Когда деревья были большие. Анализ фильма

Анализ драматургии фильма «Когда деревья были большими» (реж.: Лев Кулиджанов, сцен.: Николай Фигуровский)

События фильма разворачиваются в начале 60-х годов, не так давно закончилась война, но всюду она оставила свой след на судьбах людей.
Главный герой фильма Кузьма Кузьмич Иорданов (Юрий Никулин), человек потерявшийся в жизни, «тунеядец» по определению тех времен. Праздно шатается днями по городу в поисках левого небольшого заработка, который поможет ему дотянуть до следующего дня.
С первых же минут фильма нам дают характеристику героя. Звенит будильник заведенный на 9:15, нетвёрдая рука глушит его. Тут же газеты вместо скатерти, грязный стакан, блюдце полное окурков и хромая тумбочка под ними, с которой вот-вот все это опрокинется. Так встречает утро Кузьма Кузьмич. Героя еще нет в кадре, но этот прикроватный натюрморт уже дает нам представление о его жизни и привычках. Вот он и сам появляется из-под одеяла, растрёпанный небритый и в верхней одежде — спал не раздеваясь. Герой опустился, внешний вид его мало интересует — помятый он идет на общую кухню, пьет из-под крана, на замечание соседей «вы бы хоть мусор за собой не тащили…», отрывает окурок от подошвы и просто загоняет его под шкафчик. Повестки из милиции для него обычное дело, на реплику: что им опять интересовались, он буднично интересуется: «Из милиции что ли?». И дальше с улыбкой на лице по арбатским дворам идет в отделение, стягивая чужое белье со шнура. Касаясь характеристики героя, еще можно обратить внимание на его внешний вид. Одежда на нем мятая, не по размеру, видимо, с чужого плеча: нескладные широкие брюки и узкий пиджак — все темное, как и «полоса», в которой он оказался. Он как бы весь застегнут и закрыт, даже на голове вечная кепка.
Однако здесь же автор дает небольшой намек, что герой не совсем пропащий человек — малышу во дворе Кузьма говорит: «Вот не будешь ее (маму) слушаться — тоже таким же вырастишь». За этим «таким же» скрывается: таким же оборванным, таким же неустроенным, никому не нужным. То есть герой понимает, во что превратилась его жизнь, но пока это дается нам пробросом, легким намёком. Из его общения с майором мы понимаем откуда в нем эта рефлексия и человечность, пусть и запрятанная глубоко: «Эх, Иорданов, Иорданов. Был рабочим человеком. Воевал, награды имеешь». То есть в основе своей Кузьма человек, на котором и держится общество — воин и труженик. Сам он оправдывает свое положение тем, что «полоса такая» — он пассивно катится вниз, объясняя майору (а на самом деле себе) все обстоятельствами, просто так сложилось. Любые попытки помочь ему: найти работу, устроить на завод — Кузьма отвергает: «слесарем не пойду», «ничего не получится», «все уже забыл, разучился». И тут же первый раз появляется мотив рук: «Руки уже не те», — так он объясняет нежелание возвращаться в профессию. Эта смысловая скобка закроется ближе к концу фильма.
Таким образом, уже в начале картины мы поэтапно видим несколько уровней конфликта: Иорданов-соседи, Иорданов-общество (в лице милиции) и пока только намеком Иорданов-Иорданов (внутренний конфликт человека, который понимает, что он на социальном дне).
Собственно история начинается с момента встречи Кузьмы с Анастасией Борисовной (Екатерина Мазурова). Шатающийся по городу в поисках легкого заработка Иорданов вдруг видит растерянную бабушку с только купленной стиральной машиной. Вот она наконец удача: доехать, доволочь, поднять на этаж — и можно прожить еще день. И вот уже почти дело в шляпе, но у самых дверей квартиры покупка вдруг выскальзывает из рук героя и, пролетев несколько этажей, разбивается. А вслед за ней и сам Иорданов летит с лестницы.
