Петя, Павлик и Чиж

В Тамбовской области, во время войны, жил-был мальчик по имени Петя.
И было у него три брата, три сестры, отец, мать... и неразлучный друг Павлик. Подростки проживали в старинном купеческом доме, который их родители, по частям, выкупили в Моршанске, у купца Болотникова.
В тридцатые годы у этого купца было несколько доходных домов, но, опасаясь, что недвижимость скоро конфискуют, он продал, в числе других, и этот добротный дом из красного кирпича.... с хозяйственными постройками. Отцы Пети и Павлика, единоверцы и давние друзья, продав в сёлах свои дома, сады-огороды и домашних животных, выкупили часть купеческого дома... вернее, две квартиры в нём.
Дети подрастали, их предстояло учить, а на селе были только церковно-приходские школы. Бросили жребий. Семье Павла выпал второй этаж, более удобный и светлый... а семье Петра — первый, но зато, кроме трёх комнат и кухни, достались кладовка, погреб и двухэтажный сарай.
Мальчики дружили лет с пяти и, практически, не расставались: вместе купались в Цне, играли в футбол, бегали к воротам военного городка, чтобы поглазеть на учения кавалеристов.
Но, больше всего, дружба ребят крепилась их общей страстью к голубям.
Голуби жили в нишах между балками на втором этаже сарая. К десяти годам, когда ребята стали настоящими голубятниками, птиц насчитывалось более полусотни. Десяток голубей принадлежал Павлику, остальные — Пете.
У мальчиков были птицы разных пород, но, как всем коллекционерам, им всегда чего-то не хватало, и, добыть голубя той или иной породы, становилось для них навязчивой идеей.
То нужен был голубь-чайка, то голубь-павлин, то бантистый.
Со временем, эти птицы покупались на рынке или доставались путём обмена с другими голубятниками города.
Однажды Павлик увидел, у знакомого мальчика с окраины города, красного голубя и... буквально заболел им.
Он так мечтал заполучить яркую нарядную птицу, что стал видеть её во сне и бредить ею наяву. Голова, грудь и спинка голубя были бордового цвета, крылья — белого, а граница между белым и тёмно-красным чётко, без переходов, пролегала по плечу. Хвост птицы тоже был цвета бордо, а поперёк него шла широкая белая полоса.
Хозяин прекрасной птицы был несговорчив и не соглашался обменять её на две пары голубей другой, тоже ценной породы, которых предлагали мальчишки, поэтому запросил за неё очень высокую цену.
Друзья долго бегали по пивным ларькам Моршанска и собирали пустые бутылки.
Когда набралось два мешка, в приёмном пункте стеклопосуды они получили за них нужную сумму и выкупили красного голубя.
Домой они несли его попеременно, аккуратно сложив в руке пёрышки, похожие на язычки пламени.
Когда они собрались выпустить новичка вместе с голубями-старожилами в полёт, вдруг сообразили, что такая птица очень умна и предана родному дому, поэтому вернётся к своему прежнему хозяину.
И Павлик на глазах у онемевшего друга выдернул у красного голубя пять длинных лётных перьев из правого крыла.
«Ты что, Пашка, с ума спятил? — вскричал пришедший в себя Петя. — Он теперь не сможет подняться в воздух и станет лёгкой добычей для собак и кошек».
«А как же иначе? Столько трудов затратили, чтобы купить его, а он возьмёт и улетит... и плакали наши денежки. Пускай побегает во дворе, привыкнет к новому дому, а перья со временем вырастут. А пока их нет, будем охранять его по очереди... да и твоих братьев-малышей попросим постеречь».
Пару дней новый голубь ходил с другими голубями возле дома, клевал просо, а ночевать его относили на второй этаж сарая. На третий день соседский кот Маркиз, увидев птицу, которая не умеет летать, плотоядно зажмурился и открыл на неё охоту.
В это время малыши еще завтракали и не успели стать на вахту во дворе, а Петя с Павликом были на крыше, махали шестами, следили за полётом своих многочисленных голубей и не догадывались о грозящей им беде.
Затратив много сил и смекалки, кот сумел поймать голубя, который с трудом поднимался над землёй и тут же опускался на ножки.
Он очень устал от погони, поскольку только одно крыло держало его...
Когда ребята спустились с крыши, Маркиз, хрустя косточками и выплёвывая красные перья, доедал голубя. Вид у него был вальяжный и сытый.
