Кирхгоф

КИРХГОФ
Часть вторая

«Большая Морская улица», — прочёл табличку на стене дома юноша.
— Сюда, — потянул зазевавшегося приятеля за рукав Лис, увлекая в узкий проход. Брусчатка кончилась. Под ногами лежала густая зловонная жижа. Приятели скакали с камня на камень, боясь зачерпнуть обувкой мерзкую грязь.
— Кто эти люди? — поинтересовался Генрих.
— А-а-а, — отмахнулся Лис, — Кто-то пустил слух о безумной старушке: судьбу, дескать по кофейной гуще предсказывает. Кто про карты наврёт. Пару раз у кого-то совпало. Народ доверчивый, вот и прёт. Для полиции вывеску «модистки» приладила, а промышляет гаданием. С того и кормится. Проворная, шельма!
— Сюда, — показал Лис.

Юноша толкнул калитку, шагнул, тут же повалился в сугроб и ткнулся лицом в снег. — Осторожней, батенька, — Лис принялся поднимать Генриха.
— Вы опять не туда вышли. — кричала из груды камней курица.

В это самое время раздался совсем рядом выстрел.
— Вы правы, как всегда: тут стреляют. Охотнички... — Подождите, — Генрих отвёл руку лиса и обернулся в тот самый момент когда прозвучал второй хлопок.

Что-то больно ужалило его в ногу, он опять повалился: теперь на бок. Падая и теряя сознание, видел нескольких господ в чёрных крылатках, цилиндры, лежавшего кучерявого господина на снегу, нескольких мужчин, склонившихся над ним, и другую группу, офицеры, что ли — деревца и помутнение не дают толком... Чёрная речка. Кареты. Ржание и храп...
— Да тут дуэль! — колыхался на волнах голос Лиса. — Я то грешным делом думал опять кому меха мои приглянулись. Ох, как вы правы, не туда мы свернули.
— Как неудачно срикошетила — и то хорошо, что на вылет.
— На вылет? Заживёт как на собаке: поплюём, пошепчем. Подорожник приложим.

* * *
— Любой выбор создаёт новый мир, — Генрих едва раскрыл глаза, как тут же услышал голос курицы сидящей на привычном для всех месте: дужки кровати в нога Генриха. Лис лежал на боку, подперев кулаком щёку и не сводя глаз с курицы, внимательно слушая что-то о концепции в квантовой физике, согласно которой для каждого возможного исхода события существует свой собственный мир.

Генрих со стоном шевельнул прострелянной ногой, ожидая дикой боли, но боли-то как раз и не почувствовал. То есть, совсем.

До самого вечера не уходил от него сам Эван Вейлехат. Вся «бригада» дружно чинила его огнестрел. Что-то резали, вычищали, шили. Молодая незнакомая сестра милосердия меняла примочки, туго бинтовала конечность, часто меняя повязки, так как долго не получалось остановить кровь. Крови было потеряно много, но голова, вопреки предупреждению Эвана Вейлехата сейчас совершенно не кружилась, обещанной тошноты больной не испытывал, жажды так же. Он чувствовал себя абсолютно здоровым. На удивление.

Курица стала приводить примеры:
— Если ты стоишь на распутье и должен выбрать, какую-то одну сторону чтобы идти, то существует два мира: первый, в котором выбрана одна сторона, и другой, где выбрана другая. Какое бездушие, — думал Генрих, — Ни этот ли вольнослушатель распинался о внимании. Вот оно его человеколюбие, сострадание к страждущему. Одно двуличие.

— В сонме бесконечного множества реальностей, — не обращая никакого внимания на пострадавшего вчера дуэлянта, курица продолжала спектакль одного актёра для одного единственного зрителя, — время становится нелинейным и многомерным. Каждый момент в будущем может быть не только следствием прошлого, но и результатом бессчётных возможных вариантов событий, которые происходят совершенно в других реальностях.
— Доброе утро, друзья мои, — не стерпел Генрих такого отношения к себе и постарался придать голосу, на сколько это было возможно, трагические интонации. — Здравствуй, Генрих, — отозвался Лис. Курица просто кивнула головой. Генрих откинул одеяло, присел, хотел снять нездоровую ногу с кровати руками, как обнаружил, что никакой повязки на нём нет. Одет он в чистую пижаму, под ним чистая простынь. Ни одного пятнышка крови. Студент засучил штанину — от вчерашней ужасной раны не было ни следа.