В следующей сцене в первый раз заявляется главная тема фильма — тема одиночества. Сперва намеком, деликатно — герой лежит в палате, к соседям приходят посетители, и только он никому не нужен, никто не вспомнит о нем, даже его знакомые собутыльники-спекулянты. И лишь маленькая девочка пришла к нему от соседней койки, поделилась конфетами. По реакции Кузьмы можно понять, как давно он не испытывал человеческого отношения к себе. Дальше история делает ироничный ход — проведать его приходит та самая бабушка, стиральную машину которой он опрокинул в пролет. Приходит просто по-человечески («за машиной то и человека забыли»). Здесь в общении Кузьмы с Анастасией Борисовной тема одиночества уже заявляется прямо — «одинокий, небось», «в одиночестве плохо». Этот же разговор приводит нас ко второму полюсу этой темы — девочке-сироте, которую они вырастили всей деревней — Наташе (Инна Гулая). История простая: стоял эшелон с эвакуированными у деревни, девочка потерялась, и они ее приняли как свою. Есть ли в живых отец-мать — не известно.
Дальше тема одиночества будет многократно повторятся на протяжении всего фильма. И конструкцией самой истории, и самими героями непосредственно вслух. Здесь надо понимать, что одиночество — это не просто отражение каких-то гражданских состояний: не женат, нет родителей, нет детей. Это чувство, которое выталкивает человека из мира людей на периферию, разрушает и разъедает душу, когда нельзя никуда себя приткнуть и всем ты чужой.
В общении с бабушкой у героя появляется некоторое подобие плана, он издалека пытается прощупать почву: «Как, говорите, станция то называлась?.. А вы что ж, совсем сюда перебрались или обратно уедите?» И даже просит соседа по палате записать себе где-нибудь название станции — «Селиваново».
Образ девочки, принесшей ему конфеты, не дает Кузьме покоя - она как бы мост, соединяющий его с образом Наташи, и одновременно с этим она дает моральное оправдание (в его глазах) плану. В буфете, распивая из-под стола, он раскрывает душу собутыльнику: «Рядом шофер лежал. К нему девочка приходила. Папа! Папа! А у меня аж горло перехватывает». На что сосед отмахивается: «Лирик… потому что на аферу надо идти, когда есть выгода». Собутыльник режет правду матку, называя своим именем суть действа — «афера». «Папаша какой тоже выискался!» — эта фраза собутыльника — еще одна смысловая скобка, которая рефреном будет повторена ближе к концу истории героем Василия Шукшина. И хотя Кузьма себе все объяснил: «Она одинока, я — тоже. Ей хочется родного человека при себе иметь, и мне тоже,» — тем не менее его резкая реакция на слово «афера» («что это за слово, афера?») дает нам понять, что и он в общем то понимает свои корыстные мотивы. Здесь мы видим еще раз ясно вслух произнесенную тему фильма — одиночество.
Наконец, мы, собственно, оказываемся в деревне «Селиваново». Долгая просторная панорама контрастирует с ломанным, скученным миром Кузьмы Иорданова. Поля, река, сады, леса против тесных пространств, в которых обитает герой. Здесь мы впервые встречаемся с той самой девочкой-сиротой, Наташей. Героиня заявлена купающейся с подругой в речке, что сразу придает ее образу некоторую непосредственность. Она как ребенок, занята делом, не имеющим прямого рационального смысла или умысла — это не работа, и не отлынивание от работы, и не отдых. Это детское непосредственное наслаждение жизнью. Наташа рассказывает свой тревожный сон о встрече с родными, где она не может узнать их, и они ее: «И все молчат, и я молчу». Здесь же обозначается любовный треугольник. Она работает на пароме и ждет с того берега Лёньку (Леонид Куравлев), за что получает от подруги: «ты что, Зойке в прислужницы нанялась?». Забегая вперед, надо сказать треугольник этот не совсем классический — как позже выяснится, Лёнька, действительно, полюбил Наташу. Тем не мене есть некоторая двусмысленность в их отношениях, и Наташа не до конца верит в его искренность, что будет заявлено дальше.
