Очевидец

­­­­­­­­В таёжном, забытом богом и людьми крае, у медвежьего яра, где гордым зелёным фронтоном
стояли патриархальные кедры, разлеглась небольшая деревня из двух десятков рубленых изб.
В основном здесь жили сплавщики леса со своими семьями, жили своей будничной, размеренной жизнью,
работая до седьмого пота, пока погожие летние дни щедро дарили этой земле солнце.
Сажали картошку, капусту, свёклу. Всё остальное давал лес и река.
Раз в три месяца снаряжался обоз за хлебом из двух вороных тяжеловозов Орлика и Барона.
Лошади лучше машин, без разбору – ни ногой. Нутром чуют, где опасно, где добро.
По субботам жарко топили бани и парились берёзовыми и дубовыми вениками,
делая по три-четыре ходки в парилку.
В бане у Ерофея Данилыча сегодня к вечеру было шумно и весело.
Распаренные мужики сидели в белых простынях в предбаннике, и пили ядреное домашнее пиво.
В парной отчаянно хлестали себя по телу их бабы.
Так иногда бывало, когда собиралось несколько пар в бане у Данилыча
(мало ли, у кого котёл треснул, у кого какое-нибудь ещё неудобство),
поговорить есть с кем за кружкой пива, да и так, для куража.
В бане сидел и сам хозяин – Ерофей Данилыч, с чудинкой немного мужик, но правский, работящий.
Баню всегда содержал в образцовом порядке. Луща сушёную чехонь, он пыхтел,
ещё не отойдя от жара в крови, и приговаривал:
- Хороша, едрёна вошь, хороша банька!
Петька Сивый, сосед Ерофея Данилыча, не отставал от него:
- Данилыч, ну расскажи эту историю про ангелов, чай давно уж не слыхали.
- Да что там рассказывать. Дуракам хоть рассказывай-пересказывай, всё дураками будут.
А чтобы соль почувствовать, суть схватить, какой никакой ум нужен в башке! Эх, вы, пальцем деланные!
- Да ты не серчай, Данилыч, мы народ-то незлобивый, простой.
- Простота-то хуже воровства. А вам бы только позубоскалить. Ну, да ладно, хрен с вами, слушайте.
Вечером это было в прошлом годе на Фомкиных лугах. Подзадержался я на сенокосе.
Ну, думаю, надо же клочок докосить.
Устал, как чёрт, лёг на траву. Полежу, мол, с полчасика, спину-то ломит, мочи нет.
Лежу я эдак, и слышу голос, вроде как мужик говорит, речь такая непонятная, а смысл улавливаю.
Другой голос, бабий, нежный такой, как ручеёк в можжевельнике, отвечает ему, тоже чудно.
Лежу, а сам боюсь высунуться. Что если здесь любовь приключится, возле меня, куда мне морду прятать?
Думаю, чай, хрен с ними, пускай себе любятся. Ну, приспичило мужику, бабу захотелось, невтерпёж – понимаю, бывает.
Ну, затих, слушаю, чем дальше дело обернётся. А сам в догадке – больно тихо всё начинается, запал,
что ли, прошёл, может подсобить мужику?
Петька Сивый не сдержался, прыснул. За ним – все мужики в покатуху. В этот миг широко открылась дверь парной,
и выглянуло, как красная луна из облака, лицо Варвары, жены Петьки Сивого.
- Опять мужика доняли! Данилыч, айда к нам, ну их, этих шаромыжников!
- Не, Варварушка, мы с тобой опосля, одни вот останемся в баньке, тогда уж и еротика и сунджук будет.
- Не обмани только! – засмеялась Варвара и захлопнула массивную дверь.
- Ну, дальше, дальше, Данилыч!
- Что дальше? Лежу, прислушиваюсь, и как будто ветер затрепетал в листах. Смотрю, зенки в небо, и вижу –
два ангела, одеты по-нашему – у бабы платишко, у него – штаны, как положено.
Висят в воздухе, и как будто ветер их подхватил, –
унеслись в один миг к чёртовой матери!
Он, мужик-то, ангел, бишь, называл это уроками ле…, лех…, ли…, ликвидации какой-то.
- Левитации, - поправил Петька.
- Ну, да! Меня прямо аж в жар бросило, не то молитву творить, не то дёру давать, не знаю.
Только встал, зашёл за куст, они уж опять здесь, про любовь говорят, про энергию ихнюю, про навигацию там всякую.
Да вам это, как манде репейник. Точно, ангелы, думаю!
Сотворил я молитву, перекрестился крестом православным, и так задком, задком к лесу и домой.
Без устали вёрст пять оттяпал. Вот тебе и материализьм, а ты говоришь, по пьяни привиделось!
Я их, милок, вот как тебя видел. Лица у них, как в иконах, а любовь-то – не то, что у нас в жизни паскудной –
даст баба– праздник, не даст – пьянка. Эх, что там говорить!
- Ладно, тебе, Данилыч, сокрушаться. У них своя левитация, у нас – своя.
Ты бы их лучше в баню пригласил, чай, где им помыться?
Мужики опять заржали и стали потихоньку одеваться.
- Левитация! – вздохнул Данилыч.
Через час разошлись по домам. Данилыч скатил несколько раз кипятком полок в парной, вымел листья от веников
и вышел из бани, закрыв её просто накладкой.


Звёзды, будто шляпки золотых гвоздей,
были гроздьями вбиты в тёмно-голубой мрамор неба. Луна заплыла далеко за Медвежий яр.
Глаз было не отвести от этой красоты.
- Вот те и левитация! – перекрестился небу Ерофей Данилыч и пошёл в избу спать.