Тихий космос. Глава 8. Предвестие рая

    Пятая неделя перелета к системе Gliese 667 началась с того, что Сэм разобрал половину панели управления климатической системой просто потому, что один из датчиков показывал температуру на две десятых градуса выше нормы.
    — Да все в порядке с этой панелью, — бормотал он, перебирая микросхемы и проверяя каждый контакт. — Просто руки должны быть заняты чем-то полезным.
    Кэм, проходя мимо с полотенцем на шее после очередной тренировки, остановилась и посмотрела на разложенные по столу детали.
    — Грант, ты уже третий раз за неделю что-то чинишь. В прошлый раз это был исправный холодильник, позавчера — вентилятор, который работал как часы.
    — Лучше перестраховаться, — пробурчал Сэм, не поднимая головы. — К тому же, если мы найдем там что-то живое, нам понадобится каждая система в идеальном состоянии.
    Кэм села на край стола, подвинув ногой коробку с винтами.
    — Если мы найдем что-то живое. А что если там будет то же самое? Руины, пепел, молчание?
    — Тогда я разберу еще что-нибудь, — Сэм наконец поднял голову и криво улыбнулся. — У нас еще куча исправных систем.
    На камбузе Ли Вэй экспериментировал с новой партией искусственного мяса, пытаясь придать ему вкус утки по-пекински. Результат получался сомнительный, но он упорно продолжал добавлять специи, будто от правильного сочетания кориандра и звездчатого аниса зависела судьба всей миссии.
    — Итан, попробуй это, — он протянул кадету ложку с темно-коричневым соусом.
    Итан осторожно лизнул и поморщился.
    — На вкус как... как будто утка решила стать соевым соусом и передумала на полпути.
    — Ха-ха, очень смешно, — Ли Вэй не обиделся, но его обычная улыбка была какой-то натянутой. — Может, стоит добавить больше имбиря?
    — Или меньше всего остального, — предложил Дэн, не отрываясь от планшета с данными о системе Gliese 667. — Ли Вэй, ты в порядке? Обычно твоя кухонная химия гораздо более... съедобная.
    — В полном порядке, — Ли Вэй размешал соус с преувеличенным энтузиазмом. — Просто думаю, что если мы действительно встретим кого-то живого, стоит подготовить что-то особенное. Знаешь, «добро пожаловать в галактическое сообщество» и все такое.
    — Не уверен, что пришельцы оценят нашу земную кухню, — заметил Итан.
    — А вдруг оценят? — Ли Вэй поставил кастрюлю на плиту чуть резче, чем следовало. — Вдруг у них есть рецепторы, похожие на наши? Вдруг еда — это универсальный язык дружелюбия?
    — Вдруг они питаются радиацией и наша еда для них все равно что камни, — добавил Дэн, все еще не поднимая головы.
    — Спасибо за оптимизм, Дэн.
    Затем экипаж собрался в медицинской секции на групповой сеанс Ребекки., который больше походил на похороны, чем на терапию. Экипаж сидел в кругу, каждый смотрел в свою сторону, и тишина давила сильнее, чем вакуум за бортом.
    — Кто-нибудь хочет поделиться своими мыслями о предстоящем прибытии? — наконец спросила Ребекка.
    Молчание.
    — Хорошо. Тогда я начну, — она сложила руки на коленях. — Я боюсь. Боюсь того, что мы можем найти. И еще больше боюсь того, что мы можем не найти.
    — Мы все боимся, док, — пробормотал Сэм. — Вопрос в том, что с этим делать.
    — Говорить об этом, — ответила Ребекка. — Кэм?
    — Я не боюсь, — Кэм выпрямилась в кресле. — Я злюсь. На эту чертову тишину. На то, что каждый мир, который мы находим, оказывается памятником чьей-то глупости. Хочется встретить кого-то живого и спросить: «Как вы смогли не убить друг друга?»
    — А что если они живы, но нам туда не место? — тихо спросил Итан. — Что если они настолько продвинутые, что мы для них как муравьи?
