Исподнее от Диор

Ничто не вызывает больших напряжений мысли женщины и, как следствие - морщин на челе, нежели проблема гардероба. Когда из шкафа вываливается все его содержимое, обновленное за последний осенне-летний или весенне-зимний сезон, а одеть-таки нечего, то поневоле взгрустнешь о тяжкой женской доле. Это уже не носят, это еще не носят, потому что тысячу лет назад его уже носили, и в шкафу оно задержалось лишь в ожидании лучших времен. Как тут принять верное решение, чтобы коллеги зашлись от зависти и выразили свое яростное неудовольствие моим изящным прикидом? И все это - за те десять минут, которые остаются между чашкой утреннего кофе и щелчком английского замка, провожающим меня на трудовые подвиги. Совершаемые ежедневно, кроме летних, осенних, зимних и весенних каникул. Как вы догадались, я имею счастье работать преподавательницей в обыкновенной школе. Что нисколько не умаляет важность подбора туалета. Тем более, что контингент школьных педагогов, в основном, женский. Мнение слесаря-сантехника и завхоза в данном контексте игнорируется. Хотя мнение преподавателя физкультуры принимается в отношении 1 к 5: как мнение пяти преподавательниц русского языка, литературы и музыки. Поэтому мое появление должно быть не менее эффектным, нежели модели на подиуме перед переполненным залом.
И вот, в самом лучшем расположении духа я в учительской перед строгим педагогическим жюри. Вот сейчас мне начнут задавать столь приятные женской душе вопросы: «Где купила? Откуда достала? Кто привез?». Конечно, за оставшиеся полторы минуты до звонка я посвящу всех и каждую в тайны моего туалета, и они уйдут на свои уроки обогащенные острым чувством зависти. Но увы, все произошло, как и вчера. Мои коллеги промолчали, похватали классные журналы и умчались к ученикам. Феерии не получилось.
Мне тоже не оставалось ничего, как взять свой журнал и пойти к своим горячо любимым чадам. Уж они-то оценят мой костюм, со всей непосредственностью детского восприятия. И дети начали выражать свой восторг в самых искренних выражениях. Единственно, что меня останавливало принимать это с должным пиитетом было, что сейчас, на первом уроке будет контрольная по математике. Поэтому мои птенчики проявляли свое человеколюбие лишь в тщетной надежде отсрочить роковой момент проверки математических знаний, умений, навыков. Но вдохновленная удачно подобранным гардеробом, я сказала строго: «Достали двойные листочки в клеточку. Записываем условия задачи». В классе наступила гробовая тишина. И как будто не было этих слов восторга. Все-таки женская доля учительницы тяжелее просто женской доли.
Но контрольная прошла нормально. Никто не забыл тетрадку в клеточку, ручку и самого себя. В конце урока все двойные листочки с подписями были сданы, сопровождаемые детскими взорами, гласящими: «Да не судимы будете!». Чтобы совершить еще одну попытку триумфа, вышла из класса и пошла в учительскую. В надежде получить хотя бы толику восхищения, пусть даже от практикантки, появившейся в школе на месяц. Она вела химию, была интеллигентная девушка, носила очки и бант на правом плече. Чем очень сильно напоминала школьниц советской школы.  Но те бант носили на голове, и он был белого цвета. А этот - на плече и ядовито розового. Как мне объяснили бант на плече — это последний писк европейской моды, который еще не дошел до нас. Но практикантка читала иностранные журналы по химии, где и подсмотрела это явление, представленное наравне с химическими уравнениями, колбами и ретортами. 
Однако, когда я вышла из класса, случилось нечто, что иначе, как казусом назвать нельзя. Удаляясь от меня по рекреации, фланировал мой прежний ученик, который всегда отличался скромностью, однако, не сопровождаемой глубоким интеллектом. Он был футболистом и, скорее всего поэтому обладал магией притягивать взгляды школьниц пубертатного возраста. Но ни фланирующая походка, ни взгляды школьниц, бросаемые на него, меня поразило. Его, как всегда модные джинсы были спущены, (как бы это донести до неподготовленного читателя) ниже некуда. И на том месте, где у ковбоев из голливудских фильмов находится ремень с пристегнутой к нему кобурой, у моего героя виднелась широкая полоска белых трусов. Взгляды школьниц ласкали его со всех сторон. И судя по всему, часть туалета в виде откровенно выглядывающего исподнего, нисколько их не смущала. Допустила крамольную мысль, что она даже добавляла симпатии. Но я-то пережила пубертат уже давно, и поэтому относилась к юноше, как к ученику выпускного класса, которому в этом году сдавать ЕГЭ. И если он вдруг не осознает, что нижнее белье, это все-таки исподнее, а не объект демонстрации в рекреации, то возможно, он клиент школьного психолога, а, быть может, его ждут во вспомогательной школе. Мою душу разрывали сомнения. Я поняла, что переживания насчет собственного туалета меркнут по сравнению с охватившими меня бурными эмоциями. Когда неожиданно сталкиваешься с явлением, не поддающемуся разумному объяснению. Так бывает при встрече с чудом (хотя в данном случае, с моей точки зрения, явление явно негативное и на чудо не претендует).
