Глава 11. Редакция Мироздания

Когда дверь с надписью «Редакция» распахнулась, Григорий почувствовал себя так, будто шагнул в желудок гигантского организма, который перерабатывал всё — события, мысли, поступки, чувства — и выпускал их наружу уже в виде аккуратно выстроенных параграфов реальности.
Первое, что бросилось в глаза, — бесконечные столы, утыканные устройствами, напоминающими одновременно печатные машинки, мясорубки и органы чувств. Каждая из них что-то строчила, пережёвывала и выплёвывала обратно — иногда листы, иногда клубы света, иногда нечто, что шевелилось и пыталось убежать, но его ловили и загоняли обратно в папку с надписью «Черновик существования».
— Они… пишут нас? — спросила Лина, пытаясь осознать увиденное.
— Или редактируют, — ответил Григорий, глядя, как один из работников Редакции стирал огромную часть неба резинкой и заменял его новым, более коммерчески привлекательным закатом.
На месте старого, тихого бирюзового света появился рекламно-оранжевый, с мягкой подсветкой внизу — «чтобы человечеству было теплее».
Воздух был пропитан запахом кофе, озона и отчаяния. Где-то вдалеке женщина с огромной линейкой измеряла человеческие жизни по миллиметрам, проверяя соответствие пункту 13.6 — «разумность повествовательного ритма».
Рядом мужчина с лицом как у пенсионного счётчика копался в разделе «эмоции». Он брал чувство, раскручивал его на нитки, и, если находил среди них «избыточное волнение», выкидывал в мусорную корзину, где всё ещё шевелились клочки «сострадания», «веры» и «нежности».
— Что это за место? — тихо спросила Лина.
— Это, кажется, Рай для грамматических Богов, — ответил Григорий.
— Или Ад для смыслов, — добавила она.
В этот момент над ними пролетела табличка «Пунктуационный контроль». Она громко трещала, словно рой металлических ос, и рассыпала запятые прямо на пол. Рабочие бросались собирать их — те, кто поймал хотя бы три, получали повышение.
По проходу медленно шла женщина в пиджаке цвета «оптимистичный Апокалипсис». На бейдже было написано: «Рина. Старший корректор нарративной ткани».
Она всем своим видом олицетворяла противоречивость. У неё было широкое, скуластое лицо, указывающее на склонность к полноте. Но если взглянуть ниже — это лицо возвышалось на худеньком бледном тельце. Каждое её движение было наполнено женственностью. Но речь её была остра и дерзка на столько, что мужчины боялись вступать с ней в спор.
Рина выглядела так, будто давно разучилась удивляться. Лицо — спокойное, но глаза чуть дрожали, как пламя свечи, которое вот-вот погаснет от собственного света.
— Вы кто? — спросила она, не повышая голоса.
— Случайно зашли, — ответил Григорий. — Можно сказать, заблудились между смыслом и повествованием.
— О, это частая ошибка, — кивнула она, поправив густые светлые пряди. — Множество сюжетов сваливаются сюда, когда перестают понимать, кто их пишет. Вы не первые, кто думает, будто способен на оригинальность.
Рина провела их вдоль ряда столов. Там сидели редакторы — существа с половиной лица: у одних была только левая половина (логика), у других — правая (эмоция). Каждый дописывал за другого то, чего тот не мог.
— Здесь редактируют всё, — объяснила Рина. — Судьбы, законы физики, оттенки иронии. Вот, например, отдел «Картонной философии»: они занимаются тем, чтобы мысли выглядели умными, но не мешали действию. А вон там — «Служба синтаксического спасения»: их задача — исправлять слишком честные высказывания, превращая их в нейтральные формулировки.
— И Вы… в этом участвуете? — спросила Лина.
— Раньше участвовала, — тихо сказала Рина. — Теперь я больше наблюдаю. Хотя, возможно, наблюдение — самая жестокая форма участия.
Они подошли к огромной доске, на которой были приколоты фразы. Некоторые сияли золотом — «Одобрено к внедрению в реальность». Некоторые были перечёркнуты красным — «Неприемлемо: ведёт к свободе».
На одной из записок Григорий прочитал:
«Случайность — это Бог, играющий с синтаксисом.
Подпись: не утверждено.»
— Кто решает, что утверждать? — спросил он.
— Редколлегия, — ответила Рина. — Семь авторов, которых никто не видел. Говорят, они сидят за Стеной Формата. Оттуда время от времени приходят правки: «снизить градус отчаяния», «повысить плотность смысла», «ввести нового героя для улучшения рейтинга».