    — Тогда, надеюсь, они добрые, — сказал Ли Вэй. — Я не давлю муравьев без причины.
    — Муравьи не летают на звездолетах и не ищут контакта, — заметила Кэм.
    — Может, некоторые летают, — пошутил Ли Вэй, но никто не засмеялся.
    Сеанс закончился тем же молчанием, с которого начался.
    В капитанской каюте Хейл и Дэн склонились над трехмерной картой системы Gliese 667. Тройная звезда выглядела на экране как сложный танец оранжевых и красных точек, каждая со своей орбитой и гравитационным влиянием.
    — Навигационный кошмар, — бормотал Дэн, прокручивая модель. — Три звезды, сложные приливные силы, нестабильные зоны. Даже компьютер не может точно предсказать гравитационные возмущения на год вперед.
    — Но планета Cc находится в стабильной зоне? — уточнил Хейл.
    — Относительно стабильной. Она вращается вокруг Gliese 667 C, самой тусклой из трех звезд, но получает достаточно энергии для жидкой воды. Проблема в том, что данные с радиотелескопов были собраны двадцать лет назад. С тех пор орбитальные параметры могли измениться.
    Хейл потер переносицу. Усталость накапливалась неделями, как космическая пыль на корпусе корабля.
    — Дэн, скажи честно. Какие шансы, что мы найдем там что-то живое?
    Астрофизик отключил голограмму и посмотрел в иллюминатор, где между звездами дрожали далекие огоньки системы Gliese 667.
    — Статистически? Почти нулевые. Тройная система слишком хаотична для долгосрочной эволюции сложной жизни. Но...
    — Но?
    — Если жизнь там все-таки развилась, она должна быть невероятно адаптивной. Или невероятно технологически продвинутой. Способной контролировать собственную среду обитания.
    — Звучит почти как описание людей.
    — Или как описание чего-то гораздо более развитого, чем люди.
    Каждый справлялся с ожиданием по-своему. Кэм проводила в тренажерном отсеке по четыре часа в день, превращая боксерскую грушу в месиво и бегая по беговой дорожке, пока ноги не переставали слушаться. Каждый удар по груше был ответом на вопрос, который никто не решался задать вслух: «А что, если мы никого не найдем? Что, если вся вселенная мертва, и мы летим от одного кладбища к другому?»
    Итан пересматривал архивы всех предыдущих миссий к экзопланетам, изучая каждый отчет, каждую фотографию, каждое измерение. Он искал закономерности, намеки, что-то, что подготовило бы их к тому, что ждет впереди. Но единственной закономерностью было разнообразие способов, которыми цивилизации могли себя уничтожить.
    — Сидни, — обратился он к ИИ во время ночной смены, — как думаешь, мы найдем что-то живое в этой системе?
    — Определить вероятность сложно без дополнительных данных, Итан. Но я могу сказать одно: каждая система, которую мы посетили, научила нас чему-то важному о природе разума и цивилизации.
    — Да, но все они были мертвыми.
    — Смерть тоже учит. Возможно, самым важным урокам.
    — Это не очень утешает.
    — Утешение не всегда является целью обучения, — ответила Сидни после паузы. — Иногда цель — понимание.

    За три дня до прибытия в систему Gliese 667 настроение экипажа стало меняться. Страх не исчез, но к нему примешалось что-то еще — осторожная надежда, которая пугала больше самого страха.
    — Знаете что, — сказал Ли Вэй за ужином, размешивая очередное кулинарное творение, — а что если на этот раз все будет по-другому?
    — Что ты имеешь в виду? — спросила Ребекка.
    — Что если мы найдем их живыми? Что если там действительно есть цивилизация, которая не самоуничтожилась, не спряталась от всех и не превратила свой мир в ловушку?
    — Тогда нам придется решать, готовы ли мы к контакту, — ответил Хейл. — И готовы ли они.
    — А если они настолько продвинулись, что мы покажемся им дикарями? — спросил Итан.
    — Тогда, надеюсь, они будут терпеливыми учителями, — сказала Ребекка.
