Солдат последнего пути

Солдат последнего пути

Один месяц счастья или год несчастья? Эти мысли тревожили меня долгое время. Любопытство подталкивало меня познать ту грань, где терпение заканчивается и начинается действие.

Мысли мои были такими же далёкими, как и место, где началась эта занимательная история.

Маленький городок, в котором почти не осталось культурных мест и исторического наследия. Обычный пятиэтажный посёлок, брошенный на произвол судьбы местной администрацией — той самой, что безнаказанно и нагло расхищала бюджет. Но, несмотря ни на что, город жил в своём неторопливом ритме. Люди здесь, казалось, махнули рукой на борьбу за лучшее, но работа кипела. Они не были сломлены или слабы — их просто не научили бороться за свои права.

Говорят, психологию людей досконально изучают в университетах. Поэтому отлаженная работа социальных сфер даёт о себе знать.

Искусственно подобранный баланс между запугиванием и промывкой мозгов был ощутим. И это при том, что вся система контроля построена на соплях и гвоздях. Дай людям в руки палку — и всё полетит к чертям.

Человек должен осознавать себя воином даже в мирное время. Должен собирать вокруг себя народ, который сможет взять в руки палки и показать другим, что благополучие строится на взаимных ценностях, а не на выгоде кучки людей, что, словно сорняки, плодятся в безнаказанности.

Но это лишь мои выводы. А я хочу поведать о человеке, который приходил на самую высокую возвышенность в этом городке.

В это время тут обычно никого не было. Взрослые на работе, дети в школе, старики — в своих тёплых квартирах.

Я журналист, и я привык забираться в такие глухие места, что самому потом дико удивляюсь.

Всё началось случайно: я решил забраться на высокий холм, чтобы окинуть взглядом окрестности.

Было на что посмотреть. Хотя, несмотря на молодость, я объездил немало красивых мест, здесь была своя прелесть. Новые просторы, хоть и подчинённые общим законам природы, всегда выглядят по-особенному.

В стороне от меня, пока я осматривался, стоял взрослый мужчина лет тридцати семи — сорока. Я не сразу его заметил, потому что вёл он себя тише воды, ниже травы. Он рисовал пейзаж своего дневного и спокойного городка, и ничто его не отвлекало.

Это был его город. Это было понятно по той любви и аккуратности, с которой он выписывал каждую деталь.

Возможно, его работы не поймёт весь мир, но жители этих мест, зная каждую тропинку, прониклись бы к картинам всей душой, согрели бы их своим теплом и воздали бы художнику огромную благодарность.

Пока я наблюдал за его тонкой работой, я с опозданием заметил, во что тот был одет. На нём была военная форма.

Уже на следующий день я обходил местные дома и расспрашивал о человеке в форме, который был художником. Но о нём никто ничего не знал. Мне даже встречались те, кто тоже носил военную форму, но среди них художника не оказалось.

Пришлось снова подниматься на холм, но на этот раз там никого не было.

Я прождал целый день, до самого вечера, и встретил закат с грустью в душе.

Недаром говорят: с какими чувствами проводишь закат, с такими же и уснёшь.

На следующий день я продолжил расспрашивать людей о солдате-художнике, но снова безрезультатно. Пока на рынке не наткнулся на бабушку, продававшую продукты со своего огорода. Она-то мне и поведала, что этот мужчина — её сосед, и что он тайком от всех ходит рисовать.

Однажды она проследила за ним и увидела творения его рук. Она мало видела талантливых людей в этом захудалом городке — их, наверное, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Она много читала и общалась с проезжими, которые снимали у неё комнату.

А в своём городке знала лишь двоих: плотника-алкаша Олега Валерьевича и инженера-алкаша Степана Петровича. Золотые руки, уважаемые люди!

Вот и третьего нашла, правда, по соседству, и, к счастью (или к сожалению), не пьющего.

Долгое время, когда выдавалась возможность, она, как заправский диверсант, следила за ним в разных уголках городка. Она понимала, что не может никому рассказать о его тайне, потому что уважала его личное пространство. Но когда она встретила человека, посвящённого в эту маленькую тайну, то была счастлива. Ей страстно хотелось поделиться эмоциями и мыслями, которые пробудили в ней его работы.

