Пердимонокль

Колька-Халява  маялся с утра. Маета его была не только похмельного характера–это, можно сказать, привычное и естественное состояние его тела и души. Какая-то невнятная тревога шевелилась на самом дне сознания и немного пугала его.
Колян обдумывал различные варианты, где взять "на поправку", но ни один не подходил. Перехватить у кума Валерки– не прокатит, там жена бдит, как комитет госбезопасности. Выпросить в долг у продавщицы Лиды–тоже не выгорит. И так должен.
Оставался один путь: экспроприировать Верку- Баобаб.
Любил Колян всякие замысловатые словечки, собирал их, запоминал и вставлял при случае в разговор.
Примитивное "раскулачить" его не устраивало.
Верка получила своё прозвище за монументальную фигуру. Была она женщиной крупной, основательной, фактурной. Во дворе и в доме любила порядок. И с делами управлялась сама– мужских рук в хозяйстве не случилось.
Имелись у Верки две слабости: свежие новости и конфеты. Поэтому, покончив с делами, она отправлялась в магазин и могла задержаться там на неопредел;нное время.
Все эти обстоятельства очень устраивали Коляна– выпивоху и бездельника неопределённого возраста. Он был, конечно, уже не парнем, но ещё не стариком–так себе мужичок, сложения не богатырского и ума не великого.
Однако хитрости и смекалки ему не занимать. Непостижимым образом Колян всегда находил, где выпить и чем закусить.
Причём любил он это делать "на халяву", то есть на дармовщинку. Потому что работал и вообще занимался делом только в самом крайнем случае. Почему так сложилось–трудно сказать. Не женившись по молодости, схоронив родителей, как-то потерялся в жизни. И уже с десяток лет так и не мог себя найти.
Прозвище "Колька-халява" прилипло к нему намертво.
Короче говоря, просидев в засаде в зарослях бурьяна пару часов, наш герой дождался-таки момента, когда Верка- Баобаб наконец ушла со двора.
 Колян тут же перемахнул невысокий заборчик и юркнул в полуприкрытую дверь сарая.
Дело в том, что  у Верки  всегда имелись запасы солений-варений , а самое главное– самогона. Ну, гнала втихаря на продажу и для себя, для хозяйственных нужд. Не в промышленных масштабах, конечно, поэтому участковый Михалыч смотрел на это  сквозь пальцы. Все гнали.
Но не у всех можно было свистнуть выпивку, а у Верки можно: висевшая на одной петле дверь сарая не запиралась. Колян пару раз промышлял этим грешным делом. Удивительно, что хозяйка никогда не обнаруживала пропажу. Или обнаруживала, но не поднимала шум: не будешь ведь жаловаться в милицию, что у тебя украли самогон!
Приподняв тяжёлую крышку погреба, злоумышленник прислушался: на дворе было тихо, только куры переругивались. Собаки и прочей скотины не имелось.
 Когда глаза привыкли к полумраку подполья, вожделенная добыча обнаружилась быстро: трёхлитровый бутыл;к сиял первозданной чистотой и прозрачностью.
Понюхав содержимое,  Колян призадумался: отлить немного или умыкнуть всё?
Пустые пол-литровые банки стояли тут же. Но Колька не зря имел прозвище "Халява". Унести пол-литра и оставить пропадать два с половиной?
На секунду где-то в глубине Колькиного нутра шевельнулся червь сомнения: а не слишком ли? Шевельнулся и затих. Совесть вообще молчала.
И он решил умыкнуть весь бутыл;к.
Но когда нога ступила на вторую ступеньку, в сарае послышались шаги: по неизвестной причине хозяйка вернулась домой. Увидев незакрытый погреб, она с шумом захлопнула крышку и удалилась.
От неожиданности Колян не удержался на лестнице и свалился вниз, больно стукнувшись головой о кадку с сол;ными огурцами.
Масштабы катастрофы пронеслись в мозгу грабителя, как вся прошлая жизнь пролетает перед уходом в небытие. Банка со спиртным выскользнула из рук недот;пы и упала рядом. В погребе резко запахло сивухой.
Напрасно несчастный "экспроприатор" пытался подставить ладонь и что-то спасти–он сидел в луже. В прямом и в переносном смысле.
–Вот такой вот пердимонокль, – пробормотал Халява, потирая шишку на голове.
Ушибленный . непохмелившийся и в мокрых штанах, Колян вдруг ощутил такое одиночество и такую ненужность, что впервые с похорон своих стариков заплакал.
Безнадёжность накрыла его, как старый овчинный тулуп, не давала дышать и подняться на ноги.
Так и просидел он до утра в темноте, в холоде, мокрый, пахнущий самогоном.
Сидел и думал о никч;мной своей жизни. Размышлял, почему всё вот так, а лучше бы, чтобы вот эдак... Подходящего по случаю умного слова не находилось.
Когда на следующий день Верка решила набрать картошки для щей, она обнаружила в погребе трясущегося от холода, мокрого, но трезвого человека. В первый момент хозяйка испугалась и заорала на всю улицу–баба она и есть баба! Но, узнав Кольку, разозлилась ни на шутку. И случился бы самосуд, если бы не подоспевшие на крик соседи.
Прибывший вскоре участковый Михалыч, в галошах на босу ногу и в форменной фуражке для солидности, констатировал факт проникновения в личную собственность.
–Ну, стало быть, будем заводить дело, –и вопросительно посмотрел на потерпевшую.
Верка замешкалась, и тут голос подал Колька:
–Вер. Ты прости меня, Вера. Я верну... Я всё отдам. Честно!
–Ты? Да чем ты отдашь, халявщик? – женщина всё ещё бушевала в ярости. Но вот это тихое и виноватое "Вера" чем-то смутило её.
–Отработаю. Я отработаю, граждане сельчане, Михалыч! Честное слово – и снова добавил виновато и просяще: – Вера...
На том и порешили. Колька не только перекопал Веркин огород и наколол дров, но и поправил забор. А потом по собственной инициативе починил дверь сарая, приладив ушки для замка–чтобы чужие не залезли.
Верка поначалу вела себя сурово и контролировала "арестанта". Но потом смягчилась, накормила работника щами и даже предложила стопочку " с устатку".
А Колька отказался. Вежливо, но тв;рдо.
И незаметно как-то переселился в Веркину избу,  дурака не валяет и выпивает только по праздникам. Потому что  он у своей благоверной в кулаке, как Бальзаминов под мышкой у Мордюковой.
Вот такой пердимонокль.