и так, только судью это не впечатлит. Если не было бы убийства Степанченко, а так. Сложно всё. В его последующих действиях явно прослеживается маниакальность. Он же не спонтанно убивал. А целенаправленно. Если бы мы его не задержали, так он ездил бы по еремеевскому списку и планомерно убивал таким же способом. Именно таким же способом.
– Ну что? Может, крыша потекла у человека?
– Всё может быть. Опять-таки экспертиза покажет. А с убийствами Алевтины и сожителя Майи Миронова надо опять всё сначала. Говорю: не дело, а матрёшка! Одно выясняется, вылезает другое дело. Всё, Серёга, хватит о делах. Гуляем.
 
***

На оперативном совещании у полковника Нина подробно рассказала о чистосердечном признании Бессмертнова.
– Нин, ну как же так? Фронтовик работал оперативником, участковым. Награды и всё такое? Не могу представить такое. Может, у него того? С головой не всё в порядке.
– Всё может быть, Василий Петрович. Экспертиза экспертизой, но все его действия, это месть. Он мне вчера признался, откуда у него это пошло. И потом, я думаю, со смертью дочери, жены, а потом и сестры с ним что-то произошло.
– Товарищ майор, вы мне это без ваших там пред-по-ла-гаю, воз-мож-но, – полковник недовольно поправил свои будёновские усы.
– Ну, так и без этого всё ясно. Дело можно передавать следствию.
– Так передавайте. Постой, постой, а там ещё, кажется, два убийства остались? Что по ним.
– Товарищ полковник, по ним работаем.
– Вот работнички! Они работают, едрыть вашу канитель! Ладно. Идите, дорабатывайте! А то уедешь, оставишь нас, а кто здесь дела будет раскрывать?
– Куда это вы меня собираетесь отправить? – удивлённо спросила Нина.
– Я? А тебе что, твой новый дружок ничего не говорил?
– Василий Петрович, что вы всё загадками? Что случилось?
– Что, что? Забирают тебя у нас. Лисовский на тебя глаз положил.
– Полковник? Павел Андреевич? В каком смысле?
– В смысле укрепления кадров в связи с скорым открытием Олимпийских игр в Москве.
– Это что? Без меня женили? И вы так спокойно согласны от меня избавиться?
Нина присела на стул.
– Нинок. Конечно, всё зависит от тебя. Но я считаю, что ты должна расти. Москва – МУР - это тебе не хухры-мухры. Я тебе так скажу. Не спеши. Обдумай всё со своими. Посоветуйся. Такие предложения не каждый день делают. Всё. Иди, не нагоняй мне слезу.
Нина вышла из кабинета начальника и наткнулась на Сергея.
– Стоять, майор Серов. Что? Это твои проделки?
– Вроде не успел накосячить. Что случилось?
– Не претворяйся. Лисовскому ты за меня слово замолвил?
– А, так ты об этом. А кто ещё? Конечно, я.
– Сейчас как дам тебе по твоей пустой башке, – Нина замахнулась на него папкой.
– Вот. И я о том же. К такому великому событию меняем пустые головы на сильно наполненные. Такие кадры, как вы, майор Поташёва, на дороге не валяются. Столица нуждается в вашем профессионализме.
– Сейчас точно вдарю. Юморист. Слушай, Серёга, а где сейчас этот Студент, которого Юрка спасал?
– Освободился, – растерянно произнёс он.
– Ты его данные срисовал?
– Обижаешь, начальник. Пошли.
Они вошли в кабинет. Сергей стал рыться в своих записях.
– Так я и в отчёте их указал.
– Это ты правильно сделал, только по «шапке» мы всё равно получим. Его проверить надо было первым делом.
– Ладно. Я только приехал. Я же говорю, голова пустая. Наверстаем.
Нина взяла все бумаги, которые положил на стол Серов. Посмотрела на фотографию. Худой парень в очках. Действительно, типичный студент.
– На такого и не подумаешь, что он убийца. Кого он там убил? За что сидел?
– А точно, Нин. Он же своего отчима шилом! Чего это я прошляпил? Непростительно мне. Всё как-то сфокусировался на кастрации, а шило мимо меня пролетело. Вот это раз!
– Ничего. Подавай в розыск. А отчим наверняка бы по сто семнадцатой загремел? Изнасилование? – спросила Нина.
– Да. Пострадавшая младшая сестра студента. Слушай, так его мать тоже за своего сожителя вступилась. Интересно, она жива?
– Надо узнать. Ладно. Будем оформлять его в розыск. Может, мне по месту его бывшего проживания выехать? – предложил Сергей.
– И где же это место? Надеюсь, не в Сибири?
– Так вот. Город-герой Волгоград.
– Свяжись с местными. А потом разберёмся. Занимайся им. А я покажу фотку Бессмертнову и девчонкам. Может, Майя или Римма его видели. Разбегаемся.
Переговорив с бывшим участковым, который сказал, что не видел никогда этого человека, Нина поехала к Майе.
Девочки уже успели навести в квартире относительный порядок. Майя обрадованно пригласила гостью выпить чашку чая. На столе стоял и блестел новый электрический чайник. Он своим блеском и чистотой словно символизировал наступление нового жизненного этапа в жизни сестёр.
 – Девчонки, сделайте так, чтобы и ваша жизнь сияла блеском и чистотой, – пожелала им Нина и достала фото студента.
– Может, видели этого человека? – спросила она их.
– Так это же Паша Горохов. Он с Юрой срок отбывал. А что с ним случилось?
– Откуда ты его знаешь? – спросила Нина Майю.
– Так он в прошлом году был у меня.
– Рассказывал, как с Юрой дружил. А что, он что-то натворил?
– Ничего, не переживай. Но если вдруг он опять у тебя появится, ты найди возможность мне сообщить об этом.