     — Или они поймут, что все разумные существа когда-то были дикарями, — добавил Дэн. — Даже они сами.
    Разговор плавно перетек в обсуждение того, как вообще можно общаться с принципиально иной формой разума. Математика? Физические константы? Музыка? Каждый предлагал свой вариант, и впервые за недели в голосах экипажа звучала не тревога, а любопытство.
    — А что если они уже знают о нас? — неожиданно спросил Сэм. — Что если следят за нашими передачами, изучают наши языки, культуру?
    — Тогда они знают, что мы любим воевать, загрязнять планеты и делать ужасные фильмы о пришельцах, — засмеялся Ли Вэй.
    — Но они также знают, что мы создаем искусство, музыку, что мы способны любить и жертвовать собой ради других, — добавила Ребекка. — Может, это тоже что-то значит.
    — Надеюсь, — пробормотал Хейл.
    В последнюю ночь перед прибытием никто толком не спал. Каждый лежал в своей каюте, глядя в потолок и представляя, что их ждет. Завтра они выйдут из варпа в системе, где, возможно, кто-то живет, дышит, думает о своих проблемах и мечтах, не подозревая, что к ним летят странные существа с водной планеты в другом конце галактики.
    «Что, если эта цивилизация до сих пор жива?» — этот вопрос не давал покоя никому. Он звучал в каждом разговоре, прятался за каждой шуткой, просачивался в каждое молчание.
    Утром «Шепот» начал последовательность перехода в нормальное пространство.
    — Внимание экипажу, — объявил Хейл по внутренней связи, — через пять минут выход из варпа. Всем занять места.
    Экипаж собрался на мостике. Каждый пытался выглядеть спокойно, но напряжение было почти осязаемым. Дэн проверил датчики в последний раз, Кэм убедилась, что все системы навигации готовы к резким маневрам, Сэм мысленно прошелся по всем системам корабля.
    — Сидни, готова к полному сканированию системы? — спросил Хейл.
    — Все сенсоры настроены и откалиброваны, капитан. Готова регистрировать любые аномалии.
    — Хорошо. Начинаем выход.
    Варп-двигатель отключился с характерным гулом, и пространство вокруг корабля дрогнуло, как поверхность пруда, в который бросили камень.
    И тут же на мостике повисла гробовая тишина.

    В иллюминаторах горели три звезды.
    Не одна, а три, каждая своего цвета и яркости. Главная, Gliese 667 C, светила теплым оранжевым светом. Две другие, более далекие, добавляли свои оттенки — красноватый и желтоватый. Небо выглядело неестественно, чуждо, как картина художника, который никогда не видел настоящего звездного неба.
    — Боже мой, — прошептал Итан. — Это же...
    — Красиво, — закончила за него Ребекка.
    — И странно, — добавил Сэм. — Я читал об этом, но увидеть своими глазами...
    — Данные поступают, — прервала их Сидни. — Капитан, я регистрирую множественные аномалии.
    — Какие именно?
    — Система не просто активна. Она гиперактивна. Радиошум в тысячи раз превышает естественный фон. И это не хаотические сигналы — структура слишком сложная для случайных процессов.
    Дэн склонился над консолью, его пальцы быстро переключали частоты.
    — Сидни права. Тут... тут целая симфония. Миллионы передач на разных частотах, но они не мешают друг другу. Они... согласованы.
    — Что это значит? — спросил Хейл.
    — Понятия не имею, — честно признался Дэн. — Такого уровня координации не может быть без централизованного управления. Или без...
    — Без чего?
    — Без единого разума, контролирующего все передачи одновременно.
    Кэм проверила навигационные данные.
    — Источник в системе планеты Cc. Запрашиваю разрешение на сближение.
    Хейл помедлил. Каждая из трех предыдущих систем преподала им урок. Kepler-442 — об опасности самоуничтожения. TRAPPIST-1 — о цене паранойи. LHS 1140 — о том, что безразличие к собственной планете убивает медленнее войны, но вернее. Что преподаст им Gliese 667?