Петя замер на месте и не мог вымолвить ни слова, а разгневанный Павел поймал отяжелевшего от еды кота и сунул его в мешок.
Мешок же крепко завязал верёвкой и бросил его в угол сарая.
«Пашка, зачем тебе Маркиз? Смотри, какой он красивый — серебристо-серый, пушистый, а глаза зелёные, как изумруды. Говорят, он сибирской породы и очень дорогой. Выпусти его, погибшего голубя всё равно не вернёшь; соберем ещё пару мешков бутылок и купим другого».
«Ничего, — ответил Павлик, — пусть посидит, окаянный, одумается, в другой раз не будет ловить голубей, а станет, как положено, охотиться, на мышей, которых полно в сарае».
Поздно вечером, когда друзья расстались, Пашка вытащил провинившегося кота из мешка и, проколов шкуру между лопатками, подвесил его на крючок на виду у всех голубей, деловито и шумно занимавших на ночлег свои ниши.
Напоследок он связал коту лапы и сказал: «Смотри, сколько здесь птиц, и облизывайся, ты ведь обжора и скоро опять захочешь есть, но голубиное мясо тебе больше не светит, сдыхай от голода».
Виновник всю ночь сначала орал, потом жалобно мяукал, а его хозяин всю ночь искал кота и только к рассвету обнаружил, откуда доносятся кошачьи крики о помощи.
Он побежал к отцу Пети и сказал: «Сосед, скорей открой сарай, похоже, мой Маркиз попал там в беду».
Кота сняли с крючка, и он со всех ног бросился бежать, даже не глянув в сторону голубей. Назавтра злой Павлик весь день охотился за животным и, только к вечеру обнаружив его в подвале, бросил тому кусок мяса.
Потеряв от голода бдительность, кот с урчанием набросился на еду, а Павлик изловчился, снова накинул на него мешок и со всей силы шмякнул им о кирпичную стенку.
Кот затих. Подросток облегчённо подумал: «Сдох, паршивец... ишь ты, как любит дармовое мясо!» И пошёл спать.
Но гнев Павла на кота, съевшего прекрасного голубя, не прошёл за ночь. Утром он позвал Петю и говорит ему: «Кот сдох... пошли на живодёрню, где принимают шкуры всех животных... сибирского кота, с его шикарной шерстью, с руками оторвут, а выделанная шкурка с мехом пойдет на воротник какой-нибудь тётке.
И кошачье мясо тоже пригодится, — из него на мыловарне сварганят мыло, а на обёртке нарисуют ромашку или розу... а на вырученные деньги, немного добавив, купим такого же голубя, но из рук не выпустим. Только перья из крыла выдирать не будем, — они растут долго, несколько месяцев, лучше свяжем их шнурком; а когда новичок выберет себе подружку, спарится и они выведут птенцов, пёрышки освободим, и он навсегда будет привязан к этому дому. И только тогда я смогу спокойно жить.
А котяра ещё раз, уже дохлый, расплатится за преступление».
На живодёрне Павел вытряхнул кота из мешка на прилавок. Приёмщик ткнул кота пальцем, чтобы проверить качество меха и определить, сколько за него платить...
В этот миг Маркиз хрипло мяукнул, но от полученных ушибов с места не сдвинулся.
Приёмщик мрачно сказал: «Живых не принимаем. Забирай его назад или добей, что ли, всё равно к утру сдохнет».
Павлик снова кинул кота в мешок, выбежал на улицу и трижды ударил мешком об дерево. Кот затих.
Подросток вывалил его на землю, пнул несколько раз ногой и, убедившись, что тот мёртв, сдал его приёмщику.
На выданные деньги он купил красного голубя…
Однажды на задворках ребята нашли маленького коричневого щенка, ещё совсем слепого и подобрали его.
Кто-то из соседей, сидевших во дворе на лавочке, сказал, что его мать и пятерых щенков кинули в фургон, на котором было написано «хлеб», и увезли... наверное, в спецприёмник, чтобы усыпить, потому что собака была бродячая и покусала ребёнка.
А шестого щенка, должно быть, не заметили. Счастливчик».
Мальчики построили во дворе дома будку и стали выкармливать малыша молоком из бутылки, через соску.
