Хроники странствующего замка 1. Вещее слово

1. Вещее слово

"Прежде всего нужно знать, что в то время... в Ливонии господствовало
еще языческое суеверие..."
Ливонская хроника Германа Вартберга.


Как мне, рабу божиему, вечному иноку  всё это в ум взять? Беру перо в руку, а мыслями совсем не там, где надобно бы.  Далече блукает разум мой, разбредаясь смиренными поломниками на четыре стороны света. И  блазница мне - поломники те и у стен Иерусалима, и в далекой Индии, а то возмечтаю себя древним греком или славным римлянином.То возомню себя в граде, уставленном соборами с крышами как шила, коих не утаишь в голубом мешке неба, или  у ступеней китайского храма с драконами вместо охлупней. Как в волшебном сне пребываю.

 Струится песок в стеклянных колбах часов, перебирая песчинки, аки монах чётки. Бесовские мысли лезут в голову. Оплывает, слезясь, свеча. Время то ползет черепахой, то мчится оперённой стрелой, не ведая пределов. Собственную тень на стене принимаю за  царя Ирода. Прикорну на топчанчике – и переношусь в страны невиданные,  времена стародавние. Сны с явью путаются. А намедни у знахарки Богодары  зелья принял, так  и вовсе отлетел  в пределы неведомые. Глянул на неё, а то не она, а   - царица   Савская. Недаром,знать, вестила весталка: примешь отвару, побывашь  и во временах давно минувших, о коих знаем токмо по преданиям старины, и в странах нехоженых. И как в воду глядела, вещунья. Не спроста бесноватый, как застоялый жеребец, канонник  на нее заглядывается, докладает епископу,   глаголя про её проделки,небылицы плетет несусветные.Но не католик я-православный. А ведунья эта мне про своих недругов посадских поведала.Недовольство крепнет у рачительных хозяв. То лиса курицу из курятника умыкнёт, то волчица задерет ягненка -и все на неё грешат,на болотную отшельницу, хоть она и грыжу мельникову сыну вправила,и чирь на носу девке заговорила,и тайно избавила от беременности  одну монашку.Но через то ещё пуще слухи распускают, што она по деревням коров портит, посевы ржи изводит приговорами да бесплодит тамошних баб.

Да и монахам франсисканцам, што вслед за тевтонами и ливонскими рыцарями явились в наши места, Богодара не по нутру пришлась. Хоть ничего такого она им и не сделала, если не считать россказней  враля из менестрелей Тристана да бахвальства прошедшего намедни обряд посвящения в меченосцы Титмара, што провел ночь у знахарки на болоте,опосля того ,как вытчнула она его из трясины, где он ,воюя со жмудью, чуть не утоп.А ведь кто ,как не оглашенные монахи-католивки и рыцари объявили охоту на чаровницу. Мол, лишает она подвижников веры и мужской силы,и отваги. Помогает своими чарами  русичам одолевать воинов Христовых ,братьев орденов Тевтонского и Ливонского. Што, дескать , ворожа и  колдуя,превращает псковитян,полочан и новгородцев на поле боя в оборотней. Наступает войско - щиты , мечи,копья, луки со стрелами -и вдруг ощетинивается шерстью дыбом на загривке громадного волка, скалится клыками, рвет медвежьми когтями все, что ни порадется на пути. И не выдерживают рыцарские доспехи. И бегут рыцари бесславно.  Ну а уж бредни про полёты на метле при помощи обмазывания телес жиром младенцев-обычное дело. Начитались ханжи предписаний Священной инквизиции насчёт еретиков и язычников.До чёртиков начитались!Так што готовили коричневорясники дрова для костра Богадаре - вот как их припекло пекло гордыни немерянной.
 
Да и старец Филофей , молившийся в своем скиту в дремучей пуще, куда хаживал я к нему по кобаней тропке, не жаловал добрым словом Богодару. Мол , отроду -то наре
чена она была Дуней, а имечком Богодара ее предыдущая болотная ведунья Всеведа  наградила. И какой Бог дал ей тот дар? Те деревяшки, што торчат на поляне пред камнем алатырем? Грешна , дескать. А кто не грешен?
 И я не без греха, не скрою. Даже стеклянные колбы, пережатые в осерёдыше осиной талией и те кажутся не подобающим немалым годам моим  образом призрачной девы. Танцует дева, кружа  хрусталь-юбками, похохатывает, звеня монистами. И мнится мне я в ярмарочном вертепе дергаюсь Петрушкою в раздвоенном скоморошьем колпаке с бубенцами на свисающих концах.И забавляю честной народ голосом враля и выдумщика Кирьяна. А тот  Кирюша Весельчак ставил вертепы на площадях Изборска,Пскова и Великого Новгорода да скатилась его головушка с плахи. Но пока не рубанул плачь по щеке топором, покатывался посадский люд со смеху, глядя на то,как движутся куклы и слушая крамольные вирши.А всего - то што в верхнем ярусе незатейливого вертепа Дева Мария в хлеву с непорочно зачатым Младенцем,Вол,Осел, смиривший свою плоть Иосиф плотник,Звезда Вифлеемская над ними,Волхвы с дарами.А в нижнем - дьяк с шинкаркой да черт с попадьей.

Шибко много начитался я манускриптов да кож исписанных  уставным письмом.Сидит в самом берендеевом бору, в дальнем скиту старец Фотий на хлебе да воде. Совершал я полом в его пустынь,где он подвизается, лишь периодами плоть утоляя, вопрошал отшельника-што будет. Заглядывал в мудреные книги его, хаживал тропами тропарей, заглядывал в оконца акафистов. Морочь и помутнение разума.
Сбивают с толку все эти «аше» «оше», юсы с ерами глаза застят, голос архиерейя ерихонской трубой возглашает «Отче наш!» - и рушатся стены Илионские моих грез, а  хотелось бы мне писать обычливым языком, каким изъясняется люд на ярмарках.

Рука ведет «глаголоаше же», а в ушах  звучит  «бають», «гуторят», «балабонять». Мамин  разливистый  голос зовет, напевая о подвигах богатырей, красной деве в когтях  огнедышащего змея,  набаюкивает о говорящих зверях и исполняющих желания рыбах. Ганзейский купец, не спеша выпустить из цепких пальцев серебряную монету, торгуется за отрез льняного полотна, перемежая исковерканные русские слова с неведомыми. Чухонец, оглаживая  бобровый мех,  напевно толдычит по- своему.  Каркают промеж собой вороньим граем, два надменных купца из Гамбурга. Как выразить все это? Как сыскать то вещее слово, ежели уносит меня по бурному морю языцев , што тот утлый коч помора с надутым ураганом дыроватым парусом к неведомым берегам, где обитают остяки-самоеды.

продолжение:http://proza.ru/2025/11/03/835