Лёвочка-сатисфакция. Поединок номер два

 Утреннее выступление новоиспеченного депутата С.Э. Мысякина перед избирателями после обильных ночных излияний давалось ему трудно, ибо сопровождалось тошнотой, испариной на лысине и уничтожающей засухой в области гортани. Похмелье как естественная расплата за необузданную любовь к зелёному змию на корню попирала все законы артикуляции, о существовании которой народный избранник в свои тридцать два года пока ещё не знал. И вообще, не любил Сидор Эдуардович всех этих заумных словечек и понятий. Впрочем, некоторые понятия он имел, но их Мысякин постигал в другом месте и в другой жизни. И это другое место называлось Зоной номер пять, и другая жизнь длилась немного-немало семь лет, и не было у него там имени, но было погоняло Мыся, и сидел он, конечно же, ни за что, то есть за разбой. Выйдя в 1992 году на волю, как говорится, с чистой совестью, но с убеждением, что она приносит много забот, но мало удовольствий, Сидор Эдуардович решил не обременять себя общественно полезным трудом и морально-нравственными оковами. Он крепко задумался, и очень скоро пытливый ум направил его стези к преступной группировке родного города Дрогуйска. Братва встретила Мысю если и не с ликованием, то уж точно с радостью. Основы российской демократии крепчали с каждым днём, и борцы за свободу личности образца пана атамана Таврического из культовой кинокомедии «Свадьба в Малиновке» были в цене. Так Мысякин переквалифицировался из разбойников в бандиты. Прошлый опыт его не замедлил сказаться на карьерном росте и очень скоро помог занять место правой руки бригадира Матвея Дробилова по кличке Дробовик. Вот тогда-то и пробудились в Мысе дарования руководителя и дипломата. Славное время новой России ознаменовало себя не только красочным расстрелом Белого дома, разграблением страны и разгулом бандитизма, но и великой смычкой, казалось бы, непримиримых врагов МВД с ОПГ. Результат превзошёл все самые смелые ожидания не только руководителей обеих структур, но также и среднего и даже младшего состава. Выяснилось, что грабить можно вместе. Ну, посудите сами! Что лучше? Первое! Вы рассекаете по городу на мотоциклетке образца времен двадцатого съезда партии с лимитом на бензин полтора литра в сутки. То бишь, оберегаете покой никому ненужных граждан за зарплату, которая вызывает лишь истерический хохот и непреодолимое желание перебить родное правительство, американцев и, уж конечно же, евреев. Второе! Вы же катаетесь на иномарочке, охраняя братушек от правоохранительных органов, то есть, от самих себя, что не составляет никакого труда, притом ещё и за красивые американские деньги. Согласитесь, чтобы выбрать первое, нужно быть либо идиотом, либо верным ленинцем. И понятно, что нормальные, здоровые люди выбирают второе. 
Кстати, следует отметить, что мечта передушить штатников и пархатую сволочь все равно продолжает полыхать в отзывчивых и сентиментальных сердцах русских мужиков, потому как, легче жить. 
Так вот, Мыся и выступил инициатором смычки криминала и внутренних органов родного города, после чего к нему вернулись его имя и отчество. Он снова стал Сидором Эдуардовичем, чем был обязан умнику Яше Кугельмахеру, который в свою очередь был в долгу перед Мысякиным за то, что тот снял Якова с бандитского счётчика. Счётчик сей и увенчал чело последнего в его бесславной попытке покорить олимп дрогуйского бизнеса в сфере торговли палёной водкой. Мыся буквально спас несчастное еврейское дарование, остановив бойцов во время процесса смешивания неатлетического Яшиного тела с нечистотами. Спас не из жалости. Сидор Эдуардович был чужд христианской морали, равно как и любой другой. Но ещё полгода тому назад он обратил своё внимание на этого предприимчивого парня. В тот день пацаны Дробовика, сделав из семитского носа Кугельмахера практически пятачок, связав по рукам и ногам, стали гладить его ягодицы дорогим утюгом «Тефаль» в режиме «шерсть», помогая вспомнить местонахождения тайника с неправедно нажитым капиталом. Мыся инспектировал экзекуцию и прекратил её, когда уши заложило от воплей, а воздух пропитался запахом поросшего густой щетиной поросёнка, которого опаливали огнём на вертеле. Приказав привести жертву в сознание, он выпроводил Яшиных мучителей из пыточной, вынул из кармана фляжку с виски и влил в Кугельмахера всё её содержимое, чтобы притупить боли от пытки. Ещё через три минуты он знал, где хранятся деньги. А ещё через полчаса ему стало понятно и то, что Яша носит на плечах очень умную голову. 