В следующей, сцене танцев деревенской молодежи, появится третья точка этого треугольника, Зойка. Герой Леонида Куравлева кидается к ней, бросив на полуслове разговор с Наташей и ее подругой, но получает от Зои только публичное унижение. Она пришла на танцы в сопровождении морячка, и Лёня остаться ни с чем. Вот тут-то он приглашает на танец Наташу, имитирует комплименты: «А у тебя красивые глаза», но сам не сводит глаз с танцующей с моряком Зои. Здесь и проявляется в первый раз недовернете Наташи к чувствам Лёни: «Ты что, меня в заместительницы выбрал?» — после чего она сбегает от него. Несмотря на свою воздушность, Наташа очень проницательный человек, которого трудно обмануть. Это ее недоверие, и в целом неясность мотивов Лёни будут создавать еще один полюс напряжения в истории. Лёня, кстати, здесь еще один одинокий человек, но одинокий внезапно (девушка бросила) и ситуативно (завтра может вернуться или будет другая). Для Кузьмы и Наташи одиночество же — это часть их жизни, форма их существования.
В первой трети фильма случается первый эмоциональный удар — встреча Иорданов и Наташи на перроне. Она все пытается, как в своем сне, угадать в лицах проезжающих отца. Но ни он ее, ни она его не может признать — и только проводница сразу расставляет все по местам: «Вон ведь она!.. Да он это, он!».
Они в нерешительности стоят друг против друга. Каждый по своей причине - он для нее отец, она для него - авантюра. Бегущий поезд отсчитывает ритм, нагнетает напряжение, и вот последний вагон прорывает этот эмоциональный накал — Наташа бросается к Кузьме Кузьмичу. Здесь автор делает небольшой трюк — она не сразу бросается к нему в объятия, а останавливается в последний момент и глаза в глаза спрашивает его: «Вы мой папа?», — тем самым делая его обман и бесповоротным, и максимально мучительным.
Но совесть не долго жмет Кузьму — просторный светлый дом, еда на столе возвращают его в первоначальный план, в его суть. Вот он уже вальяжно раскинулся за столом, треплет какие-то небылицы, пьет вино и курит в присутствии «дочери». Привычки дна не оставляют его — ложась спать, он незаметно для Наташи пытается спрятать свои деньги в чемодан. Но она заметила (помним, она очень проницательна): «А деньги лежат вот здесь, в ящике», — говорит она, как бы между прочим указывая на комод. Недоверие людям — один из постулатов мира Кузьмы: «И не запираются?». Позже он их выбросит козырями в «войне миров» с председателем колхоза (Василий Шукшин). Эту сцену можно отметить воспоминанием Наташи о детстве, когда деревья были большими, вынесенным в название фильма.
Абсолютное доверие к «отцу», человеку, которого она видит в первый раз, у героини констатирует с сомнением в чувствах Лёни, который, вроде, и туфли ей купил — причем, на каблуке. Но все равно она ему не верит: «Зачем ты неправду говоришь?». И даже укрытая пиджаком от дождя не дает себя поцеловать: «… ты можешь мне правду сказать? Ты со мной время проводишь… потому что на Зайку злишься?». Это недоверие можно объяснить боязнью героини вспугнуть счастье. Слишком много всего за пару дней случилось в ее жизни — и найденный отец, и Лёня, который отвечает вдруг взаимностью. Счастье, по ее мнению, должно приходить «постепенно и очень долго, так чтобы на всю жизнь хватило».
Середину фильма Кузьма Иорданов встречает, всецело погружаясь в новый мир. Однако сам меняться не планирует, обживает этот мир привычным способом — бесцельно гуляет по округе. Все вокруг трудятся, а он ничем не занят. Вот строители под навесом, а он нарядный в пиджаке и при галстуке что-то им рассказывает; вот мужики в поле, а он с удочкой на рыбалку; вот пастух на выпасе и тут Кузьма просто сидит, «точит лясы». Всюду праздное общение и пачка «Казбека», как ключ к сердцам тружеников. Обстоятельства жизни новые, а жизненные стратегии старые, и не понимает Кузьма, что здесь они не работают.
