Скамейка на два берега

Он устроился на скамейке в парке, который когда-то был полон гитар, смеха и пар, гулявших до самого рассвета. Теперь парк выглядел безупречно чистым: дорожки были ровными, лавочки новыми, а по аллеям спешили не влюбленные, а люди в наушниках, сосредоточенные на своих смартфонах.

«Как грустно, что реки не текут обратно», — подумал он, и мысль эта была настолько привычной, что казалась частью сердцебиения.
Его звали Григорий Петрович, но в своем собственном прошлом он был просто Гоша. Таким, каким он остался там, в Раю. Так он для себя называл XX век. Не тот, что в учебниках с войнами и репрессиями, а свой — с первым полетом в космос, с песнями Высоцкого у костра, с девичьими глазами, в которых тонул без остатка.

«Он не таким был, тусклым как сейчас», — вздохнул он, глядя на проходящую мимо девушку. Она уткнулась в сияющий прямоугольник телефона, ее пальцы порхали по стеклу, а лицо было бесстрастным. Ах, как девчонки искренне любили! Та любовь была без расписки и калькулятора. Помнит он Катюшу, которая за копеечную веточку сирени дарила такую улыбку, от которой мир становился ярче и добрее. Ей и в голову не пришло бы спросить, на какой машине он ездит или есть ли у него квартира.

«Такой любви уже в помине нет. Сегодня люди любят за автомобили. На золоте свихнулся этот свет».
Он очутился в XXI веке, как невольный путешественник во времени. Его не замораживали, не запускали в машине времени — время просто текло, а однажды он проснулся и понял, что мир вокруг изменился до неузнаваемости. «Смотрю и ничего не узнаю».

Рядом с ним на скамейку сел молодой человек в дорогом костюме. Отложив телефон, он начал говорить сам с собой.  Григорий Петрович сначала удивился, но потом понял — hands-free.
— Да, Иван, слушаю, — говорил молодой человек. — Нет, сделка нечистая. Его совесть на рынке продается, дешево, кстати. Мы найдем, чем надавить.
Григорий Петрович тяжело вздохнул. «Совесть нынче как товар на рынке. Век, конечно, продвинутый. А я вот свою продать не могу. Ведь я человек прошлого». Человек из прошлого века. Как динозавр, затерявшийся среди млекопитающих.
Молодой человек закончил разговор и, случайно встретившись с ним взглядом, вежливо улыбнулся. Улыбка была ровной, профессиональной и абсолютно пустой.

— Прекрасная погода, — сказал Григорий Петрович, попытавшись наладить контакт.
— Да, оптимальные условия для прогулки, — ответил молодой человек, взглянув на что-то в умных часах. — Влажность 60 процентов. Идеально.

Он ушел, и Григорий снова остался наедине со своими мыслями. «Как жаль, что реки не текут обратно, не возвращают молодость.». Река времени несла его все дальше от родных берегов, и он не плыл, а захлебывался.
Ему не хватало воздуха. Не того, что в атмосфере, а того, что был в его юности — воздуха доверия, простоты, какой-то наивной и прекрасной прямоты. «Дружить по сердцу, а не по портфелю». Он помнил, как они с друзьями могли просидеть всю ночь, споря о Булгакове и Цое, и никто не спрашивал, какая у кого работа. Сейчас же «дружба» стала сетью полезных контактов. Портфель важнее сердца.
Он поднялся со скамейки. Ноги сами понесли его прочь из этого стерильного парка, прочь от людей с их «оптимальными условиями». Он шел по улицам, и ему везде чудились призраки. Вот на углу стоял кинотеатр «Родина», а теперь тут торговый центр. Вот здесь была булочная с невероятными пончиками, а теперь — круглосуточный обмен валют.

Дороги домой не было. Он был пленником настоящего.
Он дошел до своей пятиэтажки, чудом уцелевшей среди стеклянных муравейников. Поднялся в квартиру, где пахло старыми книгами и воспоминаниями. На полке стояла черно-белая фотография: он молодой, с гитарой, а вокруг — те самые друзья, с которыми по сердцу. Они смотрели на него с улыбками, полными уверенности в светлом будущем.
Он подошел к окну, глядя на вечерний город, усыпанный холодными огнями реклам. Этот мир был быстрым, удобным, технологичным. Но он был ему чужим.
Он закрыл глаза. И ему почудился шум не машин, а листвы в том, старом парке. Шепот не с экрана телефона, а милого голоса. И тепло не от батареи, а от человеческой руки, доверчиво лежавшей в его руке.
И тут он понял. Реки не бегут обратно — но их можно повторить. Не в реальности, а в себе. Он встал, подошел к комоду и достал из самого дальнего ящика старую, потрепанную гитару. Струны зазвенели тихо и неуверенно, будто сквозь сон. Он смахнул пыль с грифа и попытался вспомнить три тех самых аккорда. Первый звук вышел сиплым. Второй — чище. А третий... третий был тем самым. И в тишине его одинокой квартиры, в самом сердце XXI века, на мгновение снова зазвучал XX-й. Он не вернулся. Он его воскресил. И в этом было его личное, никому не подвластное спасение.


     Примечание: Рассказ написан по мотивам и с использованием цитат из  стихотворения Олега Гаврилюка.

     Как жаль, что не бегут обратно реки,
Как жаль, что не вернуть обратно час,
Я этот свет увидел в прошлом веке,
Он не таким был тусклым, как сейчас,
Ах, как девчонки искренне любили,
Такой любви уже в помине нет,
Сегодня любят за автомобили,
На золоте свихнулся этот свет.
Как жаль, что не бегут обратно реки,
Ещё недавно я тут жил в раю,
А очутившись в двадцать первом веке
Смотрю, и ничего не узнаю,
Тут совесть, как на рынке продается,
Продвинутый, как говорится, век,
А мне продать свою, не удается,
Ведь я — прошловековый человек.
Как жаль, что не бегут обратно реки,
Не делают моложе нас года,
Я задыхаюсь в двадцать первом веке,
Мне хочется обратно навсегда,
Дружить по сердцу, а не по портфелю,
Хочу домой, в родной двадцатый век,
Я в двадцать первом никому не верю,
Я тут — прошловековый человек.