Взяв Кугельмахера под своё покровительство, Мыся стал платить ему хорошую зарплату из реквизированных у него же средств и не прогадал. Теперь на всё, что происходило в городе, в районе, в области, да и в стране в целом он смотрел совсем другими глазами и абсолютно иначе понимал так полюбившуюся ранее вакханалию, творящуюся в государстве. 
– Поймите, Сидор Эдуардович, всё это не будет продолжаться долго. Пять-семь лет, и всех вас уничтожат, причем еще быстрей, чем породили, – растолковывал Яша. 
– Да ну тебя к свиньям, нерусская твоя харя! У тебя одна мечта, чтобы всех нас побыстрей перебили. 
– Это здесь ни при чем, Сидор Эдуардович. Поймите, пока на самом верху идет передел, вы нужны. Но когда всё основное поделят и начнут восстанавливать государственность, всех вас пустят в расход, и это совершенно естественно. 
– Так уж и всех? – усмехался Мыся. 
– Почти. 
– Что значит почти? Ну, например, меня грохнут или оставят? 
– Если к тому времени останетесь Мысей, наверняка, а вот если будете, например, депутатом городской думы Сидором Эдуардовичем Мысякиным, то уже появляется серьёзный шанс уцелеть. А коль удастся подняться повыше, то и разговор совсем другой. 
– А братва наша как же? Куда её пристрою? 
– На кладбище, конечно же, а как иначе? Не всех и не сразу, но на кладбище. 
– Да ну тебя к свиням!– возмутился Сидор, отмахнувшись рукой от Якова. – Я вот, пацанам о твоих планах расскажу! Как думаешь, понравиться им, твоя идея? 
–Совсем не уверен, и идея действительно моя, а вот планы эти, Сидор Эдуардович, должны стать Вашими. Ну, это в том случае, если Вы жить собираетесь долго и хорошо, а не от пуль бегать, что по моему разумению дело не самое перспективное. Причем, прошу заметить, пули к тому времени полетят и от чужих, и от своих в таких количествах, что в качестве результата сомневаться не приходиться. Другое дело, статус народного избранника, государственника, последовательного борца с преступностью и с коррупцией, защитника неимущих слоев населения, ну и так далее. Я бы сам прошел этот путь. Затем и капитал накапливал, да вот не случилось по Вашей воле. Кугельмахер вздохнул и грустно улыбнулся. 
– Ну, ты оборзел, Яшка, – хохотнул Мысякин. – Ты б сказал спасибо, что я не дал тебя живьем в бетон закатать. Да и куда тебе с такой фамилией во власть. 
– Чудная страна. Неправда ли Сидор Эдуардович? Должен благодарить, что тебя не залили живым в бетон и не закатали в асфальт, причем ни за что. 
– Это ты, Яша, брось. За что, ни за что. Было бы за что, мы бы с тобой сейчас здесь вот не сидели бы и не разговаривали. А насчёт твоих идеек про власть там всякую, побазарим потом. Ты пацан неглупый, ещё поработаем вместе. 
 
Мысякин обтер со лба капли пота и умоляюще посмотрел на Якова, сидящего за столом возле трибуны вместе с начальником РУВД и руководительницей социальной службы города. Кугельмахер в свою очередь укоризненно поглядывал на хозяина. Понимая, что Сидор Эдуардович провалит выступление перед избирателями, он поднялся из-за стола, подошел к трибуне и поставил перед депутатом якобы стакан с водой. Сосуд, наполовину наполненный «Русским Стандартом», с некоторых пор полюбившийся Сидору больше других, как он говорил, напитков, тонизирующих душу, привел его радостное состояние. В глазах заискрила жизнь, и он благодарно взглянул на своего незаменимого помощника. 
