Ночная Охота в Бирюлёво

Сырой ноябрьский вечер блевал на асфальт ледяной изморосью. Фонари, как дохлые медузы, висели в мутной мгле, освещая ржавые качели и горы мусора у подъездов. Из подвала панельки, пропахшего кошками и гнилой картошкой, вылез ОН.

Звали его то ли Гена, то ли Витёк – хрен разберёшь, да и неважно. Сегодня он был Граф. Граф Владислав Цепеш-Запойный, владыка химмашевских катакомб. На нём был драный пиджак, найденный у помойки, с приколотой к лацкану крышкой от пива «Балтика 9» вместо фамильного герба. Из-под грязной чёлки горели два безумных глаза, подведённые угольком из костра, который он разводил вчера с корешами-упырями – бомжом Валерой и одноглазым псом по кличке Фантомас.

Во рту у Графа торчали «клыки» – два зубца от пластмассовой вилки, приклеенные к дёснам намертво клеем «Момент». От этого клея во рту был привкус вечности и ада, а говорить получалось только шипя.

«Жа-а-ажда-а-а!» – прошипел Граф, оглядывая пустынный двор. Его жертвы, смертные, попрятались в своих бетонных гробах-квартирах, уставившись в светящиеся прямоугольники. Но он знал, где искать.

Его цель – круглосуточный ларёк «Продукты 24», где бледная, как смерть, продавщица тётя Зина торговала эликсиром бессмертия – портвейном «Три топора».

Граф поправил воротник и, шаркая стоптанными кедами, двинулся сквозь ночь. Его плащ – старое одеяло, волочащееся по грязи – собирал на себя окурки и плевки. Голубь со сломанным крылом, его верный фамильяр, ковылял следом, издавая проклятия на птичьем.

У ларька толпилась нечисть помельче: пара гопников в адидасах, пытающихся стрельнуть сигарету у собственной тени. Граф прошипел на них, обнажив пластиковые клыки. Гопники попятились, не от страха, а от вони перегара и немытого тела, которая шла от «вампира».

«Мне… эликсир-р-р!» – прорычал он в окошко тёте Зине.

Тётя Зина, видавшая и не такое, устало подняла на него глаза. «Чего тебе, Витёк? Опять в Дракулу играешь? Денег нет – иди отсюда, нечисть».

Граф оскорбился. Его, князя ночи, приняли за какого-то Витька! Он ударил кулаком по пластиковому подоконнику. «Я – владыка тьмы! Я пью кровь девственниц!»

«Девственниц в нашем районе лет тридцать как не водится, – зевнула тётя Зина. – А кровь пить вредно, в ней холестерин. Давай, вали, у меня сериал».

Жажда сводила Графа с ума. Он увидел свою жертву. Из-за угла вынырнул студент-очкарик с пакетом кефира. Лёгкая добыча! Свежая кровь!

«СТО-О-ОЙ, СМЕРТНЫЙ!» – взвыл Граф, бросаясь наперерез.

Студент вздрогнул, очки съехали на нос. Перед ним стояло нечто, пахнущее помойкой и отчаянием. Оно шипело, размахивало руками и скалило белые пластиковые зубцы.

«Я – ночь! Я – ужас! Я – твой последний кошмар!» – декламировал Граф, пытаясь принять величественную позу, но поскользнулся на плевке и чуть не упал.

Студент, оправившись от первого шока, поправил очки и с интересом посмотрел на «вампира». «Простите, это у вас перформанс? Акционизм? Вы деконструируете образ вампира в пост-индустриальном обществе?»

Граф замер. Таких слов он не слышал даже в самых лютых белых горячках. Мозг, привыкший к простым командам вроде «наливай» и «догоняй», завис, пытаясь обработать запрос.

«Я… я… кровь твою пить буду!» – наконец выдавил он, возвращаясь к сценарию.

«А, ну это вряд ли, – спокойно ответил студент, прижимая к себе пакет кефира. – У меня анемия и третья группа, резус-отрицательный. Редкая, но невкусная. И вообще, у вас клей на губе».

Это был удар ниже пояса. Ниже драного пиджака. Ниже всего святого. Граф потрогал губу. Палец прилип к остаткам «Момента». Весь его образ, вся его тёмная харизма рассыпалась, как пачка дешёвых сигарет под колесами КАМАЗа.

Из ларька донёсся смех тёти Зины. Гопники тоже заржали. Даже голубь-фамильяр, казалось, осуждающе каркнул.

Униженный, разбитый, свергнутый со своего помойного трона, Граф развернулся и побрёл обратно в свой подвал. Жажда осталась неутолённой. Ночь, которая обещала стать триумфом его тёмной воли, превратилась в позорный фарс.

Он спустился обратно в свой подвал.

«Всё…» – прохрипел Граф, падая на старый матрас. – «Больше никакого вампиризма. Завтра… завтра я буду Франкенштейном. Или этим… как его… Терминатором. У него хоть пушка есть».

Он закрыл глаза. Из темноты подвала на него смотрел одноглазый пёс Фантомас. В его единственном глазу читалось не то сочувствие, не то немой вопрос: «Хозяин, а можно я буду твоим киборгом-убийцей?»

Ночь в Бирюлёво продолжалась. И где-то там, в бетонных джунглях, уже зарождался новый, ещё более абсурдный и бессмысленный кошмар.