— А вы их не видели?
— Я их чувствовала, — ответила она. — Иногда ночью слышу, как скрипят их перья. Или стираются судьбы. Это звук, который можно спутать с дождём, если не знать, что такое правка мира.
Рина говорила спокойно, но в её голосе было то, что невозможно отредактировать — человеческая усталость от собственной значимости.
— Зачем вы здесь? — спросила Лина. — Почему не уйдёте?
— Потому что мы боимся, что без нас мир потеряет структуру, — ответила Рина. — Но, может быть, структура — это и есть тюрьма. Она сделала паузу. — Я ухожу. Скоро. Всё здесь стало… чересчур согласовано.
— Куда? — спросил Григорий.
— Туда, где тексты не нуждаются в редакции. Где мысль не выравнивают под колонку. Где ошибки — это не дефекты, а признаки живого.
Она замолчала и посмотрела на них с любопытством.
— Вы ведь пришли не случайно. Я вижу в вас необработанную материю. Вас ещё не вычитали.
— А если Вы уйдёте, — спросила Лина, — кто будет следить, чтобы реальность не рассыпалась?
— А вы уверены, что она должна держаться? — ответила Рина. — Возможно, реальность — просто текст, который нужно раз в век переписать. Может быть, весь этот порядок — лишь сноска к примечанию «хаос».
Григорий задумался. Он смотрел на работающих редакторов и видел, как они правят слова вроде «любовь» на «привязанность», «свободу» на «устойчивость», «смерть» на «финальный абзац». Каждое исправление делало мир чуть более понятным — и чуть менее живым.
— А если всё это — просто способ удержать бессмыслицу? — спросил он.
— Тогда бессмыслица — и есть смысл, — ответила Рина.
Она повела их дальше. За стеклянной перегородкой сидел человек в цилиндре, который подбирал рифмы к законам физики.
— Вакуум — это скум... кум... тьфу, пусть будет «бездушный ум», — записал он и удовлетворённо кивнул.
Рядом другой редактор переписывал историю человечества.
— Третий абзац про костры и огонь заменить на «инновации и стартапы», — бормотал он. — Так лучше продаётся.
— А это что? — спросила Лина, указывая на огромную стеклянную банку, в которой плавали буквы.
— Это буквы, выпавшие из чьих-то жизней, — сказала Рина. — Иногда мы их используем повторно. Никто не замечает. Вчера, например, я вставила одну чужую «А» в слово «вера».
— И что вышло?
— «Вера» стала «веара». Сбой, но красивый.
Они прошли дальше, пока не достигли двери с надписью «Пункт хрономонтажа».
Из-за двери доносились звуки, будто кто-то склеивал время.
— Здесь монтируют последовательность. Без этого сюжет развалился бы на фрагменты. Иногда им не хватает хрономатериала, и тогда... — она на мгновение замолчала. — Тогда они просто вырезают лишние секунды. Из вас, например.
Григорий ощутил странную дрожь — будто кусочек его воспоминаний действительно стёрли.
— Вы чувствуете? — спросила Рина. — Это значит, кто-то только что сохранил документ.
Мир на секунду замер. Звук печатных машинок исчез. Воздух стал гуще. А потом всё возобновилось — но чуть иначе: Лина стояла ближе к Григорию, чем прежде, а Рина смотрела уже с лёгким испугом.
— Они заметили нас, — прошептала она. — Пора уходить.
— Кто? — в один голос спросили Григорий с Линой.
— Те, кто редактирует реальность в реальном времени.
Она провела их к боковой двери с надписью «Выход для персонажей, осознавших себя». Но замок был опечатан биркой: «Временно закрыто. Ведётся переработка смысла».
— Что теперь? — спросила Лина.
Рина улыбнулась.
— Теперь мы напишем новую версию выхода. И, возможно, в этот раз он сработает.
Она достала из кармана перо — живое, биолюминесцентное, чуть дрожащее, будто знало, что сейчас изменит что-то существенное.
На стене она начала писать прямо по воздуху. Слова не просто появлялись — они становились дверью. «Выход туда, где никто не вычеркивает».
Дверь дрогнула, свет внутри зашевелился.
— Готовы? — спросила она.
Григорий посмотрел на Лину.
— После того, что мы видели, — я уже не уверен, что мы существуем, — сказал он.
— А если мы — их текст? — добавила Лина.
Рина тихо ответила:
— Тогда у нас есть редкое преимущество: мы можем дописать себя.
Они все вместе шагнули в свет, и за спинами троицы раздался звук — будто кто-то нажал «Ctrl+S».