Опорожнив хрустальный стакан, Мысякин прокашлялся и оглядел народ в зале. Он примерно помнил, что хотят услышать эти люди. Точнее сказать, Яков рассказал ему об этом на кануне злосчастной пьянки, которая, как назло, напрочь вышибла из головы подготовленную речь. Однако нужно было начинать выступление. 
– Дорогие мои земляки! Если бы вы только знали, как мне плохо! 
В этот миг он почувствовал на себе уничтожающий взгляд Кугельмахера. 
– Как мне плохо и на душе, и на сердце от понимания того, что ещё так мало сделано нами для нашего родного города, а значит для вас. 
Но все же, кое-что нам удалось. Я избавил Дрогуйск от банды Дробовика! Мы вычистили город от отморозков, мешающих нормальной жизни дрогуйчан. Мне удалось убедить представителей малого и среднего бизнеса в необходимости жертвовать собой, простите, оговорился, жертвовать средствами для строительства детских садов и парков в жилом секторе города. Все это происходило на фоне обострения политической борьбы и острого экономического кризиса. За четыре года мы потеряли три десятка серьезных бизнесменов, светлая им память, но продолжили их дело становления экономики Дрогуйска на рельсы цивилизованных рыночных отношений. Поверьте, земляки, дело безвременно ушедших борцов за частную собственность в наших надежных руках. 
Сидор Эдуардович с тоской посмотрел на пустой стакан, а потом на Яшу. 
– Что-то в горле пересохло, кхе, кхе. 
Кугельмахер снова встал из-за стола и, взяв графин с водкой, подошел к трибуне. 
– Сидор Эдуардович, следующее предложение начинайте с «я по природе натуральный либерал», наполняя на одну треть стакан, нервно подсказывал Яков. 
Мысякин промочил горло, потянул ноздрями воздух и откашлялся. 
– Дорогие мои! Я ведь либерал, в натуре! Кто-то из врагов скажет, врет депутат! А я отвечу! Да ну их к свиням! Мы тут намедни с силовиками в бане совещались, как бы полиберальнее передавить эту сволочь лютую! 
Заметив, что его помощник сидит за столом, обхватив голову руками, Мысякин снова закашлялся. 
– Я в том смысле, что нужно находить с оппонентами общий язык, консенсус, так сказать. 
Сидор Эдуардович пошарил по залу глазами. Ему вдруг стало не по себе. Он почувствовал, что в толпе этих одурачиваемых людей затаилось нечто, несущее опасность. Он поёжился, словно от холода, перевел взгляд на пустой стакан, потом на Яшу и снова на избирателей. 
– Вы лжец, господин депутат, – услышал Мысякин из зала. – Вы этим оскорбляете людей, а значит и меня. Я требую сатисфакции! 
Народ засмеялся. 
– Требуешь? Получишь! – рявкнул в ответ Сидор Эдуардович, пытаясь найти глазами насмешника, но так и не нашёл. 
«Да ну его к свиням», – мысленно произнес Мыся, отгоняя дурные предчувствия, и продолжил выступление… 
Капитан Петр Монахов, засунув руки в карманы длинного осеннего пальто и расставив ноги на ширину плеч, раскачивался с каблуков на носки и рассматривал угловой кожаный диван возле одного из сервированных столов ресторана «Богемия». На диване сидели три покойника. Ими были крупнейший предприниматель Дрогуйска, депутат городской думы, председатель антикоррупционного комитета Сидор Эдуардович Мысякин и два его телохранителя. Оба охранника были убиты выстрелами в лоб. 
– Все трое застрелены практически в упор, – вслух рассуждал опер. – Двое в лоб, а Мысякин точно в сердце. 
– Вы знаете, – заикаясь объяснял бармен, то и дело потирая ладонью белые, как снег, щеки, – он, ну этот тип, сначала вот тех двоих застрелил. Потом, представляете, между ними уселся и давай, значит, с Мысей, то есть с господином Мысякиным, ну это, значит, беседовать. Вот ведь ужас какой, а? 