Вместо учительской я поспешила в кабинет литературы, хозяйку которого я искренне уважала за ее неисчерпаемые знания. Она знала абсолютно все, но сейчас мне нужны были ее знания по последним веяниям мужской моды. Случай, как называется представился сам собой. Лишь я вошла, Лида, так звали эрудитку, как в высшей степени интеллигентный человек, сразу же отметили изящество моего костюма. Одновременно с этим мою выразительность, женственность, интеллигентность, скромность и еще что-то, что меня сейчас мало волновало.  Удивленно приподняв брови, отметив, что высказываемые ею комплименты, которые мед и бальзам для каждой женщины, проходят мимо, она смекнула, что у меня к ней вопрос профессионального или около того характера. «Вы чем-то озабочены?», - спросила она. Я не подготовлена в вопросах дипломатического этикета и поэтому сразу рассказала ей об увиденном. Лида залилась смехом, который продолжался половину перемены. Отсмеявшись, она доходчиво поведала, что это нынешняя молодежная мода, которая на самом деле не последняя, но до нас она только дошла. Я выдохнула, попросила стакан воды, и успокоенная вернулась в класс.
По дороге вспомнила, как однажды мир моды подстерег меня на одном житейском повороте, когда я сподобилась отправиться сопровождающей группы старшеклассниц в Финляндию. Девочки, как девочки, ничем особенно не выдающиеся. Современные акселератки, все на голову выше меня. Они с интересом разглядывали все вокруг, забегали в каждый магазин, тратили деньги, которыми в достатке снабдили родители. Но между нами не было того душевного контакта, который мне хотелось видеть. Они не были непослушными, скорее даже наоборот. Но это была формальная покорность начальнику. Работа с таким коллективом чревата неожиданностями: они могут совершить какой-нибудь опрометчивый поступок в надежде скрыть это от руководительницы. Мы были не дома и поэтому любой опрометчивый поступок мог обернуться самыми неблаговидными последствиями. Я тяготилась нашими отношениями.
Все изменилось, казалось бы, по самому незначительному поводу.
Мы зашли в большой торговый центр, где мои девчонки обошли все этажи, высматривая себе обновки. Нагруженные покупками, мы спустились вниз, и тут к нам подкатился молодой человек. Старше моих девчонок, но помоложе меня. Тем не менее, уставившись на меня, начал выражать на смеси финского и английского комплименты, которые только могла сформулировать его потревоженная русской женщиной душа. Я не полиглот, но по выражению лица и жестам было ясно, что на него произвела впечатление русская женщина во главе цветника русских девочек. Не трудно было догадаться о смысле его предложений, как надеялась самых искренних и в высшей степени приличных даже с точки зрения нашей морали. Но я была непреклонна и отвергала ухаживания иностранца, в том числе и потому, что несла ответственность за вверенный мне коллектив. Мои девчонки сбились в кучку и смотрели широко открытыми глазами на образец классического ухаживания. Они были потрясены. Ведь они уже записали меня в категорию лиц, имеющих к женскому полу весьма опосредованное отношение. Они да, на них можно засматриваться, им можно принимать ухаживания или пренебрегать ими. Но тут, на их глазах разыгрывался спектакль, героиней которого желала быть каждая из них. И такой облом! Учительницу охмуряют, а они стоят, разинув рты от удивления. Они не участники, а лишь зрители. И что более всего поразило их: по моде того времени у ухажёра из джинсов выглядывало то же белое исподнее, поразившее меня ранее. Оно было знаком принадлежности к их поколению. И вот их поколение выражает искренние чувства их педагогу.
Смешно, но это торчащее исподнее стало тем мостом, что соединил молодую поросль, которую представляли они, и реальную жизнь, которую олицетворяла я. Этот символ показал, что жизнь устроена сложнее, чем деление на «мы» и «она». Она включает и их и меня, образуя нечто единое. С тех пор наши отношения уже перестали быть формальными. Они приняли меня уже не как начальницу, а как члена их группы. И смотрели на меня если не восхищенно, то уважительно. Наша группа уже не делилась по формальному признаку, мы стали друзьями.
С тех пор очередные взбрыки моды меня не удивляют. Отношусь к ним равнодушно, не отвергая огульно, но и не восхищаясь. Ну носят короткое и узкое. Пусть. Завтра будут носить короткое или широкое, или наоборот широкое и короткое. А может быть узкое и длинное. Это все суета сует. И когда я осознала это, мои коллеги почему-то единодушно и постоянно начали осыпать комплиментами мой гардероб. А в моем шкафу наступили мир и взаимопонимание при общем сокращении количества.