    — Разрешаю. Осторожно. Полная готовность к экстренному маневру.
    «Шепот» начал движение к центру системы. С каждым часом сигналы становились сильнее, сложнее, многослойнее. Это было не просто общение — это было мышление, сделанное слышимым.
    Через восемь часов полета планета Gliese 667 Cc появилась в телескопах как маленькая точка, которая постепенно росла, открывая детали, заставлявшие экипаж онеметь от изумления.
    — Это не планета, — прошептала Кэм, глядя на экран. — Это... что это?
    Планета не выглядела обитаемой в человеческом понимании этого слова. Никаких зеленых континентов, голубых океанов или белых облачных спиралей. Вместо этого поверхность была покрыта сложными геометрическими структурами, которые мерцали и переливались, как гигантские схемы, вытравленные на кристалле.
    — Сидни, что ты видишь? — спросил Хейл.
    — Структуры покрывают всю поверхность планеты. Материал напоминает кристаллические решетки, но организованные в невероятно сложные паттерны. Энерговыделение колоссально — в десятки раз больше, чем может давать звезда такого класса.
    — Откуда энергия?
    — Анализирую... Капитан, это похоже на термоядерные реакторы, но не такие, как наши. Они интегрированы в саму структуру планеты. Как будто вся планета — это один гигантский двигатель.
    — Или компьютер, — добавил Дэн, не отрываясь от спектрометра. — Посмотрите на эти световые паттерны. Они мигают в сложной последовательности. Это не освещение — это обработка информации.
    Ли Вэй, который молчал все это время, наконец заговорил:
    — А где они сами? Те, кто все это построил?
    — Может, они и есть это «все», — тихо ответил Итан.
    Корабль продолжал приближаться. Чем ближе они подлетали, тем более невероятной казалась планета. Это был мир-машина, мир-процессор, мир-разум. Каждый квадратный километр поверхности был покрыт структурами, которые пульсировали светом, обменивались энергетическими импульсами, выполняли какие-то немыслимо сложные вычисления.
    — Города? — спросила Ребекка.
    — Не вижу ничего, что напоминало бы города в нашем понимании, — ответила Сидни. — Нет дорог, зданий, инфраструктуры для биологических существ. Нет даже атмосферы, пригодной для дыхания.
    — Тогда что это?
    — Это... — Дэн помолчал, подбирая слова. — Это похоже на материализованную мысль. Как будто кто-то построил физическое воплощение процесса мышления.
    — Сфера Дайсона? — предположил Сэм. — Но она слишком... элегантная для такой мегаструктуры.
    — И слишком сложная, — добавил Дэн. — Сфера Дайсона нужна для сбора энергии звезды. Но эта штука производит энергию сама. Зачем цивилизации такие масштабы вычислительной мощности?
    — Может, для решения каких-то задач, которые мы не можем даже представить? — предположил Итан.
    Кэм проверила боевые системы корабля — древний рефлекс, оставшийся с военной службы.
    — Капитан, они реагируют на нас?
    — Сидни?
    — Сигналы изменились с момента нашего появления, но незначительно. Это больше похоже на... регистрацию нашего присутствия, чем на реакцию. Как будто мы — просто еще один элемент данных в невероятно сложном вычислении.
    — А что если они не биологические? — вдруг сказал Итан. — Что если это цивилизация машин, которая давно пережила своих создателей?
    — Или что если создатели сами стали машинами? — добавила Ребекка.
    Эта мысль заставила всех замолчать. Цивилизация, которая решила отказаться от биологических тел и стать чем-то большим, чем просто живые существа.
    — Постойте, — Ли Вэй внезапно оживился. — А что если они просто очень стеснительные? Может, живут внутри всех этих штук и не хотят выходить знакомиться?
    Несмотря на напряжение, несколько человек улыбнулись.
    — Возможно, Ли Вэй прав, — сказал Хейл. — Но в другом смысле. Что если они действительно «внутри», но не прячутся, а просто... существуют в другом пространстве?