Оказалось, по словам продавщицы, художник рисует только по средам и субботам. Именно поэтому мне не удалось встретить его снова — он просто был в другой день. Благодаря бабушке я понял, что сегодня, он точно будет там. Я поделился с ней этой догадкой, и та, недолго думая, собралась со мной навестить художник.
Она надела теплое пальто, завернулась в махровый полотенце и, надев, обув: старые кожаные ботинки, немедленно вышла из дома. Я тоже не растерялся и пошел за ней.

По дороге она рассказывала, какие из его работ были для неё важными, а какие — тревожили. Всем сердцем она верила, что в жизни у него всё благополучно и что он счастливый человек, но его скрытность не давала ей покоя.

Мы снова стали подниматься вверх. Бабушка, словно истинный фанат, ловко и без видимой усталости преодолевала этот нелёгкий путь. А если и уставала, то ни за что не показывала вида.

Что за удивительная женщина, жаждущая красоты и искусства! На её глазах творилась история этих мест, а она заняла место в первом ряду на этом невероятном представлении.

Минут через пять мы добрались до нужного места, где действительно находился тот самый солдат-художник. Мы долго наблюдали из-за кустов, как наброски постепенно превращались в четкие детали.

Мы наблюдали до тех пор, пока процесс не перешёл в завершающую стадию.

Художник взял тонкую кисть и поставил свои инициалы. В тот момент я понял, что этот человек не хочет оставаться совершенно неизвестным.

Я вышел из-за укрытия и направился к нему, по дороге поприветствовав его. Он, к счастью, отреагировал спокойно. Так мы разговорились.

Он оказался человеком, ведомым искусством, для которого этот город стал  бескультурной пустыней. Город был не новый, но и не старый. Здесь собрались люди, которые искали просто какое-нибудь место для жизни. Как ни странно, общая культура здесь не прижилась, а осталась внутри отдельных семей. И даже там она постепенно забывалась с такой скоростью, что уже никто не мог вспомнить, откуда пришли их предки.

Художник чувствовал глубокую пропасть, клетку, к которой уже привык и которую назвал своим домом, потому что не знал ничего другого.

А мир велик, так велик, что даже за всю жизнь его не обойти.

Солдат смирился с тем, что здесь его не понимали. Что бы он ни делал, его отовсюду гнали, говоря, чтобы не засорял голову ерундой.

Он чувствовал подавленность, не мог принять этот черно-белый мир. Душа требовала новых чувств, а сердце — приключений.

У него здесь было всё: дом, семья, работа, но он не мог назвать это счастьем. Зачем ему жизнь муравья, который пройдёт свой путь, выполняя генетическую функцию? Лучше быть муравьём-музыкантом, чем обыкновенной букашкой.

И когда в почтовый ящик пришла повестка о призыве на войну, он с радостью от отчаяния решил её принять.

Эта картина — его последняя работа. Завтра он покинет свой дом, оставив свои холсты пылиться на чердаке до лучших времен. До тех времён, когда в мире найдётся место для него и таких, как он. Сегодня он один, а завтра найдётся другой. Раз в неделю он вёл уроки творчества в школе, несмотря на то что работал трактористом. Он надеялся, что хоть один из учеников пойдёт по его стопам, а если нет — то они вырастут людьми, которые примут таких, как он. Общество должно идти путём исследователя, чтобы жизнь не ограничивалась только этим местом. Выбор должен быть всегда и у каждого, а если его не будет, то чем люди будут отличаться от букашек?

На следующий день я провожал солдата в новый путь. Его выбор не был до конца мне понятен. Но он и сам, пожалуй, не до конца разобрался в себе.

Прошло четыре месяца. В почтовый ящик, нашей бабушки-диверсантки, упало письмо.

Я в то время гостил у неё, снимая единственную свободную комнату.

За чаем на кухне она зачитала отрывки из письма, в котором солдат описывал ужасы войны. Он был поражён бесчеловечностью и жестокостью.

Его путь оказался неверным и верным одновременно. Он нашёл цель и мечту, ценные для себя, но, к несчастью, этот путь для него закрыт. Для пушечного мяса путь только один — смерть, и он понял это там, где не следовало бы.

В конце он передал свой дом со всеми работами городу под музей. Он отчётливо осознал, что не уйдёт оттуда живым, не испачкав руки кровью. А что дальше? Он больше не сможет жить мирной жизнью.

«Художник прежде всего должен творить, а не разрушать», — написал он.

Поэтому он решил умыть руки собственной кровью.

Я пришёл в музей, где уже проходила его выставка. Там я встретил его детей — восьми и шести лет. Его жена стала директором этого маленького музея.

Я не люблю прощания. Но выбор должен быть у каждого!