Первый звоночек прозвучал, когда, заскочив домой по делу, Наташа бросает ему: «Время то какое… прям рук не хватает. Еле управляемся». Он очень остро воспринимает эту фразу, видя в ней намек. На самом же деле, он, конечно, сам внутри себя отлично понимает свое положение и поведение, хотя и глушит его. Настоящий аферист просто бы мимо ушей пропустил эту фразу Наташи.
В новом мире Кузьма пока существует как гость. Хотя по своим повадкам он и чужой человек здесь, но пока он пассивен, пока он существует на периферии, никуда не влезая, Хозяин этого мира, председатель, его не замечает. Проблемы у героя начинаются, когда он начинает активно вмешиваться в чуждый ему мир, который живет по совершенно другим законам, где имеют ценность понятия о долге, ответственности, стыде и совести.
Наташа работает на пароме, время такое, что много грузов и людей на переправе в обе стороны, большие очереди. И тут появляется пара грузовиков, которым надо срочно. Они пытаются решить вопрос через Кузьму, за стакан уговорив его повлиять на дочь. Безобразно, нагло врываются они в очередь — на глазах у всех Кузьма пытается ее уговорить, протолкнуть по блату машины на паром. И все это с запахом водки и надкушенной луковицы. Наташа отворачивается: «Уходи быстрее…уходи домой… ну все смотрят… мне стыдно же». И вот тут-то Хозяин этого мира, герой Василия Шукшина, замечает чужака, который вторгся в его «владения» со своим уставом. Так в фильме появляется если не антигерой, то оппонент главного героя, который зафиксировал его как инородный элемент, обратил на него свое «государево» око и теперь не даст ему спокойно реализовывать свой план. Здесь только намечающейся конфликт Кузьмы с председателем — это уже не бытовой конфликт, это мировоззренческий конфликт. Конфликт двух миров, двух философий и форм жизни. Но столкнутся они позже, на пароме.
Наташа испытывает чудовищный стыд и унижение от этой сцены с выпившим, развязным отцом. Плача, читает она газету, и все прячут глаза.
Здесь стоит отметить еще одну грань одиночества Кузьмы — он оказывается «между». И труженикам он не свой, и рвачам чужой. «Трепач!» — кричат ему из машины и обдают пылью, те кто пару минут назад заискивали перед ним. Этот же мотив одиночества, как «между», проявляет себя в роде занятий Наташи, она паромщик — человек между двух берегов. И не здесь, и не там — а между. Как пела Алла Борисовна о паромщике: «Он один на переправе».
«Отца» Наташа любит, и тем сильнее боль, которую он причиняет своим пьянством и бездельем, и все это на виду у всей деревни. Она прощает его, несмотря ни на что — «отец» то долгожданный. Как дети бывают долгожданные, и их балуют, так и здесь. «Все-таки трудно тебе с ним», — говорит ей Лёня. Но это цена, которую она готова платить, чтобы расстаться с одиночеством: «Ты жил когда-нибудь… совсем один, без матери и отца? Тогда молчи».
Между тем Зоя плетет интриги и распускает слухи о Кузьме и Наташе, расписывая его пьянство и безделье — отдаленное эхо «любовного треугольника» («ох и ревнивая ты, Зойка»). Все это слышит председатель, который стоит за ее спиной. Еще один толчок к столкновению с героем-чужаком, Кузьмой.