Щенок быстро развивался. В два-три месяца он уже бегал с ребятами на речку, футбольное поле, к военному городку... В общем, всегда и всюду сопровождал своих спасителей.
Со временем пёс превратился в красивую умную дворнягу, знал всех жильцов бывшего купеческого дома и зря на них не лаял.
А главное, он запомнил всех голубей мальчиков и бдительно охранял их от кошек. Ему дали имя Чижик, а когда он повзрослел, звали коротко Чиж. Петя купил книгу о собаках, прочитал её и стал дрессировать любимца.
Чижик быстро научился выполнять команды фас (бери, кусай), голос (лай), свой, чужой и с десяток других.
«Не бери еду», — говорил Петя и протягивал собаке лакомство. Чиж отворачивался, скосив глаза так, чтобы еда не исчезала из поля зрения... истекал слюной, но не прикасался к ней.
«Бери», — командовал Петя, держа еду высоко над землей, и Чиж мгновенно подпрыгивал, хватал угощение, благодарно лизнув руку мальчика и вильнув хвостом…

ОХОТА НА КРОЛИКОВ

На выселках, на восточной стороне Моршанска, в собственном доме проживал ровесник Петра и Павлика по прозвищу "Итальянец".
Мать у него была русская, а отец — не итальянец, а коренной испанец, переехавший жить в Россию. Отец "Итальянца" служил на почте, развозил на лошадях по городу и его окрестностям газеты, бандероли и бесценные письма — треугольнички с фронта. А сына устроил работать на конюшню, за что тот получил рабочую продовольственную карточку.
"Итальянец" был такой же страстный голубятник, как Петя и Павлик... а что в детстве может сдружить сильнее, чем пара голубей редкой породы, подаренных другу?
Когда конюх задавал лошадям корм, насыпая в кормушки каждой по мере овса, он брал то у одного, то у другого животного по горсточке зерна и ссыпал его в мешок.
Когда набиралось кило-два овса, он отдавал его своим друзьям. Это помогало выжить им самим и прокормить своих голубей.
Однажды юный конюх говорит ребятам: «По соседству со мной живут две одинокие старушки, они разводят кроликов... кролики быстро плодятся, их уйма, не сосчитать, и от бабулек не убудет, если мы стащим у них парочку животин, потому что вы всегда голодные».
«Но мы не знаем планировки дома и сарая», — неуверенно сказал Петя.
«Вчера я был у соседок, помогал им по хозяйству и всё высмотрел. Дверь их кухни ведёт прямо в сарай, который вплотную примыкает к дому, и там живут кролики. Другая дверь сарая, наружная, изнутри задвигается на крепкий засов, и нам её не открыть. Остаётся подкоп», — рассказывал "Итальянец".
«А какой там фундамент?» — деловито спросили ребята. «Сарай стоит на столбах и завален землёй и дёрном. Один угол завалинки я немного расковырял, земля там не очень плотная, лопате поддаётся», — сообщил зачинщик кражи.
Глубокой ночью трое ребят, взяв с собой лопаты и фонарь, отправились к старушкам. Копали в углу сарая, подальше от окон дома, стараясь не стучать... переговaривались шёпотом.
К счастью, собак во дворе не было, но забор вокруг дома высокий, сверху натянута колючая проволока.
Когда образовался узкий лаз, бросили жребий, кому в него забираться. Жребий выпал худому длинному "Итальянцу", ему этот лаз был в самый раз, но тот наотрез отказался: «Куда мне, каланче, в эту норушку соваться? Да и сыт я, у нас в семье две рабочие карточки на троих, обойдусь без кроличьего мяса... так что дальше трудитесь сами, а я постою на страже и, в случае чего, свисну».
Ребята снова бросили жребий. На этот раз лезть за кроликами выпало Павлу.
Он просунулся в лаз почти полностью, но вдруг раздался грохот, после чего в доме вспыхнул свет, и из кухни в сарай примчались хозяйки дома в исподнем, — одна с кочергой в руке, другая — с ночным горшком. В это время голова воришки была уже в сарае, а тело в норе, и он зажмурил глаза, когда бабушки с визгом принялись избивать его своими инструментами.
Он взвыл от боли и громко закричал: «Ребята, скорее тащите меня назад!»
Подельники уцепились за ноги застрявшего и попытались рывком извлечь его из плена, но часть лаза обвалилась, и воришка застрял. Прошло ещё несколько минут, прежде чем его, перепачканного с головы до ног землёй и кроличьими шариками, извлекли наружу.