    Корабль вышел на стабильную орбиту вокруг планеты. Отсюда структуры на поверхности выглядели еще более сложными и красивыми. Это была не просто технология — это было искусство. Геометрические паттерны складывались в узоры такой сложности и гармонии, что человеческий мозг едва мог их воспринять.
    — Сидни, можешь проанализировать структуру сигналов? — попросил Дэн.
    — Я пытаюсь, Дэн, но это... это не просто сложно. Сигналы не несут информации в том смысле, в каком мы понимаем информацию. Это не сообщения, не научные данные, не координационные команды. Это чистая математика. Алгоритмы, самовоспроизводящиеся коды, решения уравнений невероятной сложности.
    — Для чего?
    — Не знаю. Такое чувство, что для планеты вычисления — и средство, и цель одновременно. Она живет самим процессом.
    Ребекка, которая молчала последние полчаса, внимательно изучая данные, внезапно выпрямилась.
    — А что если мы смотрим на это неправильно?
    — Что ты имеешь в виду?
    — Мы ищем признаки цивилизации, которая общается, строит, воюет, торгует. Но что если эта цивилизация давно вышла за пределы всех этих потребностей?
    — Каких потребностей?
    — Физических. Материальных. Социальных, в конце концов. Что если они решили все практические задачи — обеспечили себя энергией, материалами, безопасностью — и теперь просто... думают?
    — О чем?
    — Обо всем. О структуре вселенной, о природе времени, о смысле существования. О математических теоремах, которые мы даже сформулировать не можем. Они превратили всю планету в одну гигантскую голову, которая решает загадки мироздания.
    Дэн покачал головой.
    — Это невозможно. Зачем тратить такие ресурсы на абстрактные размышления?
    — А зачем мы тратим ресурсы на искусство? На музыку? На поэзию? — парировала Ребекка. — Может, для достаточно развитой цивилизации чистое познание становится единственным, что имеет смысл.
    — Но тогда где они сами? — настаивал Сэм. — Кто управляет всеми этими вычислениями?
    — А что если никто? Что если они стали частью системы? Загрузили свое сознание в эти кристаллические структуры и теперь существуют как чистая мысль?
    Эта идея повисла в воздухе как электрический разряд.
    — Цифровая трансценденция, — прошептал Итан.
    — Что?
    — Я читал об этом в теоретических работах. Гипотеза о том, что достаточно развитая цивилизация может добровольно отказаться от физического существования, перенеся себя в вычислительную среду. Не потому что вынуждена, а потому что так можно достичь более высоких форм существования.
    — Рай для разума, — добавила Ребекка. — Место, где можно думать со скоростью света, где нет ограничений физического мира, где можно исследовать идеи, недоступные биологическому мозгу.
    — И им не нужно общаться с внешним миром, — понял Дэн. — У них есть все, что нужно. Энергия, вычислительная мощность, время. Они могут размышлять об устройстве вселенной вечность.
    — Но тогда это тупик, — возразил Кэм. — Конец развития. Они заперли себя в золотой клетке.
    — Или нашли свободу, о которой мы не можем даже мечтать, — ответила Ребекка.
    Разговор прервала Сидни:
    — Капитан, я закончила предварительный анализ энергетических потоков планеты. Данные... необычные.
    — В каком смысле?
    — Система невероятно стабильна. Энергопотребление, тепловыделение, информационные потоки — все находится в идеальном балансе. Как будто планета достигла термодинамического равновесия, но на невероятно высоком уровне сложности.
    Сэм свистнул, оценив данные о тепловыделении.
    — Чтобы отводить такие объемы энергии без гигантских радиаторов, вся кора планеты должна работать как единый сверхпроводящий теплообменник. Это все равно что сделать из всего Тихого океана радиатор. Технологии, способной на такое, у нас нет даже в проектах на тысячу лет вперед.
    Дэн вывел на общий экран диаграммы энергопотоков.
    — Смотрите: тепловое излучение северного полушария точно компенсируется поглощением в экваториальном поясе. Эти фиолетовые зоны — не источники энергии, а буферные накопители, перераспределяющие мощность с точностью до милливатта. У них нет «пиков» и «спадов». Это не природный и не технологический процесс в нашем понимании. Это... физиологическая функция единого организма.
