Визит незнакомки

Сообщение пришло в шесть вечера, в тот самый час, когда я обычно проверяла тетради и варила кофе, который пила в одиночестве. Развод оставил мне в наследство тишину и образ мужа, бодро шагающего навстречу новой жизни с двадцатисемилетней аспиранткой. Мне тридцать семь, и я вдруг осознала, что моя жизнь — это бесконечный родительский чат и стопки контрольных.

— Приезжай ко мне в плаще на голое тело. Адрес щас скину.

Я фыркнула. Глупо. Отчаянно. Опасно. Но в этом было что-то, от чего заколотилось сердце.

— Тебе сколько лет, малыш?
—20 через 3 дня.
—Мне 37.
—Ой, сори.

Я уже хотела выключить телефон, но новое сообщение заставило ёкнуть сердце:

— Приезжайте ко мне в плаще на голое тело. Адрес щас скину.

«Вам». Он перешёл на «Вы». Это из вежливости? Или от смущения? В этом «Вам» была какая-то трогательная, почти детская неуверенность. И это меня подкупило.

И я поехала. Потому что после развода мне жизненно необходимо было почувствовать себя не Вероникой Павловной, училкой алгебры с потухшими глазами, а просто Женщиной. Желанной. Опасной. Хотя бы на час.

А там...

---

А там... мне открывает дверь мой ученик 11-го класса, Костя Маликов. Тот самый, который на последней контрольной умудрился решить квадратное уравнение через теорему Виета, перепутав все знаки.

И по его лицу — расширенным зрачкам, застывшей улыбке, наспех наброшенной на плечи куртке — было видно, что ждал он явно не меня.

«Вероника Павловна?» — выдавил он. Его взгляд скользнул по моему плащу, по накрашенным губам, по небрежно уложенным волосам. В его глазах читалось не просто удивление. Паника.

Мир сузился до точки. Мысли пронеслись со скоростью света. Камера в подъезде. Педофилия. Развратные действия. Позор. Увольнение. Суд.

Но годы преподавания в средней школе закалили меня. Рука сама собой, с чисто офицерской выправкой, затянула пояс плаща.

«Да, Маликов. Я к твоим родителям, по поводу твоей последней контрольной».

Голос не дрогнул. А вот внутри всё плясало дикий танец — смех, ужас, животный страх и какая-то истерическая, абсурдная радость. Он должен купиться. Должен.

«Но у меня же тройка за контрольную...» — пробормотал он, растерянно оглядываясь, будто ища в пустом коридоре спасительную подсказку.

«Да, Маликов, а могло быть и четыре, — отчеканила я. — Родители где твои?»

«Они на даче... — он потупил взгляд. — Я просто проболел эту тему и не понял ничего».

Судьба подавала мне соломинку. И я ухватилась за неё с маньячным упорством.

«Пойдём, я тебе объясню всё. Быстро».

---

Я прошла в квартиру, стараясь не смотреть на валяющиеся у двери кроссовки и приоткрытую дверь в комнату, откуда доносились звуки компьютерной игры. Уселась за кухонный стол, заваленный учебниками и вчерашней пиццей.

«Достаём твою контрольную, Маликов. И тетрадь. Быстро».

И я начала вдалбливать ему в голову все эти формулы, логарифмы и производные. Говорила чётко, быстро, как автоматная очередь. Мои пальцы, выводившие на бумаге цифры, всё ещё дрожали, но почерк был твёрдым, учительским. Я была Вероникой Павловной. Железной леди с мелом у доски. Даже сейчас. Особенно сейчас.

Он сидел, заворожённо глядя то на тетрадь, то на меня. Возможно, его шокировала не столько математика, сколько то, как пахнут мои духи «Чёрный Опиум» с метровой дистанции, а не с учительского стола. Через пятнадцать минут он, кажется, даже что-то понял. Кивнул осмысленно.

«Спасибо, Вероника Павловна».

«Не за что. Учи математику, Маликов».

---

Я вышла, снова затянула плащ потуже. Слава богу, он не догадался. Эта мысль была слаще любой похвалы. Я прошла по коридору, чувствуя себя агентом под прикрытием, успешно выполнившим самоё безумную миссию.

На лестничной клетке, зажав между пальцев сигарету, я прислонилась к холодной стене, и меня начало трясти. Тихий, истерический смех, больше похожий на рыдания, вырывался из горла. Я смеялась над абсурдом, над страхом, над собой. Над тем, как жизнь подкидывает самые непредсказуемые контрольные работы.

---

По дороге домой я заехала за бутылкой самого дешёвого игристого. И, не думая больше ни о чём, постучала к соседу-айтишнику Сергею. Ему не двадцать, и его внешность кричала «удалёнка» — мятая футболка, недельная щетина и уставшие, но очень живые глаза за стеклами очков.

Он открыл, с наушником на одной шее.

«Вероника? Всё в порядке? Врываешься на порог с артиллерией», — он кивнул на бутылку.

«Всё, Сережа, — улыбнулась я, заходя внутрь. — Просто жизненно необходимо почувствовать себя желанной».

Он снял очки, медленно протёр их, оценивающе посмотрел на меня, на мой плащ, и в его глазах мелькнула не просто готовность. Мелькнуло любопытство, азарт и то самое понимание, которого мне так не хватало.

«Ну что ж, — сказал он, беря бутылку. — Тогда начнём с того, что ты прекрасно выглядишь. А потом расскажешь, почему у тебя дрожат руки».

И сегодня этого было достаточно.

---

А Костя Маликов ещё с час сидел за кухонным столом, тупо уставившись в решённые задачи. Потом он медленно подошёл к приоткрытому окну, вдохнул вечерний воздух и вдруг почувствовал лёгкий, едва уловимый шлейф моих духов. Он подумал, как же ему повезло, что та загадочная, прекрасная и пахнущая запретным плодом незнакомка в плаще задержалась и не столкнулась на пороге с Вероникой Павловной.

«Повезло, — повторил он вслух. — Фух...»

Он так и не понял, почему в этот миг его классная руководительница, строгая и неприступная Вероника Павловна, в его воображении вдруг улыбнулась самой озорной и таинственной улыбкой, какую он только мог придумать.