Старушки, тем временем, совсем опомнились, выскочили во двор, отодвинув засов на наружной двери сарая, и погнались за подростками.
Те едва успели взобраться на забор, разодрав о колючую проволоку штаны, но зато не угодили в руки разгневанных женщин.
Правда, в спину "Итальянца" попал метко брошенный ночной горшок, а Пете — кочерга.
Лицо же чумазого Павлика украшал огромный сине-багровый кровоподтёк. Спрыгнув с забора в чей-то огород, ребята едва унесли ноги, так и не вкусив жареной крольчатины...

ПОБЕГ

Однажды Павел говорит другу: «Второй год страна воюет, идут тяжёлые бои за Сталинград, а мы тут прохлаждаемся с Чижом и голубями. Нам уже по двенадцать лет, и если постараться, можно хотя бы на один день приблизить победу. Давай сбежим на фронт и станем сыновьями полка. Знаешь, сколько их теперь на всех фронтах? Тысячи! Так говорит лётчик, который стоит у нас на квартире и на своем самолёте вылетает с военного аэродрома под Моршанском бомбить немецкие позиции».
Петя ответил: «Я бы сбежал, но папаня и старший брат воюют на фронте, вестей от них давно уже нет, и маманя ходит печальная, плачет по ночам. Ей одной с младшими ребятами пяти и трёх лет без меня не управиться... а Иван, которому пятнадцать, не помощник в доме, он второй год после того, как ему отняли ногу, прыгает на протезе. Помнишь, Павлик, сначала у него был перелом голени, потом случился «антонов огонь»?»
«Поехали, Петя, мне тяжело с тобой разлучаться, да и вдвоём будет легче пробиваться на фронт... а мамка твоя как-нибудь справится без тебя.. твои замужние сёстры и соседи помогут», — уговаривал Павел друга.
«Нет, Паша, малыши с голоду помрут. Я же и дрова колю, и траву корове таскаю, и картошку окучиваю... а главное — приношу домой немного денег и зерна, когда соседки-вдовы позовут скосить просо или огород вскопать. А у старших сестёр своих малышей куча. И ты не бегай, лучше позаботься о родителях. Малышни у вас нет, но твой отец, говорят, серьёзно болен, и ему назначена операция. Да и тётя Фрося, твоя маманя, будет убиваться по тебе-последышу».
Павел ещё несколько раз уговаривал Петю решиться на побег, рисовал перед ним заманчивые картины: «Петя, ты только представь, как шикарно мы будем смотреться в солдатской форме с автоматом наперевес... как научимся метко стрелять по фрицам.. как нас наградят медалями».
«Нет, Павлик, не могу, дома я нужнее...вот придёт на побывку с фронта отец или брат, тогда другое дело».
Павел целый месяц не решался бежать один, но в конце концов не выдержал, украл у лётчика-квартиранта (который вскоре женился на его сестре) гражданский костюм, лакированные туфли, деньги, кортик и исчез, ни с кем не попрощавшись.
В тот же день исчез и Чиж.
Петя долго искал его по всему городу и окрестностям, но безуспешно.
Потом решил, что тот погиб или кому-то в Моршанске приглянулся, и его украли.
«Сбежать из дома Чиж никак не мог, — со мной и Павликом ему было очень хорошо» — грустно думал подросток.
Мать Павлика в поисках сына целый день впустую обходила все улицы, переулки города и любимые места пропавшего, а также дома его друзей и одноклассников.
Вечером её неудержимо потянуло к железнодорожному вокзалу, сердце матери подсказывало, что ребёнок недавно был здесь. Она долго стояла на платформе и горько плакала.
Подошёл знакомый путевой обходчик, он рассказал заплаканной женщине, что её сын Павел, нарядно одетый в дорогой костюм и блестящие туфли, сегодня на рассвете с мешком за плечами вскарабкался на тормозную площадку товарного поезда, который отправлялся на запад, в сторону фронта.
«И что странно, — заметил он, — в мешке кто-то ворочался и стонал. Я очень удивился и, окликнув паренька, побежал к товарняку, чтобы задержать беглеца, но он даже не оглянулся, а машинист дал гудок, и состав тронулся»…
Прошло три месяца. Мать пропавшего подростка поседела, постарела, выплакала все слёзы и уже собиралась заказывать панихиду по рабу божьему Павлу, неизвестно, где и когда сложившему свою голову.