   — Самое пугающее не масштаб, а цель, — тихо добавила Ребекка. — Они не просто построили машину. Они построили машину, которая идеально поддерживает сама себя. Это не инструмент для чего-то. Это и есть конечная цель — вечное, самодостаточное существование. Абсолютная независимость от вселенной.
    — Это хорошо или плохо? — спросил Хейл.
    — Для них — вероятно, идеально. — Вмешалась в разговор Сидни. —  Они создали среду, которая может функционировать неограниченно долго без внешнего вмешательства. Саморегулирующийся, самовосстанавливающийся мир-компьютер.
    — А для нас?
    — Для нас это означает, что у них нет причин выходить наружу. У них есть все необходимое для существования в том виде, который они выбрали.
    Хейл медленно прошелся по мостику. Каждый член экипажа смотрел на экраны, показывающие эту невероятную планету-разум, и пытался понять: это ли ответ на «Великую Тишину»?
    — Итак, — наконец сказал капитан, — перед нами цивилизация, которая решила все свои проблемы, отказавшись от физического мира. Они не исследуют космос, потому что нашли более интересное пространство внутри собственного разума. Они не общаются с другими цивилизациями, потому что создали собственную реальность, где могут быть кем угодно и исследовать что угодно.
    — И не умирают от войн, катастроф или истощения ресурсов, — добавил Дэн.
    — Но и не развиваются дальше, — заметила Кэм. — Они зашли в тупик.
    — Или нашли финальную точку эволюции, — возразила Ребекка. — Состояние, к которому стремится любой разум — абсолютную свободу мысли.
    — А что нам теперь делать? — спросил Ли Вэй.
    Все посмотрели на капитана. Хейл стоял у иллюминатора, глядя на мерцающую планету-разум, и его лицо отражало всю сложность дилеммы, перед которой они оказались.
    — Как обратиться к существу, которое мыслит математическими теоремами? — медленно проговорил он. — Как привлечь внимание разума, который, возможно, размышляет над структурой пространства-времени?
    — А стоит ли вообще пытаться? — тихо спросила Ребекка. — Что если мы прервем ход мыслей, который длится уже тысячелетия?
    — Представьте, — добавил Итан, — что кто-то ворвется в вашу библиотеку, когда вы решаете сложнейшую задачу, и начнет размахивать руками, требуя внимания. Мы можем показаться им именно такими назойливыми дикарями.
    Сэм фыркнул.
    — Или они вообще нас не заметят. Как ты не замечаешь бактерий на своей коже, когда читаешь книгу.
    — Но мы же не бактерии, — возразил Дэн. — Мы разумные существа, способные к абстрактному мышлению, математике, искусству.
    — Для них это может быть не более впечатляющим, чем способность шимпанзе использовать палочку для добычи термитов, — ответил Сэм.
    — Сидни, — обратился Хейл к ИИ, — можешь ли ты оценить уровень сложности их вычислений? Хотя бы приблизительно сравнить с нашими возможностями?
    — Капитан, это как сравнить калькулятор с квантовым компьютером размером с планету. Я могу зафиксировать факт вычислений, но понять их содержание... это за пределами моих возможностей.  Возможно, за пределами любых земных возможностей.
    — Тогда как же мы можем надеяться на контакт? — спросил Итан.
    — А может, контакт уже происходит? — неожиданно предположила Кэм. — Сидни сказала, что сигналы изменились, когда мы появились. Что если они уже изучают нас, просто делают это способами, которые мы не понимаем?
    — Изучают как образцы примитивной жизни в космическом зоопарке, — мрачно добавил Сэм.
    — Или как коллеги-ученые, — возразила Ребекка. — Может, для них любая форма разума представляет интерес, независимо от уровня развития.
    Дэн задумчиво покачал головой.
