Асимптота - глава 1

Глава 1

Двадцатые числа августа. Ровно год назад Квазар впервые позволил себе сойти с ума. Он позволил себе огромную слабость и дал своим навязчивостям одержать над ним верх. Примерно два года назад он впервые признался самому себе в том, что является не таким уж нормальным и здоровым человеком, каким считал на протяжении всей жизни. А три года назад вся эта история началась.

Молодой человек двадцати лет от роду уставшими глазами уставился в белый, нависший монитор, где ожидал открытия заветного файла, теребя большим пальцем левой руки заусенец на указательном. Обычно он вдобавок к вышеперечисленному еще и нервно дергал ногой, но сейчас на это будто совсем не было сил. Последнее время выдалось отнюдь не благополучным для него и его, и так, хрупкой психики: погружение в обсессию и свою болезнь все глубже и глубже сказывалось совсем негативно, к тому же, работа в театре выматывала нещадно, высасывала последние соки и забирала последние крупицы личного времени.

Любил ли он театр? Сложно сказать. Он занимался и интересовался театральной тематикой начиная с глубокого детства. Сначала его культурно обогащал отец, водил по разным детским спектаклям, музеям и читал ему книжки с самого детства. Затем в его жизни появился еще один человек, напрямую связанный с театром и работающий там, он и вдохновил подрастающего Квазара на театральную карьеру несмотря на то, что его жизнь развивалась совершенно в противоположном направлении. Квазар с горем пополам доучился в школе, и поняв, что не имеет никаких шансов на сдачу вступительных экзаменов для университета со своим уже тогда ухудшавшимся состоянием – ушел в колледж. Поступил на техническую специальность, а не на ту, что нравилась, чтобы не сгинуть с голоду в недалеком будущем. Так же, как и в школе, с трудом доучился, и сорвался в другую страну, бросив родной город, комфорт, старые привычки и оставив старого себя в этом месте.

Конечно, он любил театр! Пусть он и был достаточно тихим и не шибко стремился к развитию в этой сфере, но именно театральное искусство и приближенность к этой сфере давала ему особенное моральное удовлетворение. Но это не была искренняя и чистая, вдохновенная любовь, в которой человек находится в согласии с собой и отдает себя любимому делу настолько, насколько можно позволять забирать работе. Это была тяжелая, зависимая, абьюзивная любовь, которая ощущалась, как черная, вязкая, липкая, одновременно заполняющая собой все внутренности и образующая вакуум в груди, заставляющая задыхаться, глотать слезы, не понимая – хочешь ли ты наконец уйти, или не хочешь уходить никогда.

Но и ненавидел театр он с той же силой. Все составляющие театральной профессии и специфики заставляли его ловить себя на резко негативных мыслях о самоустранении. Огромные тексты, обязательное постоянное развитие вне зависимости от того, есть ли у тебя на это силы и желание, необходимость физической подготовки и моральной устойчивости, которой никогда не было и без этого чертового театра. Каждая репетиция ощущалась, как изнасилование своей души и себя в целом. Но без театра было так же невозможно жить. Короче говоря – вполне стандартные зависимые отношения, только не с человеком – а с работой. «Как и у всех».

Но со временем стало все сложнее просыпаться, продирать глаза и ловить себя на том, что ты не являешься собой, так же, как и не можешь полноценно являться кем-то другим. Смотря в зеркало, Квазар видел всё более и более уставшее лицо, но никак не мог запомнить собственные черты. Он помнил только то, что на его левой стороне лица было три родинки – две под губой и одна под глазом. А несколько лет назад синяков под глазами и уж тем более мешков не было вовсе. Затем он проживал свой день со стойким ощущением отвращения от самого себя и чем-то вроде деперсонализации, иногда пусто рассматривая свои руки или давая себе внутреннюю пощечину за то, что ушел в себя и позволил себе быть собой.

Но как же все пришло к этому?

Квазар закинул голову назад, на спинку старого продавленного дивана, уставился в потрескавшийся потолок. Из динамика напрочь битого телефона играла какая-то депрессивно-отчаянная музыка, очередная страдальческая песня, автор которой явно недавно пережил расставание или того хуже. Либо просто психически неустойчивая личность, что устраивало и даже привлекало Квазара намного больше. Что же должно было такого случиться, чтобы заставить человека уехать из стабильных и комфортных условий, устроиться на работу к черту на куличиках, еще и в такое нестандартное место, как театр, истязать душу и тело, еще и медленно, но верно и заметно превращаться в стереотипного психа?

Гаспе.

Преподаватель в его колледже, ведущий одну из технических специальностей и по совместительству преподававший в университете, в который Квазар так и не поступил, а не в таком уж и далеком прошлом – актер театра. Именно эта сплетня стала катализатором для одержимости.

