Старый дом

            В те, не всеми еще забытые времена, поскольку кто-то из оставшихся в живых дачников наших трех деревень вспоминают их на оборотной стороне глобуса, когда, что в деревне Ивачево, за речкой, что в Шатеево, через поле, тем более, у нас в Савельево, хватало не только москвичей, но и местного населения, пасли по очереди стадо коров да овец, молодежь устраивала в клубе, размером с сельсовет на краю Савельево танцы, грохоча по ночам на всю округу, тогда и купила наша подруга Ирина в Ивачево старый купеческий дом.
            Некогда жили в том доме, построенном в середине девятнадцатого века, из заволжских мореных бревен, питерским купцом, три старушки, его дочери. А почему он отселил их с глаз долой, никто не упомнит, да и поминать некому. Но с приходом новых властей, приказом местного начальства выкинули их из родного дома и заканчивали свой век сёстры в соседнем Кабанове, при церкви, тогда ещё не рухнувшей.
            Дом жил своей долгой, полуторавековой жизнью, не особо примечая появление поначалу, затем и исчезновение, меньших собратьев по деревне, своих радостей и печалей хватало. В коллективизацию превратился он в местную сельскую школу, где в светелке за печкой обитала старушка-учительница, обучавшая в отапливаемой половине младших ребят, а в холодной, - старших, сидевших зимой в валенках и рукавицах.
            Школа по причине постепенного растворения местного населения приказала Бог весть кому долго жить, дом прибрало к рукам колхозное начальство, и, наконец, его полудремное прозябание с потрескиванием, похрапыванием и поскрипыванием, сменилось новой полнокровной жизнью с появлением нашей подруги Ирины с семейством. Дом и вздохнул, и прокашлелся, и преобразился, и помолодел, - на месте старого скотного двора с остатками печи и вековечным барахлом, появился гараж и большая веранда на втором этаже, сколоченные плотником из Нинорово, Ворониным, находившимся, как и положено в тех краях, в запое, изредка трезвевшим и сильно извинявшимся перед хозяевами, глядя на своё творение, мол, как они могли заплатить за такое уёжище. Но можно ли осуждать бедолагу, поскольку кроме нашей Клавдии в округе пили все?
            И стал этот дом, поражавший величиной, крепостью древних бревен, а точнее, та самая пристроенная веранда, вместе с новой хозяйкой, центром притяжения всей нашей общины биологов и художников, её многочисленных московских друзей, включая меня с семейством, заселявших постепенно все три окрестные деревни, да и просто приезжавших в гости, оттуда-отсюда, порой из-за моря. Всех и не упомнишь. Вечерами пели, приплясывали, спорили о том - о сем, по утрам пробавлялись чаем и кофеем с пирогами.
             Ближе к осени Ирина, чувствуя вину перед домом, отмывала его, обсаживала новыми соснами и елями, перекапывала огород, оставляя на зиму свекровь с Балябой, мужичком из местных, курами и скрипкой за печкой, доставшуюся по наследству, итальянского мастера Страдивариуса. И дом вновь погружался в полусонное ожидание.

            Ранней весной, в последний свой приезд из Калифорнии, Ирина всё-таки решилась, взяла подругу и такси. За окнами мелькали еще заснеженные поля и до боли знакомые деревеньки. И вот, вскоре после Углича, поворот на Ивачево. Уже смеркалось, но огней в деревне не было. Частично уцелевшие сосны у крыльца переросли телеграфный столб. На лавке у входа так и стояла пустая пепельница из глиняной миски. Ирина прошла по пустым комнатам, мысленно огладила толстые бревна, новую печь, вышла на веранду в конце увешанного летними куртками и дождевиками коридора. Но той, знаменитой веранды, которую помнят все-все-все, уже не было, на её месте красовалась маленькая аккуратная пристройка, сооруженная уже после отъезда Ирины. Так хотелось остаться здесь хотя бы на одну ночь, затопить обе печи, разбудить дом, тихонько поговорить с ним, вспомнить всё, с восьмидесятых годов, всю жизнь, послушать его добродушное приветливое ворчание и поскрипывание, посмеяться вместе, погрустить, окунуться в те беззаботные летние деревенские сны, на одну ночь!
Но подруга Ирины, ждавшая во дворе, панически боялась мышей, и нужно было возвращаться…
            Дом еще просматривался на фоне беззвездного неба, должно быть опять уснул. Время у дома течет иначе, а, быть может, просто стоит, все эти встречи – расставанья, суды – пересуды, споры – разговоры, с песнями – плясками, да и наши тени, -  протекают, застревают, прячутся где-то в подполе, на чердаке, за печью, тихо шепчутся и шуршат. А дом всё собирает, хранит и ждет. Ждать он умеет.

03.11.25