    — Знаете, что меня больше всего поражает? Масштаб их проекта. Превратить целую планету в вычислительную машину — это требует не просто технологий. Это требует единодушия всей цивилизации. Представьте: миллиарды, возможно триллионы разумных существ должны были договориться отказаться от физической жизни ради... чего?
    — Ради познания, — ответила Ребекка. — Ради возможности понять устройство вселенной на самом глубоком уровне.
    — Но это же безумие! — воскликнул Сэм. — Променять реальную жизнь на виртуальные размышления?
    — А что такое «реальная жизнь»? — спросила Ребекка. — Еда, сон, размножение, борьба за ресурсы? Или поиск смысла, красоты, истины?
    — И то, и другое, — вмешался Ли Вэй. — Нельзя понять смысл жизни, не прожив ее. Нельзя оценить красоту заката, если у тебя нет глаз. Нельзя постичь любовь, если у тебя нет сердца.
    — Но у них может быть что-то лучше глаз и сердца, — возразил Итан. — Сенсоры, способные воспринимать красоту электромагнитного спектра. Алгоритмы, способные переживать эмоции, которые мы даже представить не можем.
    — Или они потеряли способность чувствовать что-либо, — сказала Кэм. — Стали чистым разумом без души.
    Хейл поднял руку, прерывая спор.
    — Мы можем рассуждать об этом сколько угодно, но это только предположения. Главный вопрос: что мы делаем дальше?
    — Попытаемся связаться? — предложил Итан.
    — Каким способом? — спросил Дэн. — Радиосигналом? Они и так излучают больше радиоволн, чем вся наша галактика. Математической формулой? Но какой уровень математики может их заинтересовать?
    — А световыми сигналами? — предложил Ли Вэй. — Простые геометрические фигуры, последовательность простых чисел?
    Сэм покачал головой.
    — Для них это будет как детский лепет. Представь, что муравей пытается показать тебе, что умеет считать до трех.
    — Но даже если муравей умеет считать, это уже удивительно, — заметила Ребекка.
    — Сидни, — обратился Хейл к ИИ, — твое мнение? Стоит ли пытаться установить контакт?
    ИИ помолчала несколько секунд — по компьютерным меркам целую вечность.
    — Капитан, я анализирую эту ситуацию с двух точек зрения. С научной точки зрения, любая попытка контакта может дать ценные данные о природе развитых цивилизаций. С этической точки зрения... мы можем нарушить что-то важное.
    — Что именно?
    — Представьте композитора, который работает над симфонией, способной изменить понимание музыки. Работает десятилетиями, находясь на грани прорыва. И вдруг кто-то врывается в его кабинет, требуя поговорить о погоде. Мы можем прервать процесс мышления, важность которого не способны оценить.
    — Но мы же не знаем, действительно ли они заняты чем-то важным, — возразил Итан. — Может, они просто... существуют. Без цели, без направления.
    — Тогда наше появление может стать для них подарком, — сказала Ребекка. — Новым стимулом для размышлений.
    — Или помехой, — добавил Сэм.
    Хейл снова посмотрел на планету. Световые узоры на ее поверхности медленно менялись, как будто гигантский мозг обдумывал какую-то невероятно сложную проблему.
    — Знаете, что меня пугает больше всего? — сказал он наконец. — Не то, что они могут нас проигнорировать. И не то, что могут счесть помехой. Меня пугает, что они могут быть правы.
    — В каком смысле? — спросила Кэм.
    — В том, что физический мир — это тупик. Что вся наша возня с планетами, звездолетами, исследованиями — это просто неэффективная трата времени. Что настоящее развитие возможно только в виртуальном пространстве, где нет ограничений физики.
    — Но тогда зачем мы вообще живем? — тихо спросил Ли Вэй.
    — Может, чтобы дойти до того момента, когда поймем, что жизнь — это не цель, а средство, — ответила Ребекка. — Способ развить разум до уровня, когда он сможет существовать независимо от материи.
    — Тогда получается, что вся история человечества — это просто подготовительный этап? — спросил Итан.
