Летописец 3. Приговоренный к вечности

Чего только не припоминал старый волхв, сидя на пеньке , вороша посохом муравейник. О том и в иных книгах  старца Филофея было писано, а мною читано. Бывало читаю, читаю-круги перед глазами плывут, словно раскаленные ободья, што в кузне на тележное колесо натягивают. Имена, события,города, страны, битвы, даты ...И все враздробь. Будто кто связующую нить из бисерной вышивки выдернул. Лови -не лови, не соберешь воедино. 

А волхв-жмудянин Мешке все те события и опричь того ещё много чего в голове держал и слагал в песнопения под звуки струн звонкой канклес.Возложит свой струмент, как гусли гусляр на колени и, перебирая певучие жилы перстами ,ведёт неспешный сказ. А внучок его льногловый ему на  пастушьем рожке  бирбине подыгрывает. И разносятся по лесу звуки голоса, и птицы в ветвях вторят в отклик струнам и дудению рожка.И и нижется на золотую нить , и собирается воедино бисер событий, лиц, дат. И фресками битв былых времён плывут перед глазами времена, будто псаломщик читает Священное Писание. Толи Иисус Навин в Иерихоне, толи  хананеяне бегут от войска еврейского под песнь Деворы.

-А дело вот как было,-пел  волхв, бряцая струнами, и ветерок шевелил его космы, вздувал власие белой бороды.- Так же как эту муравьиную кучу , пытались разворошить основанный Отцом Александра Невского Ярославом град Юрьев тевтоны и меченосцы. Уже их стяги наползали крестоносными тучами на городские стены, и стрелы дождем из тех туч вились.Но  сверкнули  молнии братьев-богов Перуна и  Перкунаса и не помогли ордену меченосцев красные клинки на щитах, а тевтонам черные кресты на мантиях. Слились в один неодолимый поток силы жмуди и эстов, подоспели на подмогу Русь-новгородцы со псковичами. И посыпались с городских стен латники, гремя железом, как  порожние походные котлы в разгромленном становище.


... И рубили эсты головы крестоносцам, что шли, чтобы мечом выгнать и их, и жмудь, и аушкайтов из дремучих чащь, где поклонялись те своим богам  и поставить на колени в своих молельнях,  чем то напоминавшим лесным людям своими подобными пикам  шпилями, островерхие ели. Но не могли те пики заменить родных ельников. Замысловатые католические алтари- исконных , рубленных из вековых стволов истуканов. Шли мы с Мешко извилистым шляхом, змею выползающего из леса. Я в серой рясе своей, подпоясанный пеньковым вервием.С сумой перемётной через плечо. Он -в жреческой мантии из белого льна.Бурьян да крапивник по обочине ро бугоркам, где были сожженные рыцарями дома посадников. 
- Вот так!- махнул Мешко посохом, срубая лиловую голову чертополоха. - Махнул мечом   эст и слетела башка  гордого меченосца...
И упала цветочная голова в пыль придорожную и примерещилось мне -то голова магистра ордена. Отлетел в сторону рогатый шлем. Шевелятся лиловые губы, чтобы произнести проклятие, но вместо слов булькает кровь. И поднимает жрец -эст ту голову за волосы и бросает на алтарь пред ликом своего бога Уку...

А далече ли от Юрьева до Нова Города?От Новгорода до Пскова? Да ведь и до Вильно, Шауляя  и Ревеля рукой подать.Где не пешим ходом, так конным копытом и тележным колесом землю тревожа. А где и на варяжьих ладьях с драконьими головами на носу.Исходил, изъездил я родную землю вдоль и поперек, проплыл по её бессчётным озерам и рекам. Нево, Волхв, Пинега,Онега, Печера, Даугава, Варяжское море...И чего я только не насмотрелся, не наслушался! Слышал рассказы и хоробрых воинов, и мирных пахарей. И дивные сказания жмудина,и саги эста, и песнопения финна,зовущегося у на -чудь.За чудные легенды где боги живут и сражаются наравне с людьми.Жмудь, чудь и эсты дольше других  по болотам прятались от проповедников - миссионеров. В топях тех болот и тонули тяжелые латники, одержимые желанием посвятить в веру христову северных сарацинов, и попики с епатрехилями и паникадилами. Напрасно и тонзуроносец с распятием, и пропахший восковым духом дьячок с молитвою и писаном  на доске образом пытались вразумить язычников словом. Тщетно меченосцы с тевтонами совались в осиное гнездовище жмуди и аушкайтов. Одни уповая на Небесную Деву, другие на сокрушающую частоколы вражеской пехоты тевтонскую свинью. Для лесных людей та свинья была, что вепрь на охоте, а что им было до Непорочной Девы,если они верили в богиню судьбы Лайму.

   Больше двухсот лет длилась та война лесных идолов , заклинаний волхвов, звона  канклес и звуков бирбине с алтарными святыми, католическими распятиями, церковнославянскими псалмами и колокольным звоном Новгородского собора Святой Софии.  Грезится мне - в трёх могилах я лежу  уже под крестами деревянными. В трёх раках мои мощи тлеют. Уже и заложенный в ту пору, когда начинал я эту  летопись, в Риге Домский собор воздвигся торжествующими звуками органа, а я все пишу и пишу.
Сколько уже жестоких сечь покатилось по родной земле!Сколько святых  подвижников и бесстрашных витязей ушло в облацы!Сколько королей и князей сменилось на тронах!А горгульи на фасадах соборов Европы все еще скалятся и шевелят крыльями готовые вонзить когти в очередную жертву.
 Уже и крестики на моих могилках мхом подернулись, прогнили и рухнули.Кожа на черепах мощей предыдущих воплощений иссохла сильнее пергамента.Глазницы зияют в темноте, мыши в них норы свили, и там где был мозг вывели мышат. А мысли все копошатся в былом  вместилище дум. А сморщенное кошельком без гривен истлевшее сердце всё ещё верит в воскресение.  И кто- то, кто все ещё и есть Я , тычет пером в чернилку и вываодит на пергаменте каракули. Неуж я стал бессмертным? Неужель знахарка Меланья опоила-таки  меня эликсиром, обрекающим на жизнь вечную? Она еще после того, как дать мне терпкого отвару, заговор читала. Выходит не заговорила, а приговорила...