Старый пёс

Старый пёс умирал. У него больше не было сил. Хозяин отпустил его с цепи. Иди, мой верный друг, иди!.. Теперь свободен ты. Твой час настал, чтобы уйти из мира. Все эти годы охранял ты дом...

Каково это – быть всю жизнь на цепи? Помнишь ли ты свое детство? Ведь ты родился свободным, но потом, тебя отдали в другой дом. Вся жизнь на цепи между двором, сеновалом, сараем, скотом и дорогой, ведущей в холмы. Вся жизнь...

Помнишь, как весной бежали с холмов ручьи? А зимой, как выдували метели сугробы и морозы колючие помнишь? А летом ты прятался в будке от зноя. Осенью, когда первый снег ложился на грязь и приходили люди, чтобы колоть во дворе скотину...Рёв загнанного в угол кабана, немое отчаяние двухлетнего бычка, блеск лезвия, кровавая струя...разделка туш, морозный воздух, пар...Ты это видел много раз. Ты знал....

«Меня не били. Я не кусал. Я только лаял. Да, я ждал, когда придёт мой день, когда смогу уйти. Я здесь, чтоб жить. Я здесь, чтоб умереть. Слабы глаза мои, я задыхаюсь, боль в груди. Нет сил, но надо мне дойти. Уйти, чтоб умереть в тиши, одним, среди одних лишь птиц. Конец мой близок. Чувствую его. Собаки знают, когда им надо уходить. Их мудрый дух ведёт. Их мудрый дух всё знает...» – так мог бы он сказать.

О чём думает пёс, уходя, покидая свой дом навсегда, оставляя хозяев? Преданность... Преданность их предела не знает, но жизни отмерян свой срок. Когда пора уходить, они уходят умирать.. Они уходят, когда чувствуют, что им мало осталось дышать...они уходят издыхать.
Я помню этот вечер. Мне семь или восемь лет. Февраль или март. Наш огород, как всегда, заметало снегом до самых краёв, до самой крыши летней кухни. Снег уже не свежий, сугроб затоптан, уменьшился, уже не такой высокий. В детстве мы всегда там играли. Рыли пещеры-домики, или строили ловушки-капканы, боролись друг с другом, катаясь по чистому снегу.

Улица налилась своим волшебным, синим цветом. Как будто кто-то добавил в заснеженный мир синьку, растворённый в известковом растворе порошок.. Я стояла на нашем старом сугробе и смотрела вслед нашему старому псу. Он уходил. Не знаю, не помню, когда его отпустили с цепи. 

В тот момент я ничего не знала об инстинктах собак, но знала точно, что наш старый пёс уходил умирать. Он шёл, едва держась на ногах и лаял, как будто что-то говоря. Мне казалось, он говорил и со мной. Он что-то говорил себе и мне. Незабываемый момент. Впечатался в память, остался в душе...Он брёл по синему снегу сквозь свою собственную немощь, но в хриплом его лае не было страха и злобы, а кажется, даже наоборот, звучала в голосе его уверенность в том, что то, что с ним происходит, происходит нужным образом. Как будто он знал, что так надо. Как если бы сам себя утешал, что скоро всё станет лучше, легче, наконец-то станет легче, чем сейчас.
Шатаясь от слабости, он удалялся от меня всё дальше, он уходил туда, где начинались горы, в предзакатнюю синюю тишину заснеженных холмов. Он шёл, не сомневаясь в выбранном маршруте, как будто знал, где завершит свой путь. Домой он больше не вернулся.

Пару дней спустя папа пришёл с работы сказал нам с болью в голосе, что его нашли  рабочие за селом, за складами. Вздрогнуло сердце. Все вдруг замолчали, бабушка, мама, я... Друга не стало. Скорбная тишина.