В одно прекрасное утро в дверь квартиры в их доме на втором этаже постучался оборванец. Вышла хозяйка - тётя Фрося Крюкова.
Перед ней стоял измождённый подросток, который, видно по всему, давно ничего не ел.
Его голые ноги были покрыты грязью и цыпками, одежда висела клочьями... он запускал руку в прорехи и неистово чесался.
«Тебе кого? — спросила женщина. — Подожди, сейчас вынесу картошку и мазь от вшей. И ступай себе дальше, у самих есть нечего, а хозяин давно не встаёт с постели».
«Маманя, это же я, Павел, простите, что оставил вас в такое тяжёлое время... я хотел воевать и защищать Сталинград»...
Мальчишку наголо остригли, долго отмывали от грязи и копоти, а вшивые отрепья сожгли в печке.
Назавтра Павлик явился к другу и, размазывая слёзы по лицу, рассказал историю своих скитаний.
Хотя и с трудом, но ему все-таки удалось, пересаживаясь с одного товарного состава на другой, потом на попутках и пешком, а где и ползком, добраться до Сталинграда.
К тому времени город отстояли, шли переговоры о капитуляции генерала-фельдмаршала Паулюса и его шестой армии, но кое-где еще вспыхивали уличные бои.
Целых зданий в городе не осталось, и не успевшие уехать в эвакуацию горожане ютились в подвалах разрушенных домов и заводов.
Павел хотел прибиться к остаткам одного взвода, который закрепился на кромке берега Волги, но из тридцати солдат в нём осталась только половина... пришло пополнение из необстрелянных новобранцев, и лейтенант, к которому подросток обратился с просьбой принять его в воинскую часть и всему научить, только отмахнулся: «Ступай домой, сынок, пока не подстрелили... не до тебя тут, с новенькими солдатами надо заниматься».
Потом Павел пытался зацепиться то за одну воинскую часть, то за другую, но безуспешно. Последним было отделение, которое окопалось в развалинах овощехранилища.
Из девяти солдат в нём осталось шестеро, трое погибли накануне.
Усталый сержант, покрытый копотью, на просьбу подростка принять его в отделение, сказал: «Мальчик, за три месяца боёв взвод уже четырежды обновился. Из старожилов остались только двое — я да Иван Силантьевич. Так что и просить командира за тебя не буду... тебе, необстрелянному, тут не уцелеть. К мамке возвращайся».
Сержант был неумолим и грозился посадить его в санитарный эшелон с ранеными, который отправлялся из Сталинграда в сибирский госпиталь.
Из взвода пришлось срочно бежать…
Когда ноги подростка уже отказывались идти, он остановился около кирпичного дома, в котором сохранились три стены, часть крыши и висящая арматура.
Была тёмная ночь, взрывы и выстрелы раздавались далеко. Павел решил остановиться в этом доме и выспаться, а утром покинуть город и пробираться домой.
Закрыв от страха глаза и собрав последние силы, он дополз по лестнице без перил до третьего этажа и обнаружил, что полуразбитое жилище обитаемо, — его облюбовали беспризорники. Их вожак, подросток лет четырнадцати, увидев новичка, окинул его с ног до головы оценивающим взглядом.
Тот был в костюмчике из бостона, который он украл у лётчика-квартиранта... правда, очень грязном... и в штиблетах, с которых струпьями сползал лак. Затянувшись самодельной папиросой и стряхнув на пол пепел, вожак по имени Иннокентий небрежно спросил: «Ты откуда, парень, явился и зачем? Мало тебе других развалин? Нас проживает здесь пятеро, и уже неделю это логово наше, а ты нарушил наш покой. Нехорошо».
Потом его голос стал ласковым, он улыбнулся и сказал: «Мистер, ваша карта бита, снимите шкуру и копыта и сбросьте с головы рога».
Павел не сопротивлялся, когда его стали обыскивать и раздевать.
С него стащили всё, кроме ветхой гимнастёрки, в которую он вцепился намертво.
«Оставьте, ребята, это память о дорогом для меня погибшем солдате, который подарил её мне», — тихо попросил он.