Молодой человек помял пальцами мышцы — никаких последствий ранения не находил. Он встал на ноги. Не решительно потоптался на месте. И отметил, что отлично себя чувствует.
Поднял глаза на численник — суббота.
— Какой сегодня день?
— Воскресенье, — Лис подтвердил, что счёт дням студентом не утерян. Генрих сорвал вчерашний лист. И поставив чайник, пошёл умыться.

Фыркая, тщательно омыл себя холодной водой по пояс, насухо растёр тело полотенцем. Какие-то странные у него друзья: ровно и не случилось ничего чрезвычайного вчера — ни каких эмоций.

— Почему вы оба здесь, — испытывая некую неловкость, вернувшись, спросил Генрих. Он понимал, что нужно всё прояснить, но не решил ещё, как подступиться.
— Где я по Вашему дожна была бы быть? — Курица казалась крайне удивлена вопросу юноши.
— Как: где? Что значит: где? На хуторе, в птичнике, со своим милым выводком. Согревать их, не знаю, лелеять...
— А мне ты предложишь нору. Где-нибудь подальше — на выселках. Ещё лучше, — за рекой, за горами, в тёмном лесу.
— От чего же — в лесу. В столовой! У Милли. Или у Милли дома. Беременные женщины ужасно подозрительны, — я наслышан, — капризны и даже ревнивы. Она, небось, волнуется, что в её положении категорически противопоказано. И мать, и всё понимающее дитя в утробе, как один организм, сейчас наверняка переживают, пребывают в недоумении: где их папка? Куда же он подевался, наша надёжа и опора? Кормилец... С каждым словом, Генрих всё больше сомневался в верности своих суждений. Лиса и курица переглядывались в полной растерянности.
— Что не так? — спросил Генрих, потерянно присев на край кровати.
— Это не болезнь, — пыталась убедить Лиса курица.
— Какие цыплята? — уточнил Лис. — Зачем ты повторяешь то, о чём трещат на перекрёстках беззубые сплетницы? Кому отец? Чей ребёнок?
— Постой, но разве не ты говорил о беременности Милли? Я ничего не понимаю. На стрелку Лука не явился. Ранение было и не было. Пушкин на снегу. Поезд с гробом Грибоедова... Друзья мои, что тут происходит?
— Э-э, парень, да тут горе от ума, — сочувственно сказала курица.
— Доучился, — сочувствовал Лис.
— Дыхание по системе Ошо устраняет эту немочь. От факультативов воздержись.
— Не болен я, — Генрих глядел на себя в зеркало: осунувшееся, посеревшее лицо. — Я совершенно здоров. Вы решили надо мной...
— Остановись! — воскликнула курица поставленным тоном. — Пей свой чай и рассказывай.
— На стрелку Лука не явился, — Генрих решил начать с главного. Пришлось отматывать назад день за днём.

Лису пришлось долго убеждать Генриха, что никакого Луки в чёрном глухом плаще отродясь не встречал. В академии нет студента с таким именем.
— А тётушка твоя, Шарлотта Фёдоровна, она же Александра Филипповна, модисточка на кофейной гуще, а пушистый хвост под юбкой?! Курица, ты же сама одёрнула подол старушке!
— О, Господи! — взмолилась курица соскакивая на пол. — Он уже и под юбки старушкам начал заглядываться.
— Я сирота круглый, — пробурчал Лис, — Нет у меня ни тётушек, ни бабушек. Не веришь?! Вон, курица подтвердит: она меня с детства знает.
— Генрих, излишней эмпатии не бывает, — сказала курица, на возникшие сомнения юноши, — это хорошо, что ты так близко воспринял, то, что происходит с близкими. Беда в том, что ты не научился отделять одно от другого. Милли действительно ждёт ребёнка, но...
— Но у меня никогда ничего не было с Милли! — перебивая курицу, пояснил Лис, — Беременность её имеет Лунное происхождение. А я попросту — по-дружески принимаю участие в одинокой девушке. Лис молча, словно обидевшись, ушёл из дому, ничего не сказав друзьям. Генрих принял всё на свой счёт.