Гаспе, Гаспе, Гаспе. Называть его более официально Квазар не любил, ведь тот был старше на жалких пять лет. Великий и ужасный, человек-загадка, душа любой компании, талантливый актер, невероятных знаний человек, харизма прет даже через буквы, да настолько, что хочет просочиться через экран и очется слушать его лекции без конца и края. Протянуть руку вперед, к монитору, прощупывать его и его манеру речи, но никогда напрямую не контактировать. Это было основным правилом его сталкинга, которое никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя было нарушать: приближаться, быть рядом, наблюдать, но никогда, никогда не касаться. Асимптота. Прямая бесконечно приближается к графику, но никогда не коснется его.

Гаспе был исключением из любых правил, которое было бы невозможно не запомнить, как «на ноль делить нельзя» или то, что на оборудовании нужно задавать сложные пароли, а не «passwd». Возвращаясь к теме, каждое его движение было выверенным, словно отрепетированным бесчисленное количество раз. Он будто задействовал сразу все группы мышц в своем теле, и был в этом не хаотичен – а наоборот, пугающе упорядоченным и правильным. Его жестикуляции, ухмылки, потирания рук друг о друга перед каким-то ответственным заданием. Все вызывало восторг у окружающих его людей и Квазара в особенности. Сам Квазар не имел права приблизиться и войти в его окружение, но тщетно пытался, так же, как и пытался стать самим Гаспе. Последнее было особенно странным, хотя наиболее простым для объяснения. Откуда взялась одержимость, что за ней стояло? Квазар сам изучал различные материалы, истории… сталкеров.

Да, пожалуй, то, чем он занимался – можно было назвать сталкингом. И все больше изучая истории разных людей, особенно со стороны тех, кто отличался одержимым поведением – он делал для себя выводы о том, что сам абсолютно точно принадлежит к такому типу людей, но не находил схожих мотивов. Квазар точно знал, что существует несколько видов сталкеров – влюбленные, мстящие, и тихие. Влюбленные следят за своими жертвами, ведь болезненно романтически влюблены в них, хотят получить взаимность и быть вместе. Мстящие чаще всего являются бывшими – партнерами, друзьями, коллегами, и хотят в конечном счете запугать свою жертву или даже уничтожить. А тихие не хотят получить взаимного обращения на них внимания, а лишь хотят быть рядом по каким-либо личным причинам, и именно этим «подразделением» сталкеров себя считал молодой актер.

Ну и наборчик, конечно.

И вот тут начиналась проблема.

Мотив "тихого сталкера" казался недостаточным, слишком поверхностным для того, чтобы объяснить всё. Личные причины – не объясняло ничего. Что за личные причины заставляют человека тратить столько времени и сил на изучение другого? Что заставляет Квазара, как и любого другого самодостаточного человека с собственной дорогой, уходить в тень и жить не собственной, а чужой жизнью? Изучая материалы о сталкерах, он наткнулся на термин "идентификация". Это психологический механизм, при котором человек неосознанно перенимает черты, манеры, даже убеждения другого человека, с которым чувствует сильную связь. Но идентификация обычно происходит в детстве, с родителями или другими значимыми фигурами. А Гаспе был просто коллегой. Человеком, которого Квазар знал относительно недолго.

Он попытался найти в себе восхищение талантом Гаспе. Да, тот был великолепен, безусловно, обладал пугающе обширными знаниями в преподаваемой области на фоне других преподавателей, еще и каждую лекцию, каждый семинар превращал в настоящее выступление. Было что-то еще, что заставляло Квазара чувствовать себя неполноценным, несовершенным в сравнении с ним. Будто Гаспе обладал каким-то секретом, ключом к идеальной жизни, и этот секрет Квазар отчаянно хотел заполучить. И мысль была тревожной. Запахло одержимостью в самом нездоровом ее проявлении.

Лекции Гаспе начинал с следующих слов:

«Вставать не нужно. Если не интересен предмет – стоит уже задуматься о том, чем будете заниматься в армии. Если все-таки польстите меня своим вниманием – пересаживайтесь ко мне поближе, орать на всю аудиторию не собираюсь.»

Имеет смысл…

Квазар устало откинулся на спинку кресла, чувствуя легкую тошноту. Квазар хотел быть Гаспе.

В смысле обладания его совершенством, его талантом, его безупречностью, просто тем, каким являлся Гаспе, он ему смертельно завидовал во многих аспектах.

Тут к ногам прижался любимый кот, а затем запрыгнул на колени и стал тыкаться лбом в лицо Квазара. Коричневая шерсть малыша Элвиса была ужасно мягкой под рукой хозяина, и после нескольких поглаживаний по извивающейся тушке – кот начал довольно мурчать и устраиваться поудобнее.

«Хороший.»