Иннокентий вгляделся в костлявое тело новичка, его измученное лицо и произнёс: «А ты, парень, тоже, видать, нахлебался выше крыши... мы не изверги, сейчас прикроем твои кости»....
Павлу кинули кучу тряпья и обуви со словами: «Выбирай всё, что понравится».
Павлик кое-как оделся в рваные брюки, куртку и стоптанные немецкие ботинки.
Он дрожал от холода, его знобило и дико болела голова.
«И в одеяло закутайся, тут ветер свищет, ещё заболеешь, а лекарств у нас нет... и садись к столу, поделимся едой с братом по несчастью... сегодня её удалось раздобыть в ранцах у мёртвых фрицев, — сказал старший. — А хочешь, оставайся с нами, будем выживать вместе».
Пашка, тронутый вниманием беспризорников, прослезился и ответил: "Спасибо, ребята, за приют, но мне надо возвращаться домой... ".
Назавтра подросток продолжил свою одиссею... три недели он, голодный и больной, добирался до родного города.
От Сталинграда до Моршанска пять сотен километров, но ему показалось, что он дважды обогнул земной шар...
«Знаешь, Петя, сколько за время скитаний я перевидал людского горя, раненых, убитых, живьём сгоревших в танках молоденьких солдат... как много передумал. Один пожилой солдат (все уважительно звали его Силантьевич, по отчеству), рядом с собой устраивал меня на ночлег и делился едой... он оказался верующим.
Я рассказал ему о своей жизни, ничего не скрывая...
И он сказал: «Господь Бог наказал тебя за грехи, сынок... поэтому ты много раз был на волосок от гибели. Во-первых, не подумал о горе матери, которая не знает, где ты и что с тобой. Во-вторых, ты жестоко, как в концлагере, замучил божью тварь — несчастного кота. А кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями и судьбами?! Ты же не фашист!»
И я подумал — так оно и есть. Только не знаю, как мне искупить вину перед отцом и матерью, перед несчастным Маркизом, — ведь приди я даже в Свято-Троицкий собор в Моршанске, в котором никогда не бывал (правда, меня младенцем, в нём, видимо, крестили), свечку за упокой кота не поставишь.
А иконы для котов, должно быть, не малюют…
Иван Силантьевич, расставаясь, крепко меня обнял, подарил буханку хлеба и гимнастёрку, сказав, что она заговорённая, так как ни разу не был в ней ранен... велел надеть её, чтобы защитить свою жизнь, и научил молитве «Отче наш».
«По дороге домой утром и вечером читай ее и крестись. Тогда, Бог даст, вернешься на родину живым», — сказал он.
А сам на моих глазах был убит осколком снаряда, который разорвался рядом с нами.
Похоже, меня контузило, всё время болит голова и плохо слышу. Но, как видишь, молитва и гимнастёрка спасли меня от смерти...
И ещё я виноват перед тобой, Петя.
Кондуктор, который согласился посадить меня в Моршанске на товарный поезд, когда я три месяца назад убегал из дома, вместо денег потребовал привести ему умную собаку.
И мне пришлось стащить нашего Чижа... он не хотел идти, упирался... тогда я связал ему лапы, надел намордник и сунул в мешок. Прости меня ...»
Петя, конечно, простил друга, который перенёс тяжёлые испытания и только чудом вернулся домой невредимым...
А вскоре во дворе их дома появился Чиж. На нем болтался обглоданный ошейник, из ран на лапах сочилась кровь, а на впалых боках можно было пересчитать рёбра.
Увидев Петю, он бросился к нему, облизал лицо и руки... радостно повизгивал и не отходил от него ни на шаг.
Когда во двор вышел Павлик, Чиж попятился, поджал хвост и заскулил.
Он больше никогда не подпустит его близко к себе и не возьмет угощение, которое тот неизменно будет оставлять на некотором расстоянии от собаки... чтобы заслужить прощение...
В семнадцать лет ребята расстались навсегда — оба уехали из родного города, каждый пошёл своей дорогой.
Пётр до сих пор, хотя и прошло семь десятилетий, помнит Павла... и, приехав в Моршанск, каждый раз заходит в бывший купеческий дом... правда, родных в нём уже не осталось... постоит около своих окон, поднимется на второй этаж, где когда-то проживал беглец... присядет на ступеньку крыльца, вздохнёт и.. улыбнётся далёкому другу детства...

Москва, 2018 год