Как и положено в честном бою, столкновение происходит на нейтральной территории — на пароме, который и «между», и даже внешне похож на ринг. На пароме их трое: Кузьма — представитель мира праздности, эгоизма, удовольствий и комфорта; председатель, представляющий противоположный — мир долга, жертвы, ответственности; и Наташа, в которой пересекается и персонифицируется этот конфликт, «война миров». «Человеку страшны люди…» — выдает первый постулат своего мира Кузьма, недоверие людям. «Чего я один могу то?» — следующий постулат, пассивность, возможность объяснить себе все обстоятельствами, «полоса такая». «Все кругом на притворстве,» — нет ничего настоящего и постоянного, мораль подвижна. «Мы все о себе что-то воображаем, чего на свете нет,» — объяснить себе, что остальные не лучше, все такие же. Герой Шукшина не вступает в долгие диспуты и тут же выдает козырь: «Она тоже?» — кивая на Наташу. И здесь рефреном председатель почти повторяет слова собутыльника Кузьмы в начале истории: «Папаша выискался!». Крайности совпадают. Здесь конфликт героев и их философий жизни не абстрактная борьба идей — этот конфликт персонифицирован в Наташе, он проявляет себя через отношение к ней. И далее следует полное разоблачение Кузьмы, с него срывают маски и камуфляж, которым он маскировался в этом новом для себя мире: «Приехал, сел на шею!». Драма здесь не в стычке двух мужчин, а в том, что Наташа всеми силами через плач и боль пытается выгородить отца: «Что вы выдумываете, ничего он меня не обижает… папа, я тебя очень люблю, не верь никому, не слушай никого…» — хотя мы понимаем, что председатель прав, и она понимает и даже сам Кузьма. Кузьма защищался и огрызался как мог: «…вы что, чужой совести учетчик?.. Ты придумай чего поновей, молокосос», — но тем не менее не охотится он, как планировал, а сидит с ружьем он под деревом со скорбным лицом под пение лягушек. Ходит по лесу как леший, и только увидел людей — девушки трудятся на сеновале — как они стали смеяться над ним: «Как охота, много настрелял?» — и он снова в лес. Выйдет из лесу — люди трудятся в поле, и он снова в лес, в тень подальше от людских глаз. Всюду чужой, и тут не прижился. Некуда ему приткнуться, он один не знает своего места в этом мире. Даже домой он возвращается затемно, чтоб не попадаться на глаза. А тут и ужин для него оставлен на столе, и кровать постелена — любовь Наташи к нему безусловна, каким бы он не был, как бы он ее ни мучал, потому что он папа. Открывает он окно и плачет беззвучно, только плечи дрожат. И мы входим в последнюю треть фильма.
Здесь следуют две попытки вернуться к жизни. Одна скорее рефлекторная, ну надо что-то делать — да хоть что, лишь бы не мозолить глаза бездельем. И вторая — осознанная, он целенаправленно идет в цех к слесарям, где он встречается со своим страхом лицом к лицу. Страх, что он провалит работу. Даже будучи на дне, он себя определяет как специалиста, слесаря. И пока этот миф жив в нем, у него всегда есть запасной выход наверх, к свету. Но если он провалится, если вдруг окажется, что он уже и не слесарь вовсе, то это окончательно определяет его как жителя дна.
И вот первая попытка — он у председателя, готов на любую работу. Берет лопату, идет траншеи рыть. Но тут, когда он было для себя все решил, его попытка влиться в мир терпит крах — на горизонте появляется бабушка Анастасия Борисовна, а вместе с ней и опасность разоблачения. Перебегает он по всей деревне, огородами, кустами и задворками, приходит в дом — а она там, лицом к лицу. Старушка хоть окаменела и все поняла, но не выдала его — конечно, ради Наташи. Ей интересно только, как он к ней относится. Услышав, что «папа меня очень любит», расцеловав Наташу, она уходит: «Ну и хорошо». Ей этого достаточно. «Тьмы низких истин» ей дороже «нас возвышающий обман».
