Гот зол охитн дир Пусть Бог тебя хранит

Гот зол охитн дир — Пусть Бог тебя хранит

Мидраш раввина Михаила Салиты о любви, памяти и дыхании всего живого

Этот рассказ я написал много лет назад — пятнадцать, а может, и двадцать. Тогда я ещё не был раввином. Я просто вспоминал своё одесское детство, наш дом, сад и нашу собаку по имени Бим.

Недавно, во время учёбы в программе Animal Chaplaincy в Compassion Consortium, нам дали задание написать о потере или испытании, связанном с животными. И я вспомнил Бима — друга нашей семьи, посланного Всевышним, чтобы научить нас дружбе, терпению и любви.

С тех пор многое изменилось: я стал раввином, углубился в Тору и хасидское учение, познал современную науку о поведении животных. И понял: благодарить нужно не только за животное, но и за то, что мы, люди, могли быть для него хорошими друзьями. Так я переписал эту историю заново — с благодарностью Всевышнему за тот дар, что живёт в каждом дыхании Его творений.



Когда я вспоминаю дом, где я вырос, я вижу не просто стены, а целый живой мир. Старый одесский двор, виноградник, деревья, которые помнили наши голоса, большая немецкая овчарка Бим и два кота — рыжий Вася и серый Мурзик.

Братья-коты жили мирно с Бимом, часто ели из одной миски. Бабушка ставила им еду всем вместе, по-простому. Они с детства выросли в одном доме и привыкли друг к другу. И я думаю: так и было в Саду Эден — до того, как гармония была нарушена. Тогда не было хищников и добычи, кот не тронул бы мышь, лев и ягнёнок паслись рядом. Когда придёт Машиах, всё вернётся. А в моём доме это уже было.

Собаки и кошки ели из одной миски, и никто никого не обижал. И я верю — в моём доме так будет всегда.

Наш дом был разделён на две половины: на одной жили бабушка Ита и дедушка Лёва, на другой — мама, папа, брат и я. А между ними был сад, который дышал, как молитва.

Дедушка Лёва был зоотехником, но по сути — садовником Всевышнего. Он белил стволы, укутывал их в старую одежду и целлофан, разводил дым, чтобы согреть деревья. Он говорил с ними, как с детьми: «Держитесь, мои хорошие, скоро снова будет солнце».

Он верил, что деревья чувствуют любовь — и, может быть, был прав. Когда Всевышний сказал Адаму: «Я даю тебе сад. Береги его, потому что, кроме тебя, некому» — дед словно услышал эти слова сердцем. Он берёг сад, животных и всё живое, что доверено человеку. И, хотя он не произносил этих слов, он жил по принципу Тикун Олам — исправления мира через доброту и участие.

Бабушка Ита говорила на идише — языке, в котором каждое слово звучит как благословение. «Гей эсен» — иди, поешь. «Гот зол охитн дир» — пусть Бог тебя хранит. Эти слова она говорила и людям, и животным.

Бабушка моего друга Димы Килимника была из местечка недалеко от нашего; встречаясь, они переходили на идиш, вспоминали старый еврейский мир. Их дети ещё понимали, а мы, внуки, уже почти нет. Я знал только два слова — «Гей эсен» и «Гот зол охитн дир» — и в них была вся любовь.

Щенок Бим появился у нас, когда родился мой брат. Он был с дефектом задних лап, и его никто не хотел. Бабушка сказала: «Если его никто не хочет, значит, он ждёт нас».

Она вскормила его молоком, кормила остатками шаббатнего чолнта, иногда наливала ему куриный бульон с мацой: «Сегодня Шаббат, он тоже должен почувствовать святость». Он понимал главное — что его любят.

Мама купала его в ванне, папа гладил по спине. Бима никто не боялся, кроме моего младшего брата Димы — тогда он был совсем маленький, и громкий лай его пугал.

Но прошло пару лет, ему исполнилось пять или шесть, и они подружились. С тех пор Дима и Бим стали неразлучны — бегали вместе по двору, делились яблоками из сада, спали рядом на коврике у печки. И, может быть, именно тогда в Диме зародилась та внутренняя сила, что когда-нибудь приведёт его к чемпионскому титулу и в Jewish Sports Hall of Fame Нью-Йорка. А тогда он просто был маленьким мальчиком, который перестал бояться своей собаки — и научился дружбе, верности и любви.