Курица со студентом долго ещё обсуждали происшествия последних дней. Курица убеждала Генриха не думать. Предлагала отпустить ситуацию. Вся путаница в его голове, лишь Родовые пути, сквозь которые проходит его перерождение. Голлопуди с его «ОАЗИСОМ» это и есть место силы. Всё идёт как надо, уверяла курица. И причин для расстройства попросту нет. Подсознание само систематизирует обновления и всё вернётся в привычное русло.

Лис вернулся не один. С ним вместе в комнату вошёл Хронос Темпаралис.
— Кризис Генриха ничто иное, как попадание в Измерение Обманных надежд: хвост измерения проходя над Голлопуди, зацепил шпиль ратуши, в тот момент когда рядом оказался Генрих. Ни каких нарушений со стороны студента нет. Тем более, ни какой вины. Это как магнитная буря, — пояснял куратор, — Признаться, накрыло и его самого. Такое состояние встречается в природе не часто. Индивидуальные особенности организма, спишем пока всё на это.
Главные уроки в жизни ты получаешь не на школьной скамье: социум, общение, коммуникации в группе — так формируется жизненный опыт. Всё Это и есть твои истинные курсы. Таков принцип Академии. А все эти лаборатории, амфитеатры в аудиториях, это, брат, — бутафория для соплячек. Всё, во что ты вляпывался, куда ты попадал эти дни, все нелепицы, стычки, казусы это и были не озвученные задания для тебя, — жизнь сама их нам подкидывает! — твои решения, экзамены и зачёты. А ни конспекты и консультации, понимаешь? Согласись, что проку было бы в том, вдалбливай мы месяцами пустую теорию в ваши головы. А тут все формулы ты нашёл сам, практикой!
— Но почему я ничего не понимаю? Как всё это происходит. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Почему я ничего не могу объяснить себе? А значит не могу объяснить ни кому.
— Как ты сейчас прав во всём, мальчик! — Отвечал Хронос. — И ни кто не ждёт от тебя объяснений. Все языки бедны. Умей мы объяснить всё, зачем бы нужно было жить дальше. Ты ушёл и вернулся. Смог, значит победил. Вся фишка в этом. А ключ, это образ. Заклинания это Слабым.
— Я чувствую себя крохотной крупицей скользящей средь сил которым я не ведаю масштабов. Сетка, соты во времени и пространстве. Я смотрел на себя другого и понимал, что ничем не могу ему помочь.
— А он просил твоей помощи?! — Хронос глядел прямо в глаза Генриха. — Альтернативные реальности и свобода воли. Пловец, попутавший берега, тонет по середине.
— Я понимаю одно: я ничего не понимаю.
— Вы это слышите! — подскочив с места, воскликнул Хронос Темпаралис с гордостью за ученика, — В семнадцать лет прийти к выводам, к которым Посвящённые идут всю жизнь. Ему хоть сегодня Диплом вручай!
_________
* - Unter der Zahl des Tieres gehst du. Будь он не ладен — Peritonitis. Интересно у Вас, Junge, шестёрки выстроились: пара стоит freundschaftlich, а третья поодаль — вымолите.
Warum sollten Sie Эвенкия? Und der Arzt h;rt nicht zu — набрешет.
Перевод с немецкого:
«Под числом зверя ходишь. Будь он не ладен — пиритонит этот... Интересно у Вас, юноша , шестёрки выстроились: пара стоит дружно, а третья поодаль — вымолите. Далась тебе эта Эвенкия. А доктора не слушай — набрешет».
Г.Ф.Лунгерсгаузен скончался в 1966-м - в день своего рождения. После операции протянул 6 дней.
66,6
** — Kochtopf — горшок, кастрюля(нем).
Продолжение следует...
#Академия_ТЛ2_4

Даша Демидченко:
Вот сколько информации курица всех научит! И нам немного досталось, спасибо автор за удивительных героев!
15 окт в 22:17
Валерий Ляпустин·Автор:
Даша, рад поделиться!
15 окт в 22:19
Наталья Подойницына:
Интересно! Много диалогов, но это не портит историю. Веселые герои.
16 окт в 1:52
Валерий Ляпустин·Автор:
Наталья, диалоги оживляют историю. Спасибо!
16 окт в 8:11