Внутренний конфликт Кузьмы достигает пика, так что он даже хватается за сердце: «Раньше, как будто и не было его, а сейчас жмет как-то». Конечно же сердце здесь это не четырехкамерная мышца, которая гоняет кровь по телу, а стыд и совесть, того самого фронтовика и рабочего человека Кузьмы Кузьмича Иорданова. Как он ни прятался от слова «афера», как сам себе все не объяснял спасением Наташи от одиночества, как ни пытался имитацией активности уйти от мыслей о своей бесполезности — ничего не вышло, совесть и стыд проползли в его сердце. Тут еще и Наташа добивает его прямым вопросом глаза в глаза: «Папа, ты меня любишь?». Не спится Кузьме Иорданову.
На утро вторая попытка влиться в новую жизнь. Он как бы между прочим приходит к Лёне на работу, в цех. Здесь он себя чувствует как дома: «Фрикцион?» — спрашивает он, сияя, у первого же рабочего, колдующего над деталью. И тут же после пары слов с Лёней просится что-нибудь помастерить по слесарной части. Дают ему что попроще, выжимной хомут, «пусть портит». Здесь пан или пропал — или Кузьма-слесарь побеждает Кузьму-бездельника, или окончательно в нем растворяется. Если не сможет — значит и не слесарь он уже, а окончательно разложившийся т опустившийся человек, и место ему среди таких же. Однако Кузьма с точностью до миллиметра попадает в размеры — «точная работа». Здесь закрывается скобка, открытая в начале («руки уже не те»): «Помнят руки то, помнят родимые… а они помнят». Наконец руки нашли свое место, здесь руки — это символ самого Кузьмы, который наконец нашел себя. Он воздает руки к небу и как боксер, уложивший оппонента в нокаут, трясет ими. Умер когда-то фронтовик и рабочий человек Кузьма Кузьмич Иорданов и воскрес.
Воскрес на столько, что не может больше выдержать вранье и притворство, хочет уехать обратно в город: «Не могу я больше быть мерзавцем… раньше мог, а сейчас уже не могу». И совсем уже рвет с «планом», разоблачаясь: «Я ведь не отец, твой… услышал, что живет мол Наташа, одинокая, дай думаю, пристроюсь». Но ставки слишком высоки, в эту игру вход рубль, выход — два. Причем, платить не ему, а чей. Очень легко «освободить» свою совесть, признаться — и, вроде, ты приличный человек. А потому уехать и начать, новую жизнь - а как быть ей? Ей не нужна эта правда — она, может, и сама глубоко внутри себя прячет эту правду (мы помним, что она очень проницательна). Ей нужна семья, отец — какой угодно, но отец. «Ну что ты молчишь?» — спрашивает она, а слышится «Соври. Пожалуйста, соври». И он врет. И никуда он не уедет. А дальше долгая счастливая жизнь, отец нашелся и Лёня вдруг с предложением.  Тревожный сон остался позади, не вспугнула она счастье. И Лёня оказался искренним в чувствах, и отец не исчез, не распался от пьянства и безделья, растворился в одним день, не сумев сжиться с деревенскими. Наконец, она позволила себе быть счастливой, отпустила себя. Возвращение к жизни Кузьмы Иорданов невозможно без Наташиного счастья. Если бы он двадцать раз снова стал слесарем и приличным человеком, но она оказалась несчастной — все это не стило бы и гроша. Ее сложившаяся вдруг жизнь — зримый результат его победы над собой. Победы над одиночеством — она обрела семью в лице отца, он в лице Наташи весь мир. Сцена в конце фильма конструктивно повторяет начало, но контрастна с ней по содержанию. Вот звенит будильник, но уже на семь часов. И встает он не в тишине, а под мерный голос дикторов радио, перечисляющих города и деяния людей в них — тот самый обретенный мир пришел к Кузьме. И окурки в пепельнице, а не блюдце. И тумба крепка, и никаких тебе газет на ней. Встал в пижаме, а не в верхней одежде. И как приличный человек бреется у зеркала с утра, а не полощет между дел рот на кухне. И даже повестка тут же, все как в начале, но реакция другая. Еще одна смысловая скобка, открытая в начале, закрылась. Мы видим преобразившегося героя, который преодолел себя, свои слабости и вернулся к людям, в свет, из мира теней.