Очередной день ноября

Очередной день ноября. Какой по счёту - не помню, не знаю, не осязаю. Мне это не зачем - плодить будни и праздники, за спиной которых нет распахнутой двери, а только пялится стена с замазанными граффити или совино гукает двор-колодец. Напущу-ка тумана, притворившись теплом - природным, не взрощенным системой отопления. Из-под арки выберусь, расползусь под ногами прохожих клочками писем, нездешними течениями, пятнами извести, белыми лишайниками. А, может, и чистым холстом, неведомо каким образом оказавшимся подмышкой у старого питерского художника. И пойдём вместе - он и я, напевая мыслями:

                Ноябрь шуршит листами с болью тленья,
                Спалив дотла остатки красоты,
                И пахнет остро, словно в воскресенье,
                Когда забыта жизнь с оттенком пресноты...

Минуем мосты. Слегка утрамбуем булыжники мостовых, которые ещё цепко держатся за северную землю, не давая всесильному и кратковременному асфальту привычно закостенеть в угаре. А потом замрём возле черёмухи, ахнем заполошно, вслушаемся в эхо, порождённое нашей жалостью и радостью, и продолжим творить, намекая городу - огромному и малому - на растрёпанное воронье гнездо. На то, что холодный ноябрьский дождь споткнётся о его растопыренный остов, впрыснет себя в почерневшие ветви дерева, просочится вниз, к траве, заваленной жёлтыми и коричневыми листьями. На то, что солнце внезапно заиграет среди туч и проложит в небе незримую дорогу для стаи гусиной, подбирающей на лету уйму странностей: девочку-аутистку, внезапно запевшую в людном парке; куст барбариса с алым настроением; турку со свежесваренным кофе; пенсне с горбатого носа пожилого еврея; открытку, выпавшую из 1894 года; белую гвоздику, не решившую, какой ей стать - красной, розовой или зелёной. На то, что мне уже не хочется быть холстом, поскольку перемены случились. Даже, если их никто не заметил, кроме вороны, размачивающей в луже кусок чёрствой булки.