– Скажите, а как он вообще попал в ресторан, если он был закрыт? – спросил у перепуганного бармена Петр. 
– Так ведь, Мыся, то есть, простите, Сидор Эдуардович сам велел впустить. 
– Он что же, знал убийцу? Ну, Мысякин ждал этого человека? 
–Ну да, то есть, нет. 
-Так да или нет? 
– Нет, нет, он не знал. Он думал, это другой. Когда стук в дверь раздался, он и говорит мне, мол, чего ты урод буркалами хлопаешь, пойди, открой, это Яшка приехал моё выступление критиковать. И смеётся, значит. Ну, я и пошел открывать. – И что было дальше? – продолжая раскачиваться, спросил Монахов. 
 Так открыл я, а там этот, с птичьим носом, в очках, таких круглых и пальто на нем было кожаное. Очень старое пальто, вытертое всё такое и красного цвета. 
– Что ещё запомнили особенного во внешности или в одежде?  – Так, а что ещё-то? Да! Обувь на нем была очень дорогая. Я знаю, я разбираюсь.  Очень дорогие туфли, чёрные. Скорее всего, от Кардена. И ещё, почему-то только на одной руке перчатка чёрной кожи. Кожа, я тоже заметил, хорошая кожа, да. 
– На какой руке именно была перчатка, помните? – Монахов перестал раскачиваться, вынул из кармана пальто пачку сигарет «Золотая Ява» и закурил. 
– Да, да, да, точно на левой руке, да. И вот ещё, господин капитан, прическа у него на прямой пробор, да, прилизанная такая. 
Монахов улыбнулся. 
– Вам бы опером работать с такой памятью. Рассказывайте дальше, – попросил Петр, глубоко затянувшись сигаретой. 
– Так ведь я же барменом здесь уже пять лет. Знаете, люди, люди, наблюдаешь, даже поневоле. Очень развивает память. Да я и раньше-то не страдал. Да. Так вот. Он так быстро вошел, ну прямо, как ветер. Закройте, говорит, дверь и сделайте одолжение, приготовьте для меня… 
– Стоп, – перебил Пётр, – морковный сок?! Точно!? 
– Точно, – подтвердил бармен, – морковный, да ещё со льдом. Так Вы что же, знаете кто это такой? 
– Знать не знаю, но пора бы познакомиться. Похоже, именно он два месяца назад подарил мне трёх трупов в «Корсаре». 
– Вот-вот, я сразу понял, что это он. Я ведь Алёшку из «Корсара» сто лет знаю. Он мне рассказывал. Так что я хоть и не сразу, но понял, что тот же самый тип. Он когда Мысю, простите, Мысякина грохнул, я подумал: всё, отбарменился. А он спросил, как меня звать, а потом говорит, мол, простите Федя, к сожалению не имею возможности пообщаться. И, говорит, честь имею откланяться, мне, говорит, пора. 
За сок деньги оставил. Сам не выпил, мне велел. 
– Ну и как, выпили? – усмехнулся Монахов. 
– Вы знаете, сам не помню как, но похоже, выпил. И лёд проглотил со страху. 
– Ну, пожалуй, это не самое страшное из того, что могло с Вами произойти, верно? – засмеялся капитан. – Главное, он Вас живым оставил. 
– И то верно, – согласился Фёдор. 
– О чём говорили, не слышали? 
– Так ведь почти ни о чём. Этот, убийца, потребовал сатисфакции за оскорбление какое-то. В «Корсаре», я знаю, так же было. Алёшка рассказывал. 
– Ну и? 
– Так, Мысякин как заорёт, мол, да ну, кричит, тебя к свиням, дятел длинноносый. А тот на него пистолет навёл и выстрелил прямо в сердце. Пистолет с глушителем, так что никакого шума от выстрелов не было. 
Монахов посмотрел на струящийся дым сигареты и покачал головой. 
– Да. Точно псих. И от начальства теперь пощады не дождёшься.