***
Нину всегда раздражало, когда начатое дело затягивалось. Она не терпела незаконченности во всём. В делах служебных, домашних, личных. И если домашние и личные дела можно было по каким-то обстоятельствам с лёгкостью отложить, то служебные превращались в глыбу, которую иногда приходилось с трудом передвигать к логическому завершению. Обиднее всего, что потраченная энергия многих людей и время, которое было использовано на обнаружение всего одной небольшой зацепки, которая потом приведёт к разматыванию всего клубка преступления, в последствии вызывает только улыбку и вопрос: Как мы раньше не догадались?
Вот и сейчас Нину раздражало то, что она не дала распоряжения сразу проверить Бессмертного. Этого несчастного Студента.
 – Такие ляпы с моей стороны, а они Москва! Я Ростов люблю. 
Нина успокаивала себя тем, что Бессмертного и сейчас не хотелось видеть в роли убийцы. Бывший оперуполномоченный, фронтовик, участковый, которого уважали люди. Ранения, награды. Как можно было понять, что он не в себе. Одно дело спонтанно убить злодея, а другое продуманное, изощрённое убийство. 
– Как я раньше не догодалась, – раззадоривала себя Нина, – это мой прокол, и вот ещё один прокол Павел Горохов. Сдаётся мне, что он и есть ещё один мститель. Да, много ошибок. Непростительных ошибок. Но, как говорил многоуважаемый Омар Хайям: «Не страшно признать свои ошибки. Страшно повторять их изо дня в день».
Очень кстати в кабинет вошёл Сергей.
– Новости по Горохову есть?
– Есть. Там ребята отработали его. Пробили по билетам, после освобождения он из города не выезжал. Проживает в квартире один. В связях, порочащих, его не замечен.
– Понятно. А почему один? Мать его где?
– Спокойно, товарищ майор, его мать ушла в мир иной от перепоя и травмы головы, не совместимой с жизнью, ещё до его освобождения.
– И что, они проверили поезда, самолёты и он действительно, как мышка в своей квартире сидел?
– Так точно. Что опять облом у нас?
– Нет уж. Хватит. Мне Бессмертного хватает. Этого доведи до конца.
– В смысле.
– Послушай, лучший опер Москвы и Московской области. Что в Москве машины перевелись? Попутки что, исчезли? Ах да, я забыла. К предстоящей Олимпиаде и их всех ликвидировали?
– Вот эта ирония, Нина Ильинична, в данный момент не уместна. Ваше, я так понимаю, распоряжение не реально выполнить. И, кстати, что за ирония? А вы никогда не задумывались выйти на следующий уровень?
– Вот теперь я спрошу тебя. В смысле?
– Что, совсем не хочется пополнить нашу команду муровцев?
– Ну, знаешь ли, мечтать не вредно, как говорится. Но я привыкла обозначать перед собой реальные цели.
– А если, – Серов не успел продолжить свою мысль, Нина прервала его.
– Значит так. Решай, как хочешь, но, чтобы в ближайшее время, этот Штирлиц сидел напротив меня. Майор, задание ясно?
– Есть, товарищ майор.
– Выполняйте.