Бим был частью семьи.



Через дорогу стоял пятиэтажный дом, где жили «научные работники». Им мешал лай Бима. Они кричали, что собака мешает им писать диссертации. А потом кто-то попытался его отравить.

Он выжил, но я впервые понял: ненависть к евреям может переходить даже на их животных. Для антисемита всё, что принадлежит еврейской семье, становится мишенью — даже собака, которая просто охраняет свой дом.

Это страшное искажение природы, когда человек переносит свою злобу на творение Всевышнего. Бабушка сидела у его головы, поила тёплым молоком и шептала: «Гот зол охитн дир». И, наверное, Бог действительно его хранил.



Когда гармония мира была нарушена в Саду Эден, звери, жившие в мире, стали хищниками и жертвами. Кот стал преследовать мышь, сильный стал угнетать слабого. Так и с людьми: когда гармония души нарушается, рождается ненависть.

Антисемитизм — это не просто предубеждение, это искажение самой природы мира, разрыв в том дыхании жизни, которое должно соединять всех. Но когда придёт Машиах, эта гармония будет восстановлена. Животные перестанут быть хищниками, а народы признают свои ошибки и поймут, что ненависть к Израилю — не политика, а духовная болезнь, противоположная Б-жественному замыслу.

Тогда исчезнет зло, и всё живое — человек, животное, дерево и земля — снова будут дышать в одном ритме.



В 1991 году, когда мы уехали из Одессы, Бим остался в доме с двоюродным братом Игорем. Продать дом тогда не удалось. Через полгода Бима не стало — он не вынес разлуки.

Собаки умеют скучать, как люди, а иногда — ещё глубже.

Иммиграция — тяжёлая вещь. Первые годы в Америке я скучал по дому, по саду, по бабушке и дедушке, по котам Васе и Мурзику — и особенно по Биму. Он часто мне снился — живой, в нашем саду, под деревьями.

Сейчас, в Америке, у меня живут кошки породы Канаани, родом из Иерусалима, со Святой Земли. А когда-нибудь, если Б-г даст возможность, я заведу и собаку — немецкую овчарку, как моего Бима, и Canaan Dog, израильскую породу.

Пусть живут рядом, как жили когда-то. Чтобы снова, как в Эдене, под одной крышей был мир — между человеком, животными и Всевышним.

Потеря не исчезает. Она превращается в память. А память — это форма любви. Я понял: всё живое связано. Если мы учимся слышать животных, мы учимся слышать и Творца.

В Хаббате это называют Ор ха-хаим — свет жизни, который Всевышний вдыхает в каждое существо. В Animal Chaplaincy это зовётся священным присутствием. Но в сущности — это одно и то же: умение быть рядом, беречь и благословлять.

Это и есть настоящий Тикун Олам: исправление мира через сострадание, через внимание к тем, кто не говорит нашими словами, но чувствует так же.

Все эти пути — Animal Chaplaincy, Tikkun Olam и хасидская вера в Машиаха — не противоречат, а дополняют друг друга.

Animal Chaplaincy учит нас состраданию ко всему живому. Tikkun Olam напоминает, что каждое доброе дело, каждое животное, каждое дерево — часть исправления мира.

А хасидская вера в Машиаха учит нас, что именно через любовь, внимание и исполнение митцвот этот мир приближается к своему исцелению.

Когда мы кормим животное, утешаем человека, садим дерево или просто слушаем голос тишины, — мы уже строим тот мир, в котором Машиах откроется.

И, может быть, именно в этом единстве — между человеком, животным и Б-гом — и заключается настоящее исправление мира.

Сказано, что когда придёт Машиах, заговорят даже деревья и камни. Животные уже говорят — на своём языке, который понимал Шломо hа-Мелех. Но в то время заговорит и сама земля.

И, может быть, её первый звук будет тем же, что когда-то шептала бабушка:

«Гот зол охитн дир» — «Пусть Бог тебя хранит».