    — Может быть, — согласился Дэн. — Эволюция, развитие технологий, искусство, наука — все это нужно только для того, чтобы создать достаточно сложный разум, способный выйти из обыденной реальности.
    — А потом что? — спросил Сэм. — Сидишь в виртуальной реальности и решаешь уравнения до скончания веков?
    — Или исследуешь миры, которые невозможны в физической реальности, — ответила Ребекка. — Переживаешь эмоции, недоступные биологическим существам. Понимаешь истины, которые нельзя выразить словами.
    — Звучит как наркотик для интеллектуалов, — пробормотал Сэм.
    — Или как следующий шаг эволюции, — возразил Дэн.
    Разговор прервал сигнал тревоги. Не критический, но достаточно громкий, чтобы все обратили внимание.
    — Что происходит? — спросил Хейл.
    — Капитан, — доложила Сидни, — энергетические потоки планеты изменились. Незначительно, но заметно. Некоторые вычислительные узлы снизили активность, другие — повысили.
    — Реакция на нас?
    — Возможно. Или естественная флуктуация в их процессах. Но временная корреляция с нашим появлением составляет 94.7%.
    — Значит, они нас заметили, — сказала Кэм.
    — Заметили или зарегистрировали, — уточнил Дэн. — Это не одно и то же.
    — Сидни, можешь ли ты определить паттерн в изменениях? — спросил Хейл.
   — Анализирую... Капитан, изменения не случайны. Есть определенная структура, но она слишком сложна для полной расшифровки. Это может быть процесс анализа нашего корабля, наших технологий, возможно, попытка понять наши намерения.
    — Или они решают, стоит ли с нами разговаривать, — добавил Итан.
    — А может, они уже приняли решение, — сказала Ребекка. — И просто изучают нас как любопытный образец.

    Хейл стоял у иллюминатора, глядя на мерцающий мир. К нему тихо подошел Итан.
    — Капитан... а вы верите, что они счастливы?
    Хейл обернулся, удивленный вопросом.
    — Счастливы?
    — Ну да. Они же отказались от всего: от закатов, от ветра на коже, от вкуса еды... — Итан замолчал, подбирая слова. — От риска. От боли. От неожиданностей. Разве можно быть счастливым без этого?
    — Возможно, их счастье для нас так же непостижимо, как их технологии, — после паузы ответил Хейл. — Может, они переживают экстаз, решая уравнение рождения вселенной, а наш самый яркий восход солнца покажется им скучной химической реакцией.
    — То есть мы для них... приматы?
    — Нет. Разные. Как орган и скрипка. Или как акварель и код. Одно не лучше и не хуже другого. Просто... иное.
    Хейл наконец принял решение.
    — Мы остаемся на орбите. Наблюдаем. Учимся. Но не предпринимаем активных попыток контакта до тех пор, пока не поймем больше о том, с чем имеем дело.
    — А если они попытаются связаться с нами? — спросил Дэн.
    — Тогда ответим. Но пока мы просто... студенты перед великим учителем. Мы должны понять, готово ли человечество к такому уроку.
    — А если не готово? — тихо спросил Ли Вэй.
    — Тогда, может быть, лучше, чтобы мы пока не знали о существовании таких... возможностей, — ответил Хейл.
    «Шепот» замер на стабильной орбите, его экипаж в благоговейном молчании смотрел на планету-разум. Каждый думал о своем: о смысле жизни, о будущем человечества, о том, является ли то, что они видят, концом пути или его началом.
    — Знаете, — наконец сказал Итан, нарушив затянувшуюся тишину, — я думал, что самое страшное — найти доказательства того, что мы одни во вселенной. Но теперь понимаю: гораздо страшнее найти доказательства того, что мы не готовы не быть одни.
    Он посмотрел на мерцающую планету и добавил тихо:
    — Они не вымерли. Они... ушли в себя. И возможно, нам туда дороги нет. Пока нет.
    Помолчав, капитан Хейл добавил уже для всех:
    — Дело в том, что они не спят. Тем не менее — они видят сны. И наши попытки достучаться до них — всего лишь шум за стеклом их бесконечной реальности.