Квазар всегда чувствовал себя обманщиком. Талантливым, да, но обманщиком. Он играл роли, перевоплощался в других людей, но никогда не чувствовал себя по-настоящему собой. Потому и пошел в театр. Но Гаспе, с его непоколебимой уверенностью в себе, казался ему настоящим, подлинным, не нуждающимся в масках и ролях. А Квазар отчаянно хотел быть настоящим. Хотел почувствовать себя уверенным и сильным, как Гаспе. Но вместо того, чтобы работать над собой, развивать свои собственные качества, он пошел по пути наименьшего сопротивления – решил просто присвоить чужое. И вот тут кроется корень проблемы.

Он ищет не Гаспе, а себя самого. Себя, каким он хотел бы быть. Осознание этого обрушилось на него, как холодный душ. Он почувствовал не только тошноту, но и глубокий стыд. Он превратился в жалкого паразита, питающегося чужой жизнью вместо того, чтобы строить свою собственную.

Так что его одержимость – это не восхищение, не любовь, а отчаянная попытка компенсировать собственную неполноценность.

Элвис замурчал громче, чувствуя его смятение. Квазар прижал кота к себе, чувствуя, как тепло маленького комочка успокаивает его. Возможно, еще не все потеряно. Возможно, он еще может выкарабкаться из этой ямы, найти свой собственный путь, стать Гаспе – кем он всегда мечтал быть, не присваивая чужое, а создавая свое.

Еще давно Квазар начал изучать жизнь Гаспе по обрывкам информации в сети. Он жадно читал интервью, смотрел видео с его участием, пытался собрать воедино мозаику его личности. Каждая новая деталь лишь усиливала его восхищение. В его воображении Гаспе превратился в рыцаря без страха и упрека, в идеального человека, в образец для подражания. Квазар представлял себе, как Гаспе с легкостью преодолевает любые трудности, как он всегда знает, что нужно делать, как он одним своим присутствием способен зарядить энергией окружающих, притянуть к себе новых друзей и горизонтальные знакомства.

Квазар, конечно, испытывал чувство стыда за свою одержимость. Знал, что это нездорово, что нормальные люди не трепещут перед незнакомцами, возводя их на пьедестал недостижимого совершенства. Он пытался бороться с этим чувством, убеждая себя, что Гаспе – всего лишь человек, такой же, как и он, со своими слабостями и страхами. Но эти рациональные доводы разбивались о каменную стену его глубочайшей и болезненной эмоциональной зависимости.

Его сны стали яркими, насыщенными, полными образов Гаспе. В этих снах он видел себя рядом с ним, разговаривал с ним, смеялся вместе с ним. Однажды его мозг даже сгенерировал сон, в котором Гаспе выступал на сцене своего бывшего театра и говорил ему что-то важное. Гаспе был его проводником в мир, где Квазар был достойным его внимания. Он хорошо, очень хорошо помнил этот сон до сих пор.

Разноцветный зал, наполненный надувными скамьями синего цвета, всё вокруг излучало радость и счастье, а в дальнем конце помещения была будто вырезанная в стене сцена. Квазар подобрался к ней, прыгая по надувным скамьям на полу, подошел к репетирующему кумиру, и тот сказал ему нечто настолько четко, что даже непонятно. Просыпаясь, Квазар чувствовал щемящую тоску по этому призрачному миру, по иллюзорной близости к объекту восхищения, которую он переживал во сне.

Во время репетиций Квазар все чаще представлял себе, что Гаспе находится в зале, наблюдает за ним, оценивает его игру. Эта мысль одновременно пугала и вдохновляла его. Он старался играть как можно лучше, чтобы заслужить похвалу своего незримого зрителя. Зависимость душила его, сковывала его свободу. Просыпаться каждый день в поту и ловить первую осознанную мысль после пробуждения, что была о нем – страшно, причем настолько, что это вводило в ступор и состояние полного отчаяния.

Наконец, экран моргнул, и на белом фоне появились строки текста. Квазар замер, словно перед прыжком в бездну. Это была старая переписка с Гаспе, датированная несколькими годами ранее. Конечно, не их переписка, а архивированная школьной любовью Гаспе где-то глубоко в интернете. Квазар начал читать, жадно впитывая каждое слово, каждое предложение.

Чем больше он читал, тем больше понимал, что его представление о Гаспе было лишь иллюзией, созданной его собственным воображением. В этих старых письмах Гаспе представал совсем другим: уязвимым, сомневающимся, ищущим. И это открытие заставило Квазара задуматься: а что, если за маской уверенности и таланта скрывается обычный человек, со своими слабостями и страхами? Что, если Гаспе – не идеал, а просто человек, который, как и все, пытается найти свое место в этом мире? И в этот момент в голове Квазара созрело решение: он должен узнать о Гаспе больше, чем знает сейчас. Он должен копнуть глубже, чтобы понять, кто он на самом деле, и почему он так сильно его волнует.

Пора бы заканчивать